Страница 12 из 70
- Не так же, а лучше, - поправил Киннисон. - Ты ошибаешься. И я, и те, кто остался на корабле, - мы все мужчины. Но человек, занятый работой, не может постоянно заниматься защитой своего мозга от нападения, и в таких случаях используется мыслезащитный экран. Я обхожусь без него, потому что должен общаться с другими. Понятно?
- Ты совсем не боишься нас? - вспыхнула она, вновь рассвирепев. - Ты ни во что не ставишь нашу силу?
- Абсолютно верно. Точнее не скажешь, - стиснув зубы, заявил Киннисон. Однако сам он не совсем верил в это и был рад, что женщина из-за своей ярости не заметила его сомнений.
Она не могла убить его силой мысли. Так же, как ее Старшая Сестра - кем бы та ни оказалась, - и ее подручные. Однако, не уничтожив его с помощью разума, они могли попытаться расправиться с ним физически. А мускулы у них были крепкие и хорошо тренированные. Конечно, если дело дойдет до рукопашной, он проучит троих или четверых, а может, и полдюжины. Но схватка с несколькими противниками может оказаться смертельной для всех. Проклятье! Он еще ни разу не убивал женщин, но, судя по всему, вскоре предстояло научиться этому.
- Ладно, поехали дальше, - предложил он. - И пока мы в пути, давай попробуем заключить договор, который поможет избежать кровопролития. Раз ты поняла, о чем я говорил с экипажем моего корабля, то знаешь, что он хорошо вооружен и готов за несколько минут разнести в щепки город.
- Знаю. - Ее мысли смешались от очередного приступа бессильной ярости. Оружие! Опять оружие! На что еще способны мужчины? Если бы не твой огромный корабль и не странный летательный аппарат, который висит над нами, то я бы голыми руками выцарапала тебе глаза и разорвала на части!
- Не обольщайся понапрасну, - спокойно подумал Киннисон. - Но послушай-ка, юная тупоголовая убийца! Ты уже доказала, что умеешь принимать во внимание физические факты. Почему бы тебе не отнестись подобным образом и к интеллектуальной стороне дела?
- Именно так я поступаю всегда. Всегда!
- Увы, нет, - констатировал он. - По-твоему, мужчины отличаются двумя особенностями. Первая - они необходимы для продолжения вашего рода. Вторая они дерутся. Дерутся до смерти и при каждом удобном случае. Верно?
- Да, но...
- Без всяких "но"! Дай мне выразить мою мысль. Почему вы не воспитали из ваших мужчин бойцов - давно, сотни поколений назад?
- Когда-то мы пытались, но наш народ начал вырождаться.
- Ясно. Ваше общество устроено по-дурацки, оно не сбалансировано. Ты видишь во мне только мужчину, которого нужно уничтожить как можно быстрее, и лишь потому, что я не такой, как ты. Однако я сам мог уничтожить тебя, и для этого у меня были веские причины, но сохранил тебе жизнь. Мы можем разнести в пух и прах всю вашу планету, но не будем так делать, если нас не вынудят. Какой же напрашивается вывод?
- Не знаю, - искренне призналась женщина. Желание немедленно расправиться с ним понемногу остыло, остались лишь антипатия и гнев. - В некоторых отношениях ты, кажется, обладаешь качествами... почти как у настоящей личности.
- Я и есть личность...
- Ну уж нет! Не думаешь ли ты, что меня может ввести в заблуждение твоя одежда?
- Погоди минуту. Я представитель народа, который делится на два равноправных пола. Численность мужчин и женщин на Земле почти одинакова... - и он, как мог, начал объяснять ей социологическое учение Цивилизации.
- Непостижимо! - мысленно выдохнула женщина.
- Но это так, - заверил Киннисон. - А теперь дай мне знать - ты будешь вести себя, как хорошая девочка, или мне необходимо назначить небольшой массаж твоим мозгам? Или, может, мне придется пару раз шмякнуть твое прекрасное тело об какое-нибудь дерево? Поверь, детка, я спрашиваю ради твоей же пользы.
- Я верю тебе, - удивленно подумала она. - И мне становится все ясней, что... что ты и в самом деле - личность... в каком-то смысле, по крайней мере.
- Разумеется, я личность - о чем толкую тебе в течение часа. И не в каком-то смысле, а...
- Извини меня, - перебила она, - ты употребил понятие "прекрасное". Я не понимаю его. Что значит "прекрасное тело"?
- О Господи! - Если Киннисон когда-либо и попадал в тупик, то именно сейчас. Как он мог объяснить, что такое музыка или искусство, амазонке, воспитанной среди самого варварского матриархата? И, помимо всего прочего, кому же удавалось объяснить женщине - любой, во всей макрокосмическое вселенной, - почему именно она прекрасна?
Но Киннисон попытался. Он мысленно воссоздал ее собственный образ -таким, каким увидел его впервые. Он представил ей изящные линии и совершенные пропорции ее фигуры, грациозность движений, мягкость кожи и красоту. Все старания оказались напрасными. Сосредоточенно нахмурив брови, она силилась понять, но у нее ничего не получалось. До нее просто не доходил смысл его описаний.
- Естественно, без всего этого я не смогла бы обойтись, - объявила лирейнианка. - Такой я должна быть ради своей же пользы. Но мне кажется, я видела одну из твоих красавиц, - и в свою очередь мысленно нарисовала ему странный портрет женщины, отчасти похожей на земную. Киннисон внезапно решил, что она и была поильником, за которым он охотился.
Конечно, женщины носят украшения; но не в таком же количестве - подобного груза не выдержала бы даже лошадь! И есть ли хоть одна представительница прекрасного пола, так же злоупотребляющая косметикой, духами с резким запахом, средством для завивки волос и пинцетом для выщипывания бровей, отчего последние превращались бы в едва заметную полоску над густо накрашенными ресницами?
- Если это ты называешь красотой, то ничего подобного мне не нужно, заключила жительница Лирейна.
Киннисон попытался объяснить еще раз. Он показал ей величественный водопад, низвергающийся на дно глубокого ущелья и рассеивающий облака водяной пыли. И что же? Девушка тотчас объявила, что подобные геологические явления приводят к эрозии почвы. Никакой красоты она в них не увидела. Живопись ей показалась пустой тратой красок и масел, музыка - бессмысленными колебаниями воздуха и никчемным, никому не нужным шумом. В шуме - объяснила она - не может быть никакой пользы!
- Бедный ты чертенок, - наконец сдался Киннисон. - Бедный, невежественный, бездушный чертенок. Хуже всего то, что ты не понимаешь и никогда не поймешь, каким богатством пренебрегаешь.