Страница 91 из 134
- Колупаемся, колупаемся... А я не привык отставать, я привык быть в числе первых! И не будь я полковник Карзанов, если не наверстаем упущенное! Требую, вперед и вперед!
Такое настроение - вперед и вперед! - и у всех нас. Не сомневайтесь, товарищ полковник, мы делаем все, чтобы не потерять темпа. Иногда, правда, это зависит и от противной стороны, от японцев. В этом самом ущелье они опять обстреляли отряд. Когда танки втянулись в гранитную горловину и вошли в воду, с высоток ударили пулеметы, мало того - ударили пушки (возможно, из разбитого в укрепрайоне горноартиллерийского полка?). Пули зацокали по броне, снаряды разрывались в ручье, на берегу, обдавая водяными и каменными брызгами. Было срочно передано приказание комбрига: погасить фары. Выполнили.
По вспышкам выстрелов можно определить, где находится противник. Танки и самоходки стреляют с ходу либо с коротких остановок. Грохот выстрелов и разрывов, рев моторов, лязг гусениц,- гул бурного потока. Сидя на броне, мы намертво вцепились в скобы, при каждом выстреле танковой пушки едва не сбрасываемые отдачей. Спрыгнуть в воду? Да тебя тут же свалит с ног, унесет потоком, припечатает к камню - и поминай как звали. А то и захлебнешься.
Наконец выбрались из ручья, траки заскрежетали о береговые камни. Танки то упирались в валуны, то проваливались в ямы - из десантников вытряхивало душу. Даже мутило. И я подумал: каково же Шарафу Рахматуллаеву, которого укачивает больше других? Показалось: сквозь гром, лязг и рев я услышал, как жалобно, по-щенячьи постанывает узбек, борясь с дурнотой.
Не свалился бы кто, не дай бог, с танка, тогда стоном не отделаешься. Я впивался руками в скобу, у меня немели пальцы, ныло избиваемое о металл тело, к горлу подступала тошнота, и хотелось одного - скорей соскочить с танка. Не в воду, разумеется, а на твердь. А танки прибавляли газу, и мотало сильней и сильней.
Комбриг не стал выкуривать японцев, не ввязался в засасывающий, как болото, бой. Подавив несколько пушек и пулеметов, отряд прорвался через ущелье, а японцев добьют стрелковые части, идущие вдогон за нами. Наша же задача - вперед. Покуда горючее в баках - вперед, вперед!
Я был не прав: мы спускались, и пейзаж менялся. На восточных склонах хребта спуски еще круче, скалы еще неприступнее, больше речек, у подножия уходящих в небо вершин - ясеневые леса, в распадках лиственничные. Трава высокая, пышная, на полянах - пестрые цветы. На привале я бы мог набрать букетик.
Но кому дарить? Некому. Не подаришь же Феде Трушину или какому-нибудь другому симпатичному мужику. А когда-то я дарил цветы женщинам: Эрне речные лилии - в Германии, Нине, попутчице, саранки - в эшелоне, шедшем по Сибири. Да и не для войны цветы. Они для мирной, тпхой, ласковой жизни. А ведь саранки - это те же лилии, только таежные.
Саранками был усеян и каменистый карниз слева от тропы. То ли Вадик Нестеров засмотрелся на красивые цветы, то ли просто потерял бдительность, только он оступился и заскользил на подошвах, как на коньках, вниз. Мы от ужаса онемели. У края карниза Нестеров ухватился за куст и повис над бездной. Я потерял способность действовать, окаменел, прижав скрещенные руки к груди. Но не растерялся сержант Черкасов. Он крикнул:
- Погосян! Рахматуллаев! Страхуйте меня!
Тут-то и я опомнился. Погосян, Рахматуллаев и я удерживали Славу Черкасова за ноги, а он подполз к карнизу и вытащил Нестерова. А если б и у нас, троих, подошвы заскользили? Бр-р, думать не хочется! Помимо всего прочего, есть и что-то обидное в такой смерти, когда на войне гибнешь не от пули или осколка, а от несчастного случая. Более бледный, чем сам Нестеров, я хотел выговорить ему, отругать, но лишь махнул рукой. Что тут говорить?..
Мы продолжали спускаться с Большого Хингана, не теряя темпа, а кое-где даже увеличивая его. Продвигаемся, воюя. Воюем, продвигаясь.
Брезжило утро, когда мои бойцы были посланы в разведку.
С гребня высоты мы увидели внизу горбатый каменный, облепленный серо-зеленым лишайником мост. Мост, да еще каменный, - такое на Хингане в редкость. Значит, близка цивилизация, хотя бы и относительная, значит, вскоре пойдут и приличные дороги? Мы наблюдали, затаившись в мокрых и скользких кустах багульника. Сизый туман наползал из ущелья на мост, скрадывал его очертания. Меня окликнул сержант Черкасов:
- Товарищ лейтенант!
- Чего тебе, Слава?
- На мосту движение.
Я пригляделся: да, в тумане мелькают какие-то тени. Подал знак: подползти поближе. Подползли. Туман маленько рассеялся, и мы углядели: у моста люди в военной робе, двое из них держат в вытянутых руках зеленоватые пакеты.
- Тол! - прошептал я сам себе и заметил: за мостом, в лозняке, еще с десяток диверсантов - кто в халатах, кто в плащах.
Я сказал сержанту Черкасову:
- Слава! Бери отделение, обтекай мост - кустиками, во-он там заляжешь. Я открою огонь по диверсантам, а как дам зеленую ракету, - атакуй со своими солдатами. Задача ясна?
- Так точно, товарищ лейтенант!
- Выполняй.
С гребня вижу, как ползут по кустарнику бойцы Черкасова.
Осторожно, но решительно. Так и надо. Как только они обходят диверсантов и залегают за камнями, я командую:
- Огонь!
Срезали четырех японцев. Уцелевшие скатываются за валуны; оттуда слышна беспорядочная пальба. Выстреливаю из ракетницы. И сразу там - "ура", стрельба из автоматов и взрывы гранат.
Это солдаты Черкасова атакуют японцев с тыла. Те в растерянности: роняют оружие, тянут руки кверху. Но из-под моста продолжают отстреливаться. Сержант Черкасов швыряет туда парочку гранат.
Когда пленные начинают строиться на дороге, один из них ныряет в кусты, в каменные россыпи. Логачеев и Кулагин бросаются вслед, догоняют, заламывают руки, приводят обратно.
- Кто у вас командир? - спрашиваю у пленных по разговорнику.
- Вот он.
- Он, он.
И пленные показывают на пытавшегося бежать. Приглядываюсь к рослому, плечистому человеку в халате, но с угадываемой выправкой военного. Не секрет: японские диверсанты действуют подчас под личиной гражданских лиц. И тут половина диверсионной группы в военной форме, половина - в цивильной одежке.