Страница 10 из 93
Кажется, я придумал с "медленным" кристаллом и сегодня полдня мастерил кристаллизатор помощнее, - на полтора киловатта, а потом еще считал и делал кое-какую дополнительную оснастку. Когда я думаю о третьем варианте, все мысли разбредаются в стороны и теряются в какой-то серой пустоте, и "упереться в глухую стену" - кажется мне вполне подходящим сравнением. Тут нужно не мое даже воображение, а что-то совершенно непредставимое; мне остается только создать формальный аппарат, довести его до нужного уровня развития и дальше действовать в соответствии с правилами, а только потом попробовать дать физическую интерпретацию. Другого пути я, во всяком случае, не вижу, только вот долгая это ряда...
Боюсь, с Танюшей что-то не в порядке: она плохо спит уже вторую ночь подряд, кричит, а подойдешь - царапается.
VIII
Третий раз перечитал "Лезвие бритвы" - детскую, в сущности, книжонку, переполненную оптимизмом и верой в конечную победу добра, причем подразумевается, что автор знает, что такое добро и как оно будет выглядеть через двести лет хотя бы. Вообразите себе представления о добре каких-нибудь неандертальцев и примерьте их к себе... Сама по себе формулировочка "победа добра" двусмысленна уже сама по себе: а над кем, собственно говоря, победа? И с чьей точки зрения - добра? Это напоминает до отвращения однообразные у всех народов сказки, где эта самая победа приравнивается к убийству какого-нибудь злодея с преотвратной внешностью (это чтобы читатель проникся надлежащими в данном случае эмоциями) как-то: Дракона, Змея Горыныча, Кощея Бессмертного, Великана какого-нибудь, либо же Фильки Кривого или Меченого. Само собой разумеется, что после его весьма показательной, как правило, погибели все пойдет просто-таки великолепно, а ежели злодеев поистребить много, так и еще замечательнее. Как будто после смерти Кощея они перестанут хлестать водку, лупить жену, портить девок, халтурить, скучать от безысходной глупости, считать себя лучше других без всякого на то основания и всегда правым, вешать кошек и негров исключительно для собственного удовольствия, пытать ведьм, приносить в жертву младенцев, пороть собственных детей, бездельничать, и от извращенной взаимосвязи все изобретать и изобретать концлагеря, бомбы, душегубки и тому подобное. Но я о книге: один из центральных тезисов автор, на мой взгляд, поставил с ног на голову или, во всяком случае, не так оттенил: красота не есть принадлежность воспринимаемого а, скорее, единство того, на что смотрят, смотрящего и условий смотрения. Я сам был свидетелем, какими чудищами выглядят люди при некоторых особых условиях. И наоборот: утверждают, что даже самые страшные бабы начинают казаться красавицами к концу, например, длительных морских рейсов. Мы видим что-то красивым в том числе еще и потому только, что мы - это мы. Дикая свинья, мягко говоря, не кажется нам воплощенным изяществом, но это потому что мы не способны видеть ее глазами секача по осени. И точно таким же образом мы видим скверной пародией на человека самку шимпанзе. У нас были бы существенно другие критерии красоты, будь наше зрение инфракрасным или рентгеновским. Здесь существует полная аналогия с другими чувствами, особенно со вкусом; смертельно голодный человек найдет восхитительным то, что счел бы совершенно неприемлемым будучи не только сытым, но даже и умеренно проголодавшимся. Точка зрения на предмет в значительной мере определяет, как он выглядит. Я чувствую, что здесь есть что-то исключительно важное, но не могу покамест понять, что именно. Я, кажется, заместо этого понимания начинаю понимать алкоголиков и наркоманов: рассудок вопит - не тянись к рюмке, не трогай шприц! Но вселившийся в человека дьявол сам, без спросу у мудрого разума, тянет руку одержимого им тела. И я. Вчера подверг свои чувства беспощадному анализу, разложил их на составные части и окончательно убедил себя, что ничего такого и вовсе не существует. А поверх, для верности (ох, как это было умно!), решил выбросить из головы. Понятное дело, результат налицо: целый день, украдкой, когда она, - не дай бог! - не видит, бросал на нее взгляды. Точнее, - башка сама поворачивалась, а глаза сами собой скашивались куда не надо. Все, ни за что!!! Вот только самый последний разик гляну, - просто из холодного любопытства, - что она там делает, и окончательно пойму, насколько все это мне безразлично. Вот гляну, чтобы уж совсем-совсем убедиться в полном своем равнодушии и какая у меня сила воли... А теперь самый последний-распоследний разик... А посмотреть, правду говоря, есть на что: никогда бы не подумал, что так интересно подглядывать за самой обыкновенной девчонкой (Подглядывать - кажется не вполне подходящим словом, поскольку обыкновенно под этим подразумевают несколько другое, но с другой стороны, как по-другому сказать, если пристально наблюдаешь за человеком, а он этого вовсе не подозревает?), но и в самом деле никто так не движется, как это делает она. Никаких видимых усилий, никакой динамики, но вот она только что сидела - и уже стоит. Пере-текла, пере-струилась. Тело ее напоминает прозрачную реку в тени деревьев, когда кругом солнце, там так же играют, переходя одна в другую, почти невидимые струи. Она идет - ни единого лишнего движения, но и ни единой лишней неподвижности. Природе понадобился долгий путь, чтобы через живой таран носорога, прыгучую пружинистость оленей, хищную вкрадчивость тигра, суету обезьян, в итоге прийти к такому вот, что ни убавить, ни прибавить. Болтает ли с подругами: увлечена, а по лицу проходят тысячи оттенков выражения, и ни единого чрезмерного. Если тело ее я сравнивал с прихотливой игрой водяных струй, то лицо как блики на воде. То, что золотым узором переливалось на потолке в доме на берегу, солнечным утром. После уроков я брел сзади, непривычно чувствуя косность, недоделанность своего тела, и жадно смотрел, как она всего-навсего подбежала к трамваю и вскочила на подножку, - и тут у меня бухнуло, - по-другому не скажешь, - сердце. Почему? А я всего-навсего вдруг представил себе, как она должна танцевать, и впал в неожиданную панику. Кощунство - связывать Мушку и Великую Свинью, это чувство достаточно сильно, чтобы заглушить хрюканье днем, но ведь есть же еще и ночь. Проклятая ночь, когда обыкновенная простыня становится порой пеленой из негашеной извести, Пылающим Покровом из "Баллады Рэдингской тюрьмы". Ох, как скверно-то быть одержимым! А это явная одержимость, если даже невинная мысль о ее танце бросила меня в дрожь - в жар - в пот и вызвала легкий сердечный приступ. А дальше что будет? Кристалл мой растет, пожирая колоссальное количество энергии, и для меня приблизительно ясно, каким образом она в нем упаковывается. Если это действительно так, то некоторые эффекты Твердого Тела, которые обычно числятся по "разным ведомствам", на самом деле представляют собой разные стороны одного и того же, поэтому эффекты лазера и сверхпроводимости будут отменно сочетаться в одних и тех же молекулярных структурах. Посмотрим. В любом случае я сделаю несколько кристаллов (не спалить бы что-нибудь, да еще, не дай бог конечно, кто-нибудь заметит воровство электроэнергии), - это сколько же времени пахать кристаллизатору?
