Дары Зингарцев

Бесплотные голоса разрушили чары. Принц вздрогнул.

«Он не может знать, — произнес один укоризненно. — Не может знать о том, чего не видят его глаза».

«Письмо, — подтвердил другой голос. — Он не может знать о письме. Но король уже получил его».

«И готовит достойную встречу изменнику. У него не останется другого выхода, кроме как принять бой…»

«С судьбой не поспоришь».

В этой последней фразе была окончательность смертного приговора, и, вконец сбитый с толку и перепуганный, Римьерос вскричал:

— Стойте! О каком еще письме вы говорите? Я не писал брату ничего такого, что могло бы вызвать его гнев. Почему он должен ополчиться на меня?

Но голоса молчали. И фигуры во мраке колыхались почти смущенно, точно выдали нечто такое, о чем не имели права говорить, и, обескураженный, принц осознал, что больше ничего не добьется от загадочных призраков.

— Но если вы говорите, что меня ждет престол, значит, я все же одержу победу? — сделал он последнюю попытку проникнуть за плотную завесу будущего, которую на такой краткий и томящий миг приоткрыли для него подземные стражи.

Они по-прежнему молчали.

В сердцах принц сплюнул и развернулся, чтобы уйти.

— Ну так и спите дальше в своих могилах! К чему вы нужны тогда, таинственные духи, если все, что вы можете, это смущать человеческий ум загадками, кормить его пустыми обещаниями и несбыточными надеждами, или наполнять его душу ядовитым страхом. Мне не нужно ни то, ни другое!

Он был уже готов покинуть зал, уверенный, что стражи и впрямь погрузились в вековой сон, из которого вырвало их его появление, — как вдруг бесплотный голос, в котором, однако, явственно угадывалась улыбка, послышался у него в сознании.

«Мы никогда не спим. А что до страхов, обещаний и надежд — мы каждому даем лишь то, чего он на самом деле хочет. Тот маг, что приходил до тебя, думал, что желает власти. Он желал внушать страх, ибо обида и зависть точила его. И мы дали ему страх, но страх оказался сильнее и пожрал его самого. Теперь мы вечно с ним, и с каждым годом он боится все больше. Видишь, он послал тебя, хотя мог бы прийти и сам».

— Но он сказал мне, что сюда можно прийти лишь однажды, — припомнил Римьерос. — Он прочел в каком-то древнем манускрипте-

«Он обманывал сам себя — ибо боялся признать истину. Просто обычно второй раз сюда приходить незачем, смертный. С каждым мы пребудем вечно. Теперь ты всегда сможешь чувствовать наше присутствие. Звездный колодец будет в твоей душе, и свет его озарит твою жизнь»

— Это будет очень неудобно, — отозвался Римьерос без восторга. — Как же я тогда смогу лгать?

В ответ в нем что-то тихонько зазвенело, и он понял, что это — смех.

«Ступай теперь. Твое королевство ждет тебя. И тот, другой, он также найдет свое. Вы будете рядом. Еще ближе, чем тогда у костра. А мы будем с вами. И вам незачем будет лгать, — звон повторился. — Ступай».

Этих прощальных слов Римьерос не понял, но в них были обещание и надежда — ему этого было достаточно. Видя, что плоть снова превращается в туман, Римьерос крикнул:

— Стойте! А этот, который правит наверху, он был здесь у вас?

«Конечно, — отозвались они, но уже словно издалека. — Но ведь дело даже не в нас, принц. Неужели ты до сих пор этого не понял?»

Принц Римьерос, герцог Лара, ощутил внутри себя пустоту и понял, что Четверо исчезли. Ларец на полу он забирать не стал.

Прихватив с собой факел, он вернулся к своим спутникам и на вопросительные взгляды ответил лишь:

— Ян Шань обманул меня. Но гораздо раньше он обманул сам себя. Здесь нет сокровищ, нет ничего, что можно было бы взять в руки и унести. Пойдемте наверх. — И, не оглядываясь, двинулся вперед.

Когда они вышли наконец из храма, было уже далеко за полночь. И в эту ночь Римьерос впервые в жизни спал на голой земле, укрывшись одним только собственным плащом.

Ранним утром он поднял еще сонных воинов и велел собираться. Волы, уверенные, что на обратной дороге их нагрузят сверх всякой меры, весело потащили нехитрую утварь свернутого лагеря.

