Тайну охраняет пламя

А у самого кипящего водоема на коленях, в спокойной молитвенной позе стоял Сатанда. Он не бежал, не прятался от нас. Он был неподвижен. Или он был в западне и бежать некуда, и он знал об этом. Трудно было предполагать, что он был в сговоре с теми двумя. Скорее можно было думать, что он, бежав из нашего лагеря, решил спрятаться здесь, но тут он столкнулся с теми двумя и, взорвав вход, уже не мог выбраться отсюда? Что вообще произошло?

Или он сам, уничтожив своих преследователей, сознательно остался здесь, решив погибнуть у ног богини. Мы могли только догадываться!

А может быть, не желая допустить нас сюда, решил подорвать вход в пещеру, а в этот момент его настигли те двое. Ведь они явно следили за всеми нами, так как сами не могли найти капище. Они заставили его бежать от их выстрелов внутрь, а сами случайно погибли от взрыва.

Все это было неясно.

Мы окликнули Сатанду и предложили не сопротивляться, может быть, он был опять в молитвенном экстазе и не слышал, а, может быть, не хотел слышать. Но оружия у него не было видно.

Только теперь нам окончательно стало ясно, кто был последним тайным жрецом богини, кто был посвященный, стерегущий капище от глаз недостойных.

Вот кто охранял его.

Мы не долго раздумывали, сидя на гребне над котловиной. День шел, с севера двигались облака, с севера дул ветер. Он становился все сильнее, и мы увидели, как стало изгибаться, отклоняясь к белым скалам, фиолетовое пламя, прижиматься к южной стене.

- Рискнем?

Я быстро пристегнул себя к тросу и, то упираясь ногами и руками, то повисая на тросе, пополз вниз. Сухо пощелкивала тормозком лебедка, и я все ниже опускался, пока не ощутил под ногами сначала крутой, а потом пологий склон, пока не очутился у внутреннего выхода пещеры.

- Если что - тащите меня волоком наверх,- негромко сказал я.

- Ладно,- хрипло ответил Уткин.

Здесь, в глубине котловины, была тень и холод и никакого тепла от этого языка пламени, тихо переливающегося в воздухе над водоемом, не чувствовалось совсем.

С закинутой головой летела прекрасная богиня, широкие квадраты барельефов с человечками стерегли статую с обеих сторон.

Перед водоемом лежали груды приношений, здесь было все - от каменных орудий до советских двугривенных. Видимо, тысячи поколений с давних пор оставляли свои дары у ног божества. Но кто были они, посвященные? Чье прекрасное изображение оставил здесь древний художник? Кто и когда создал это капище?

Богиня молчала.

Я следил за пламенем, оно колебалось, примыкая то больше, то меньше к белым скалам. Я выждал, когда пламя особенно тесно прижалось к скале, и быстро продвинулся вперед, подошел к Сатанде, положил ему руку на плечо.

Он не дрогнул, все также опираясь одной рукой о камень, а другую руку кончиками пальцев опустив в чуть заметную струйку воды, которая вытекала из водоема, всасывалась, уходила в пористые осыпи; он неподвижно застыл в экстазе. Я еще раз тронул его за плечо, твердое не по-живому, заглянул ему в лицо. Неподвижно, спокойно, счастливо-печально было это странно похудевшее, истощенное лицо. Широко открытые глаза смотрели, не закрываясь, на богиню, а на бороде и на ушах был иней.

Он и мертвый продолжал молиться богине. Я взял из-под его рук стеклянный флакон с привязанной к нему блестящей пайцзой. Она была точь-в-точь, как та, что мы нашли когда-то. Только рисунки на ней были ясней и резче.

Лучи поднявшегося солнца, наконец, заглянули в котловину и загорелись в струях ручейков, вытекавших из кипящего бассейна, заиграли обломками обсидиана, устлавшего берега и дно бассейна. Я поднял один осколок, он горел как драгоценный камень, солнце переливалось в его косых гранях при каждом повороте. Как будто он был наполнен красным светом.

Я поднес его к лицу и посмотрел сквозь полупрозрачные красные грани на солнце. Несколько капель, стекших с него, брызнуло мне в лицо.