Половину ночи ломал над формальным языком; ясное дело, без теории множеств здесь лучше даже и не приступать, но только каким способом конкретно? Вообще же подозрительно, что вот прочитал книжку и выводы делаю в соответствии с ней, - несолидно это как-то, легковесно. Но, с другой стороны - это основа основ, даже математическая логика выводится из Теории Множеств, а не наоборот. Вот непонятно только, как понимают ее люди, ежели не в силу логичности ее построений... выходит чувство логичности-нелогичности закладывается в нас иным путем, не через доказательства, стихийно? Что-то тут... Интересно, каковы закономерности этого стихийного процесса? Это потом. Так вот, обычно я как-то напрягаюсь внутри головы и разом получаю результат либо же резюме о его недостижимости. Если быть уж до конца точным, то получается не весь результат разумеется, а его основная идея, "ядро", который я потом довожу до ума. Сейчас все складывается по-другому, потому что для моих мозгов необходим хоть какой-нибудь образ, хоть какое-то представление, а если его нет, то вроде бы как нет и цели для стремления моего ума, не возникает разность потенциалов, а с ней - и выполняющий полезную работу ток. Когда я, наконец, лег, то начали сниться такие изощренно-сложные сюжеты с подспудными идеями, что впору было просыпаться в холодном поту. Не проснулся. Вот еще! Убедился кстати, что не Менделеев, потому что никакой такой таблицы мне не приснилось, хотя была бы она очень кстати. А что надо-то? Несколько символов, обозначающих не более двух-трех понятий, да столь же немногочисленные правила операций. Для чего надо? Чтобы путем последовательного усложнения прийти к сложным структурам. Что для этого надо? Проанализировать свойства этих сложных структур, которых, к тому же, скорее всего попросту не существует... Приехали, эта сказка про любовь, начинай сначала, очередной этюд о всесильности логики. Ни черта она не может, если разом не увидеть цели, если разом не прозреть. И мысли непрерывно кружатся около цели, и все никак в нее не проникнут... Ей-богу, нет ничего мучительнее ощущения собственной тупости, в подобном состоянии я, наверное, особенно сильно похож на идиота. Дошел до того, что приблуждал каким-то образом в актовый зал и, застав бедный, беззащитный, беспомощный рояль одного, набросился на него, аки лютый зверь. Нет, сочинять музыку я бы не смог и отлично отдаю себе в этом отчет, но вот одни и те же вроде бы вещи звучат у меня, в зависимости от настроения, очень по-разному. Естественно, нет никаких отступлений от партии, но вот так уж получается. При этом я не могу сказать, что я так уж люблю слушать музыку; то есть я, конечно, не против, но это никак нельзя сравнить с тем, что испытываешь, когда играешь сам. Тема, развиваясь в мелодию, словно уносит меня в какие-то неописуемые словами дали. С этой точки зрения (а многие со мной не согласятся) особенно хороши фортепианные переложения Баха, который Иоганн Себастьян, Бетховена и Моцарта (эти - в несколько меньшей степени), причем особенно нравящиеся вещи я даже жалею заканчивать, есть соблазн как-то раз! - и продолжить, поразвить пришедшую к концу тему. Несколько раз пробовал, и, понятное дело, ничего хорошего из этого не воспоследовало: у мастеров все темы приходят к своему завершению в момент настолько точный, словно он был математически выверен. На этом основании смешно искать особый "механизм старения": просто-напросто приходят к концу темы, начавшиеся в момент зачатия. Может быть, именно поэтому так захватывает людей музыка. Это и познание, и развитие, и взрыв - все одновременно. Кстати, мне кажется, что перемены стиля музыки странным образом соответствуют переменам "общего", стратегического взгляда людей на мир и его устройство. Импрессионизм был предтечей и современником теории относительности, а уж джаз - так и вообще возник одновременно с ней. И в совсем-совсем другом мире возник рок. Страшно даже задуматься, что предваряет он, и зря думают, что это так, хулиганская музыка, гнилой ветер с Запада. Это просто крикливый младенец, который может вырасти в великана.