Процессия уже приближалась к Тай Чанре, когда навстречу им со стороны города вылетел из-за деревьев взмыленный всадник.

— Принц! — закричал он еще издали. — Принц! Римьерос дождался, когда гонец поравняется с ним и соскочит с коня, и только после этого ровно спросил:

— Что случилось?

— Принц, барон Марко послал меня немедленно разыскать вас, ибо он очень боялся, как бы с вами чего не приключилось. Этой ночью на нас напали демоны!

— Демоны? — недоверчиво переспросил принц. — Откуда?

— Из пещер, что за городом! Их там сотни, а, может, и тысячи! И у самых страшных по четыре руки, и в каждой — изогнутый меч, острый, как бритва!

Римьерос нахмурился.

— Я же велел не соваться в пещеры. Зачем вы туда полезли, Нергал вас побери? Не могли просто дождаться моего возвращения?

Гонец прижал стиснутые руки к груди — от усердия говорить как можно более убедительно.

— Мы не прошли и десяти шагов, клянусь Пресветлым! Они выскочили на нас — черные, как сама тьма! Мы не успели даже вытащить мечи из ножен, как двое из наших были обезглавлены, а двое — разрублены пополам! Барон Марко был ранен стрелой в бок, мы еле вытащили его оттуда, а стрелы так и сыпались со всех сторон!

Лицо принца потемнело от гнева, и гонец в ужасе отшатнулся, ожидая оплеухи. Но Римьерос этого даже не заметил.

— В лагерь! — скомандовал он. — Четверо остаются при повозках, остальные едут вперед и помогают сворачиваться. Отсюда надо уходить.

В лагере, расположившемся под самыми городскими стенами, ему навстречу вышел, хромая, да Ронно с лицом бледным от потери крови и бессильной ярости.

— Вы ранены, друг мой, и сейчас я вам ничего не скажу, — сдержанно заявил ему Римьерос. — Велите начинать сворачивать лагерь. Мы тотчас же уезжаем домой.

Барон пытался что-то возразить, но принц даже не слушал его возражений. Ни загадочное горное княжество, ни вся эта страна, такая огромная и полная тайн, больше не интересовали его. Может быть, когда-нибудь позже, в окружении придворных дам и рыцарей, он с наслаждением послушает цветистую балладу об этих краях и о собственных подвигах, где, скорее всего, не будет ни слова правды, и вздох сожаления незаметно сорвется с уст Но сейчас, помимо воли, взор его устремлялся на запад — На запад, — произнес он вполголоса, не сознавая даже, что говорит вслух, и да Ронно подивился, как уверенно и сурово звучит голос его повелителя. — В Зингару. Довольно мы странствовали по свету — на родине нас ждут великие дела.

Эпилог

Наутро, увидев, что зингарец спешно уводит своих, кхитайские лучники, в страхе, что теперь гнев святого кайбона и его демонов падет на их головы, бежали. Жители Тай Чанры вышли из пещер и как ни в чем не бывало взялись за обычные ежедневные труды. Точно и не было ни пережитого страха, ни давящей тьмы пещер, ни ожидания в томительной неизвестности. «Падда не оставил своих детей!» — восклицали они, и в словах их не было ни удивления, ни страха, а лишь бесконечная уверенность, что все именно так и должно было случиться. Падда не оставил своих детей.

А на оплетенной зеленью террасе дворца Конан собрал своих приятелей, ставших ему еще более близкими в этом чужом краю. Совместные вылазки, звон оружия и пролитая кровь сплотили их сильнее, чем все золото, украденное из сокровищниц кхитайских богачей — но теперь Тай Цзон был в безопасности, они с честью справились с возложенной на них миссией, и четверым искателям приключений предстояло решить, что им делать дальше.

С добродушной усмешкой Конан подтолкнул в бок Сагратиуса, грузно развалившегося в кресле с бутылью самого крепкого вина, какое только удалось отыскать в подвалах дворца. Боевые вылазки последних дней ничуть не утомили толстяка, однако, когда все кончилось, он в ужасе объявил, что, кажется, похудел и осунулся от пережитых волнений, и теперь ему грозит страшная гибель от недоедания — так что теперь он спешно наверстывал упущенное, с утра до вечера почти не покидая стола.