Каникулы вне закона

Двое приставленных ибраевцев, скорее всего, остались в вазовской «шестерке» на морозе. Деньжат на «Палас» им не полагалось, я думаю.

Красные ноготки, выдвигаясь, наращивались со скоростью сантиметр в секунду. Квадратный ртище раздвигали серебряные клычки.

— Класс, — сказал Олег. — Класс, блин! Вот с кем парить кочерыжку… Класс!

Подвернувшийся подавальщик едва трепыхнулся в крючковатых ногтях вампирши, которая рвала и отбрасывала клочками его одежду. Клыки полоснули по горлу бедняги, длиннющий сизый язык вылизывал обнажившееся из-под драного тряпья тело, вымазанное куриной, я думаю, кровищей, выдавленной из пластиковых пакетиков под мышками жертвы.

— Класс, верно? — перекричал Олег драматическое стаккато оркестра и предрасстрельную дробь барабана. — Класс!

Свет погас и зажегся.

Женщина-вамп стояла в чем мать родила, не считая лакированных туфель. На её руках обвисал отсосанный до полного обескровливания подавальщик.

— Браво! — заорал Олег.

— Еще давай! — подхватил и я за кампанию.

И сгреб в карман пиджака удостоверение таможенника-кинолога.

Олег пребывал в возбуждении. Не до меня или подсчета своих удостоверений ему было. Он даже спел:

— Пираты наслажда-а-а-лись танцем Мэри-и-и…

И ведь полнейшим дураком не назовешь, подумал я, и резко спросил:

— Когда и как ты попал в Легион?

— Из Афгана, — ответил он машинально.

Женщина-вамп, выворачивая коленки, почти вприсядку, из-за высоких каблуков, утанцовывала в сторону занавески у стойки бара. Обескровленный подавальщик, пятки вместе, носки врозь на ширину приклада, простирал руку на её длинную белую от пудры спину, требуя аплодисментов.

— Давай по порядку, — сказал я Олегу.

Он спохватился. Выжидал, соображая, насколько глубоко вляпался с откровениями.

— Давай по порядку. Понял? — приказал я с нажимом, перегнулся через столешницу, намотал конец его галстука в горошек на правый кулак, а левым ударил в пах. И держал на галстучном поводке до тех пор, пока хватавший рот воздух не принял нормального положения.

— Еще? — спросил я.

— Понял… Откуда начинать?

— С места вербовки…

— Казарма Жюно, Дижон, Знаменная улица… Сказать телефон?

Я отпустил галстук.

— Путь в Дижон?

— Афган после трехмесячной подготовки молодого солдата… Разведрота. За полгода до дембеля по приказу ротного вылетел с двумя офицерами из особого отдела на вертушке с тремя цинковыми ящиками на борту. Домой, как сказали. Были подбиты. Когда рухнули, я вылетел с борта. Погибли все, кроме меня… Взломал один помятый ящик. Внутри оказались холщовые мешки с металлическими застежками. В мешках лежала зеленка… Распихал, сколько мог, по карманам и пошел в сторону нашей границы в надежде попасть на блокпост. Нарвался на духов. Не убили из-за зеленки, решили, что дезертир. С их базы попал в Пакистан, стал наемником, воевал с индусами. Потом обзавелся документами. Вернулся в СССР через Ташкент, там у меня дружок был. Выпить успели, потолковали по душам, а его сестрица шепнула, что уходить надо, братец за ментами послал… Сделал ноги. Уехал в Бангладеш, оттуда перебрался в Алжир, из Алжира в Испанию. С пакистанскими документами, они были подлинные. И потом Легион.

— Где проходил подготовку, специальность?

— Первый учебный лагерь на Корсике, группа морских диверсантов.

— Ну, хорошо… Думаю, что с зеленкой ты не домой шел, а к духам как раз. Да это не важно для меня. Вот что скажи… Где был в Бангладеш?

— Город Читтагонг, порт…

— Как там нищие выглядят?

Олег засмеялся. Я — тоже. Все было в порядке.

— Две бороды? — спросил я.

— Одна сверху, другая между ног, и никакой одежды, — сказал Олег.

— Хочешь работать со мной?

— С тобой — это с кем?

— На себя. Со мной — это на себя. Тогда вылезешь из дерьма, в которое ты тут крепко сел, я вижу. На себя. Если со мной. И на меня, конечно. Взаимосвязано. Гарантий не даю. Уж положись… В любом случае, это лучше, чем с Гамлетиком, верно?

— Выходит, ты — Интерпол.

