Страница 128 из 134
Ему ответили:
- Не будем вольтерьянствовать - будем пьянствовать!
Но редактор сказал: "Не остроумно" - и завинтил баклагу с ханжой.
35
Война еще формально не окончилась, но живых людей можно понять: мы считаем, что фактически уже кончилась. Шесть лет бушевала вторая мировая, как раз первого сентября тридцать девятого гитлеровская Германия напала на Польшу, и пошлопоехало. Ныне на Дальнем Востоке мы подводим ее итоги, плачевные для агрессоров: Германия разбита, Япония разбита, так-то играть с огнем, самим можно сгореть. Мы в чужом огне не сгорели, мы выжили, и нам надо думать о послевоенной жизни. Все мечтают разъехаться по домам, одни старшина Колбаковский не рвется: его дом - армия, он и дальше будет сверхерочшгчать. Он так прямо и говорит:
- Покеда не выгонят по старости, буду тянуть армейскую лямку. Не представляю себе другого-то существования...
А солдаты вполне представляют. У всех твердые, продуманные планы, о которых говорится во всеуслышание. Чаще прочих на эту тему распространяются Толя Кулагин, Логачеев, Погосян и Вадик Нестеров. Кулагин заявляет:
- Робя. кто куда, а я в сберкассу... Кто куда, а я обратно в сельское хозяйство, в полеводство. Хлеб выращивать - что благородней, а? И буду я уже не звеньевой, а бригадир. Растп надо. Может, и предколхоза стану. Учитывая мои фронтовые заслуги.
- В плену побывал, Толяп. Не повредит? - спрашивает Драчей.
- В плен угодил не по собственной воле, ничем себя не обмарал. А на фронте завсегда дрался на совесть. Награды что, зазря дадепы?
Рыбак Логачеев говорит:
- На Каспий возвериусь, в город Дербент. Потому как я рыбарь потомственный. И детей пущу по рыболовству. Ах, Каспий, Каспий, половлю я в тебе красшока, половлю! В начальство мне, как Кулагину, не светит. Мне бы только рыбацкую робу сызнова надеть, в бахилах побухать...
Геворк Погосян распространяется о красотах Араратской долины и о своем винограде, Вадик Нестеров - о Ярославле и как он там будет работать на заводе и учиться заочно, - не забывает, конечно, и пропеть хвалу Волге-матушке. Людей тянет в родные места. А куда мне ехать? В Ростов, в Москву? Попасть бы в Россию, а там разберемся, в какой город кому подаваться!
Как некогда в Пруссии, вовсю заработало агентство ОБС - "одна баба сказала". Бабы тут ни при чем, а мужики все время сообщают друг другу новости. Слухи плодятся ежечасно, рождаются, умирают, снова рождаются. Будто не сегодня завтра погрузимся в эшелоны, какие-то части уже покидают якобы Маньчжурию. Будто выводят дивизию в Читу, или в Хабаровск, или в Иркутск, а может, и в Омск. Будто там ее расформируют, а нас - по домам. Старшина Колбаковский хмуро слушает эти экстренные сообщения, хмуро изрекает:
- По Забайкалью, по Восточному Сибиру уже заморозки гуляют ночами-то. Въедем в мороз...
А в Маньчжурии, на стыке августа и сентября, еще теплынь, разве что густы ночные и утренние туманы. И росы обильные.
В ночь на первое сентября туман и роса особенно были обильны, и капельки влаги блестели в солнечных лучах на бесчисленных паутинках, развешанных пауками на кустах и изгородях. Эта паутина появилась за одну ночь, словно пауки торопились наткать свои сети к календарному приходу осени. Куда ни гляпь - везде паутина. И звезды стали срываться по ночам, скатываться за горизонт. Почему-то падучая звезда вызывает у меня грусть и сожаление. Как будто обрывается чья-то надежда, кому-то перестает светить его счастливая звезда. А в звездопад гаснет много звезд...
Дивизию могут вывести в Читу? А почему бы нет? Чита отсюда ближе остальных советских городов. Ее мы проезжали, от нее свернули с Транссибирской магистрали к Монголии. Обратный путь: минуем Монголию, попадем в Читу. Где живет милая Нина с сынишкой Гошкой. Которых лейтенант Глушков подвез в эшелоне. И которые, вероятно, и забыли о нем. А вот он о них помнит. Адрес Нины, правда, потерял, но дом на Бутинской улице узнает. Женщина, с которой у пего ничего не было. Но может быть, если встретятся? Все у него было с Эрной, с немкой, ее он любит, ей верен. Однако между ними война: свела их и развела.
Навечно? И есть ли вечная любовь? Кто же все-таки станет его женой? Где искать эту женщину? Где искать свое счастье и как?
Или счастье само найдет его? Что сейчас делает Эрпа? Уверен:
она вспоминает его так же, как он ее. Любя и желая.
Солдаты немало говорят о своих невестах, о будущих женах.
У кого-то, как у Логачеева, жена есть, по у большинства - лишь в проекте. Некоторые еще до ухода в армию дружили с девчонками, некоторые познакомились по переписке, почти у всех фотокарточки. Их рассматривают, комментируют.
А как чисто, как нежно говорят солдаты о своих матерях!
У меня нет мамы. Как я ценил бы ее теперь, пройдя войны! При жизни не ценил, так хоть после смерти... Мне кажется, я вообще не умею оценить человека вовремя. Только когда потеряешь его, начинаешь понимать, что он для тебя значил. Так у меня было с фронтовыми друзьями, так было и с Эрной: лишь расставшись, на расстоянии, понял, что люблю по-настоящему. Казалось бы, война должна была научить меня и этому - не упускать момента, распознавать в человеке то, что тебе дорого сегодня, а не только станет дорого завтра, тем более послезавтра.
В то утро я проснулся в преотличном расположении духа.
В окно ломился солнечный луч, и от него на лицо легла ласковая, теплая полоса. Я крепко, без сновидений поспал - это залог доброго настроя. И ожидание конца войны, начала мира. И ощущение своей молодости. И надежда на счастье и удачу в будущей жизни. Нет, это здорово - в двадцать четыре года завершить все воины и, увенчанным наградами, шагнуть за порог, вперед, в неизведанное, но, верю, прекрасное.
Я вскочил с койки, выбежал во двор в трусах и майке. Попгрывая мышцами, спроворил зарядку, побаловался гирей. В казарме еще спали, подъема не было, и мой верный ординарец Миша Драчев пускал пузыри на подушку. Давай, Миша, давай, может, это последние твои военные сны. В гражданке будешь дрыхнуть, не ведая сурового: "Подъем!" Будешь вставать по своей воле, сам себе хозяин. Ни отделенного над тобой, ни взводного, ни ротного, разве что жена станет командовать. Но ей, надо полагать, ты охотно подчинишься. Да все..мы будем подчиняться своим женам. Заодно и тещам.