Страница 134 из 143
Он вскочил как ужаленный.
- Вам меня не провести! - воскликнул он. - Вы хотите заставить ее отказаться!
- Может быть, да, а может быть, и нет, - отвечал я. - Во всяком случае, так я решил.
- А если я не соглашусь? - вскричал он.
- Тогда, мистер Драммонд, один из нас должен будет перерезать другому глотку, - сказал я.
Джемс был рослый, с длинными руками (даже длиннее, чем у его отца), славился своим искусством владеть оружием, и я сказал это не без трепета; притом ведь он был отцом Катрионы. Но я напрасно тревожился. После того, как он увидел мое убогое жилье и я отказал ему в деньгах - новые платья своей дочери он, по-видимому, не заметил, - он был совершенно убежден, что я беден. Неожиданная весть о моем наследстве убедила его в ошибке, и теперь у него была только одна заветная цель, к которой он так стремился, что, думается мне, предпочел бы что угодно, лишь бы не быть вынужденным встать на другой путь - драться.
Он еще немного поспорил со мной, пока я наконец не нашел довод, который заставил его прикусить язык.
- Если вы так не хотите, чтобы я поговорил с мисс Драммонд наедине, сказал я, - у вас, видно, есть веские причины считать, что я прав, ожидая от нее отказа.
Он забормотал что-то в оправдание.
- Но мы оба горячимся, - добавил я, - так что, пожалуй, нам благоразумнее всего помолчать.
После этого мы сидели молча, пока не вернулась Катриона, и, если бы кто-нибудь мог нас видеть, эта картина, вероятно, показалась бы ему очень смешной.
ГЛАВА XXVIII,
В КОТОРОЙ Я ОСТАЮСЬ ОДИН
Я открыл Катрионе дверь и остановил ее на пороге.
- Ваш отец велит нам с вами пойти погулять, - сказал я.
Она взглянула на Джемса Мора, он кивнул, и она, как хорошо обученный солдат, повернулась и последовала за мной.
Мы пошли обычной дорогой, которой часто ходили вместе, когда были так счастливы, что невозможно передать словами. Я держался на полшага позади, чтобы незаметно следить за ней. Стук ее башмачков по мостовой звучал так мило и печально; и я подумал: как странно, что я иду меж двух судеб, одинаково близко от обеих, не зная, слышу ли я эти шаги в последний раз или же мы с Катрионой будем вместе до тех пор, пока смерть нас не разлучит. Она избегала смотреть на меня и шла все прямо, словно догадывалась о том, что произойдет. Я чувствовал, что надо заговорить, пока мужество не покинуло меня окончательно, но не знал, с чего начать. В этом невыносимом положении, когда Катриону, можно сказать, навязали мне и она уже однажды молила меня о снисходительности, всякая попытка повлиять на ее решение была бы нечестной; но совсем избежать этого тоже было нельзя, это походило бы на бездушие. Я колебался между этими двумя крайностями и готов был кусать себе пальцы; а когда я наконец решился заговорить, то начал едва ли не наобум.
- Катриона, - сказал я, - сейчас я в очень трудном положении. Или, вернее, мы оба в трудном положении. И я буду вам очень признателен, если вы пообещаете, что дадите мне высказать все до конца и не станете меня перебивать, пока я не кончу.
Она обещала без лишних слов.
- Так вот, - сказал я, - мне нелегко говорить, и я прекрасно знаю, что не имею права заводить речь об этом. После того, что произошло между нами в пятницу, у меня нет такого права. По моей вине мы оба запутались, и я прекрасно понимаю, что мне по меньшей мере следовало бы молчать, и, поверьте, у меня даже в мыслях не было снова вас беспокоить. Но, моя дорогая, теперь я вынужден это сделать, у меня нет другого выхода. Понимаете, я унаследовал поместье и стал вам гораздо более подходящей парой. И вот... все это дело уже не выглядит таким смешным, как раньше. Хотя, конечно, наши отношения запутались, как я уже сказал, и лучше бы все оставить как есть. Мне кажется, наследству моему придают слишком большое значение, и на вашем месте я даже думать о нем не стал бы. Но я вынужден о нем упомянуть, потому что, без сомнения, это повлияло на Джемса Мора. И потом, мне кажется, мы были не так уж несчастливы, когда жили здесь вдвоем. По-моему, мы прекрасно ладили. Моя дорогая, вспомните только...
- Не хочу ничего ни вспоминать, ни загадывать, - перебила она меня. Скажите мне только одно: это все подстроил мой отец?
- Он одобрил... - сказал я. - Одобрил мое намерение просить вашей руки.
И я продолжал говорить, взывая к ее чувствам, но она, не слушая, перебила меня.
- Он вас заставил! - вскричала она. - Не пытайтесь отрицать, вы сами сказали, что у вас этого и в мыслях не было. Он вас заставил.
- Он заговорил первый, если только вы это имеете в виду... - начал я.
Она все время прибавляла шагу, глядя прямо перед собой, но тут она издала какой-то странный звук, и мне показалось, что она сейчас побежит.
- Иначе, после того, что вы сказали в пятницу, я никогда не осмелился бы докучать вам, - продолжал я. - Но теперь, когда он, можно сказать, попросил меня об этом, что мне было делать?
Она остановилась и повернулась ко мне.
- Ну, что ни говорите, я вам отказываю! - воскликнула она. - И хватит об этом.
И она снова пошла вперед.
- Что ж, иного я и не ожидал, - сказал я. - Но, мне кажется, вы могли бы быть со мной поласковей на прощание. Не понимаю, почему вы так суровы. Я очень любил вас, Катриона, - позвольте мне назвать вас этим именем в последний раз. Я сделал все, что в моих силах, и сейчас пытаюсь сделать все; мне жаль только, что Я не могу сделать большего. И мне странно, что вам доставляет удовольствие так жестоко обходиться со мной.
- Я думаю не о вас, - сказала она. - Я думаю об этом человеке, о моем отце.
- И здесь тоже, - сказал я, - здесь тоже я могу вам быть полезен, как же иначе. Нам с вами очень нужно, моя дорогая, посоветоваться насчет вашего отца. Ведь Джемс Мор придет в ярость, когда узнает, чем кончился наш разговор.
Она снова остановилась.
- Потому, что я опозорена? - спросила она.
- Так он думает, - ответил я. - Но я уже сказал вам, чтобы вы не обращали на это внимания.
- Ну и пусть! - воскликнула она. - Я предпочитаю позор!
Я не знал, что ответить, и стоял молча.
В душе ее, видимо, шла какая-то борьба; потом у нее вырвалось:
- Да что ж это такое? За что этот срам обрушился на мою голову? Как вы осмелились, Дэвид Бэлфур?