— Ничего не выходит. Я это я. Вот и все. Зовут Бэзил Шемякин, и теперь я из Москвы… Собирай свои фотки и ксивы. Я забыл про них. Больше не хвастай. И пора тебе двигать отсюда. Скажешь Жибекову, что проводил меня в «Палас», посидел из вежливости и ушел, а я остался, дела имелись. Теперь иди…

— Дальше что делать?

— Что велю. Придет человек и скажет. Человека ты узнаешь, он найдет тебя сам, живи по-старому изо всех сил, до скорого…

— Ого! — сказал Олег.

— Давай, давай, марш в бордель, Легион! Гестапо проскочил. Зачислен…

Он ухмыльнулся. Так и следовало. Гестаповцами в Легионе называли офицеров-особистов, которые вели допросы кандидатов в легионеры, прошедших тесты физической и психологической выносливости, и занимались контрразведкой. Другими словами, обижаться ему на меня не приходилось: допрос есть допрос, ничего личного.

Виски «on the rock», в которых растаял лед, бесцветное и почти безалкогольное пойло, Олег прикончил в отвратительной, отдающей скупостью манере Мэтью — стоя и наклонившись, чтобы не оставлять и капли оплаченного. Я поднял свой стакан и тоже пригубил, как бы присоединяясь за кампанию.

Сделка с дьяволом у тебя состоялась, парень, подумал я про Олега Притулина.

Следовало все-таки перебираться в игровой зал, как предписывалось Ибраевым.

Послонявшись между столами без игроков, за которыми обретались истомившиеся крупье, я прочел от нечего делать написанное кириллицей, стилизованной под готику, настенное объяснение в позолоченной рамке про азартную княгиню Суворову и сел на табуретку у стойки. Как явствовало из витиевато и с загогулинами отпечатанного винного меню, зал и назывался «Княгиня Суворова». В честь особы, исхитрившейся две недели подряд ежедневно выигрывать по миллиону франков в Монте-Карло сто лет назад.

— Чинзано, пожалуйста, — сказал я бармену, от которого на свету оставалась только синяя бабочка и манжеты с запонками в форме скорпиона. Лицо размазывалось полумраком, царившим на три ладони выше прилавка.

— Позвольте рекомендовать фирменный коктейль «Княгиня Суворова», донеслось со стороны бабочки и манжет.

— Я бы тоже предпочла этот напиток, — почти продолжила фразу из-за моей спины какая-то женщина. Голос прозвучал визгливо и с раздражением.

Развернувшись, я увидел перед собой глубокое декольте. Пришлось поднять голову. Великанша оказалась женщиной-вамп. Я сполз с табуретки и сказал:

— Вы были великолепны… И все-таки чинзано. Я мечтаю о глотке уже часа три. Это невыносимое испытание, поверьте. Может быть, затем — да…

— Я видела вас с компаньоном. Я танцевала для вас.

— А для кого бы вам ещё это делать? Зал пустовал…

Из полумрака донеслось грохотание кусочков льда в шейкере. Готовилась «Княгиня Суворова». Господи, да дадут мне сегодня, наконец, то, что мне действительно хочется!

— Вы не желаете присесть рядом? — спросил я приторно, пытаясь сдвинуть к ней табурет, который оказался привинченным к полу.

Свет падал на мощные бедра и туфли, поставленные на подножку табурета, я думаю, сорок третьего размера, не меньше. И она курила, кто бы мог подумать, трубку. Прямую, изящную, затянутую в замшу, с длинным чубуком и серебряной крышечкой в дырках. Коктейлем она запивала дым.

Чинзано оказалось безупречным.

— Ибраев просил помочь вам, — сказала женщина-вамп.

— Выпить кровь из кого?

— Из Притулина… И его шефа. Разве не ясно?

— Теперь ясно, мадам, — сказал я. — Вы обознались. Я говорю об этом с сожалением, поскольку вы — прекрасны. Но кто такой этот баловень судьбы и женщин Ибраев?

— Вы не Шемякин?

Я второй раз сполз с табуретки.

Ее плечо на манер эполета украшала витая из шелка роза, из-под которой свисала аксельбантом нитка крупного жемчуга.

— Нет, — сказал я, — не Шемякин. Разрешите представиться. Я — Фима, Фима из Петербурга.

Если за ошибочную наводку она двинет в сердцах одного из ибраевских орлов, приехавших вслед за мной на «шестерке», подумал я, вражеские ряды поредеют на длительный срок. Предплечье женщины-вамп под шелковой розой выглядело шире моей ляжки.