Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 145 из 151

Мне стало тепло от его тона и слов, которые он сказал, и я послушался инока, побрел вместе с ним в келью монахини Евпраксии. Это было небольшое строеньице, врытое наполовину в землю, небольшой столик, скамейка и узкое ложе стояли в нем, да сундук, окованный медью, на котором лежала Библия и горела свеча. Лампадка горела перед небольшой божницею. Инок перенес свечу и книгу на стол, сам уселся на сундуке, а меня пригласил сесть на скамью.

- Как звать тебя, рыцарь? - спросил он меня.

- Лунелинк фон Зегенгейм,- ответил я. - А твое как имя, инок?

- Нестором зовут меня.

- Слышал я, что есть у вас Нестор, который летопись сочиняет,- сказал я.- Не ты ли будешь тот Нестор?

- Я самый и есть. А ты от кого про летопись слышал?

- От игумена Даниила. Он в Иерусалим пешком ходил, а я от самого Цареграда сопровождал его.

- Вон оно что. По-русски говорить столь исправно от него научился?

- Нет, не от него. От нее. От Евпраксии.

- Теперь я понял, кто ты. Ты тот рыцарь, который ее в Киев привез и от кесаря спас. Есть о тебе молва, есть.

- Да, это я привез ее сюда. Зря привез. Надо было в Иерусалим с нею ехать. Да боялся я, что погибнет она, как жена Бодуэна, короля Иерусалимского. Опасно было брать ее.

- Все в руце Божьей, рыцарь. Здесь она обрела покой душевный и славу блистательную.

- Как же случилась смерть ее?

- Готов ли ты? Взгляни на меня.

Я посмотрел в его синие, бездонные очи. Он долго взирал на меня, потом встал с сундука, открыл его и извлек изнутри кинжал с длинным и тонким, почти как у шила, лезвием, имеющим в сечении треугольник о равных сторонах. Я взял это страшное оружие из рук инока и, рассмотрев, увидел на лезвии возле самого его основания крошечный знак Зверя149. Больше нигде, ни на рукоятке, ни на лезвии, никаких знаков не было.

- Мы нашли ее рано утром на другой день после того, как князь Владимир Мономах отправился на Дон бить половцев,- начал рассказывать Нестор.- Она лежала у самого входа в келью, давно уже хладная. Должно быть, убийца заколол ее накануне вечером. Смерть ее была стремительной, как полет сокола, и ни одной капли крови не нашли мы вокруг ранки, очень маленькой - вишь, лезвие какое шильное у кинжала. А сам кинжал нашли мы в келье, он был воткнут в Священное Писание. Возьми и открой.

Я взял со стола Библию и открыл сразу на той странице, в которой была пробоина, сделанная сквозь все последующие страницы тем же орудием, которое исторгло душу Евпраксии из тела. И вот какое место было пробито: "Яко мы слышахом Его глаголюща, яко Аз разорю церковь сию рукотвореную и треми дни ину нерукотворену созижду"*. ["Мы слышали, как Он говорил: "Я разрушу храм сей рукотворный и через три дня воздвигну другой - нерукотворный" (церк.-слав.)]

- Что это значит? - спросил я.

- Не знаю,- ответил Нестор.- Может быть, он случайно проткнул это место Евангелия, а может быть, с умыслом. Страшный человек сотворил сие злодеяние.

- Я найду его,- промолвил я, стиснув зубы.

- Бог найдет его,- возразил инок.- Ему отмщение и Он воздаст всем, творящим беззаконие.

ЭПИЛОГ

в котором очень ненадолго появляются новые герои

Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския.

Псалом 50

Сегодня чудесный солнечный день, такой же в точности, как тогда на Рейне, когда я отправился со своим оруженосцем Аттилой удить рыбу, еще не зная, что встречу босоногую девушку, в которую влюблюсь на всю жизнь; такой же безоблачный день, как тот когда в сопровождении моего верного Аттилы я покидал прославленные берега Оронта, и душа моя рвалась к родным берегам, где ждала меня Евпраксия; такое же голубое и чистое небо, как в тот день, когда, оставив лагерь под Триполи, я намеревался отправиться в Киев и стать монахом Печерского монастыря.

Я еду на своем молоденьком жеребце арабской породы, на мне отличная новая туника, а плащ застегнут той же самой фибулой, которой я застегнулся, отправляясь некогда на свадьбу Генриха и Адельгейды. Рядом со мной - мой старый друг, крестоносец и тамплиер, одноглазый Роже де Мондидье. У меня новый оруженосец - молодой парень Иштван по прозвищу Балог, которого так сильно покорили мои истории, что он оставил тихий и уютный Вадьоношхаз и пустился за мной странствовать по свету. Быть может, ему уготована лучшая доля, чем незабвенному Аттиле, не знаю. Он глуповат, но дерзок и не даст себя в обиду. Едет и насвистывает за моею спиной что-то веселое.

Если сосчитать всех нас вместе с оруженосцами и слугами, то получится довольно многочисленный отряд. Нас ведет за собой племянник Робера де Пейна, бывшего некогда рыцарем Христа и Гроба и возглавлявшего орден сепулькриеров. Его зовут Гуго. Гуго де Пейн. Приятно иметь своим начальником Гуго и вспоминать покойного Вермандуа. С нами и Андре де Монбар, тот самый, что у стен Антиохии подал мне некогда знак, что Евпраксия уже стала монахиней Андреевского монастыря. Вообще говоря, компания у нас подобралась пестрая четыре француза, немец, испанец, итальянец, англичанин и даже серб. Серба зовут Милан Гораджич, он - рыцарствующий монах или монашествующий рыцарь, как угодно. При нем забавный оруженосец, выходец чуть ли не из страны серов, маленький и желтолицый. Еще забавнее с итальянцем Виченцо - при нем не оруженосец: а оруженосица. Они влюблены друг в друга и счастливы, что едут вместе в Святую Землю. До сих пор не могу простить себе, что некогда не поступил точно так же и не взял с собой мою Евпраксию, хотя бы под видом оруженосца.

Четвертый француз, Бизоль де Сент-Омер, везет с собой целую гору всевозможного оружия, трех оруженосцев, десяток слуг, двух певцов и двенадцать отличных лучников.

Самое длинное имя у испанца. Его зовут Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина. Помнится, дона Родриго Кампеадора тоже звали как-то очень длинно. При маркизе де Сетина отряд из восьми кабальерос и идальго. Все они чем-то похожи на своего господина - невысокие, загорелые, худощавые, и у всех бородки клинышком. Маркиз - большой охотник до книг, он везет с собой целую библиотеку, уверяя, что без этого в Палестине просто нечего делать. Вот чудак!

Меньше всех мне почему-то нравится англичанин, молодой граф Грей Норфолк. Он увлекается живописью и уже успел состряпать на всех портреты. Мой мне ужасно не понравился, и я тайком выкинул его в одно болотце, мимо которого мы проезжали вчера. Когда я однажды заикнулся было о стране Туле, он тут же принялся фыркать и утверждать, что все это выдумки всяких горе-мореплавателей, которые никогда не путешествовали дальше собственного носа. Ну что ж, даст Бог, я когда-нибудь свожу его туда, этого выскочку.