И едва эти чистые прозрачные капли попали мне на лицо, как холодный ожог охватил все тело. Звенящая музыка хлынула из каждого камня, загорелось, сверкая, все дно котловины, тысячи искр веселым вихрем неслись вверх, в пламя.

Не страшным, а радостно-прекрасным стал язык фиолетового огня, ожив, летела ко мне, улыбаясь зовущей загадочной улыбкой, богиня.

Я понял, что все хорошо.

Что больше ничего не нужно.

Все прекрасно.

Все хорошо.

Наконец, началось все то, к чему я шел всю жизнь.

Началось счастье.

Наши, сидевшие на гребне, долго смотрели на меня сверху. Я лежал рядом с Сатандой. Окликали. Я молчал.

- Что-то случилось, надо спускаться,- сказал Аркадий.

- Я полезу,- предложил Дима.

- Нет я, я легче,- сказал Вася.

- Нельзя, попробуем тросом.

Счастье мое, что я не отстегнулся от троса и они сверху постепенно потащили, поволокли меня прочь от водоема.

Опомнился я минут тридцать спустя, когда уже лежал под скалами, куда меня подтянули совместными усилиями лебедки и всех людей.

Да и было время, приближался полдень и северный ветер слабел. Подбадриваемый криками сверху я в каком-то счастливом остолбенении вылез, наполовину был вытащен. Вниз меня так же спускали, не отстегивая от троса, я плохо соображал.

Еще с гребня я заметил Смурова, он стоял, держась за палаточный кол, повернув лицо в нашу сторону и напряженно вслушиваясь.

- Что? - спросил он, когда мы подошли.

- Да все, как ты говорил.

- Не спускались?

- Я спускался и чуть не подох.

- Что такое?

- Да какое-то остолбенение. Совершенно необычайное ощущение. Какое-то опьянение, экстаз. Действительно, смерть, если побыть там подольше.

- Что-нибудь принес?

- Да, немного, вот кусок обсидиана, да вот еще одна пайцза с бутылкой.

- Дай!

Смуров протянул руку и быстро-быстро стал водить пальцами по квадратикам.

- Странное все-таки место,- сказал я,- статуя сделана исключительно, она живая. Я не знаю даже с чем ее сравнить. Антична? Нет, лучше! Поразительно другое, кто же мог ее сделать здесь, в этом суровом крае, безлюдном, диком. Какие люди, откуда?

- Я знаю, кажется,- сказал Смуров, и на его малоподвижном лице блуждала странная улыбка.- Я сейчас ощупывал пайцзу и, кажется, убедился в том, о чем смутно догадывался все эти годы. Вся разгадка пайцзы в верхних квадратиках. Это адреса. Я пальцами чувствую то, что зрячие проглядели. Верхние квадратики изображают солнечную систему. На правом - земля, я чувствую рисунок на ней, это евроазиатский континент. А на левом квадратике - Венера, на ней тоже какие-то континенты, но мы их не знаем, ведь Венера вся покрыта облаками и очертания ее морей не видны. И вот эта тонкая, как волосок линия, эта стрелка слева направо от Венеры к Земле - их путь. Их! Тех, кто прилетал тогда.

Но смотрите дальше. Вы счастливые, вы можете смотреть, не то, что я. Видите слева, где Венера внизу, в нижнем квадратике - обезьяна, выше первобытные люди с камнем и палкой. Выше - уже люди с молотком, лопатой, книгой. Это уже культурные люди, но над ними господин с мечом. Кто это? Рабовладелец? Феодал? Неважно, этот квадратик изображает эпохи порабощения человека человеком. И, наконец, верхний квадратик, эпоха равенства. Вот из этой эпохи они летели к нам. Но к нам они попали слишком рано, мы миновали стадию обезьян, но были первобытными людьми и понять, сговориться с ними, конечно, не могли. Вот вы, Аркадий, говорили, что здесь обсидианом для создания орудий первобытные люди пользовались только в палеолите - в раннем каменном веке, в неолите каменные орудия уже здесь делались из чего угодно, но только не из обсидиана. Почему? Потому что после того, как здесь побывали гости с Венеры, путь к обсидиану был закрыт.

Так, вот, представляете разочарование пришельцев.

Совершен великий подвиг через мрак и ужас космоса, через великое смертное молчание, в результате страшного напряжения, страшного риска сделали они свой путь.