Миллион завтра

Карева били по лицу мелкие ветки, а потом оно оказалось на земле, каким-то чудом сохранив вертикальное положение. Сквозь буйную растительность с громким треском падали остальные кресла. Карев нажал освобождающую кнопку и, когда металлические захваты спрятались в свои гнезда, спокойно встал.

— Эй! Эй! — услышал он.

Задрав голову, он увидел, что кресло Колин застряло, накренившись набок, в нижних ветвях раскидистого дерева. Девушка находилась метрах в восьми над землей, но все-таки улыбалась.

— Подожди! — крикнул он. — Я залезу на дерево.

— Хорошо и то, что есть. Без расчета нет полета.

Колин освободилась из кресла и сделала шаг вперед… С развевающейся гривой темных волос, лениво перебирая ногами, она как камень полетела вниз и упала на заросшую кустами кочку.

Карев бегом бросился по неровной почве и трясущимися руками раздвинул куст. Колин была без сознания, а по лбу у нее стекала блестящая, будто лакированная струйка крови. Он поднял у нее одно веко и кончиком пальца коснулся глазного яблока. Глаз не реагировал, и на основе своих скудных медицинских знаний Карев понял, что Колин потеряла сознание или даже получила сотрясение мозга. Он ощупал ее безвольное тело, и не найдя нигде переломов, вытащил ее из куста и положил на мох.

Опустившись рядом с ней на колени, он внимательно осмотрел все царапины на своей коже и попробовал восстановить ход событий. Единственное объяснение, которое могло быть, это то, что в вентиляционную систему самолета с помощью часового механизма впустили какой-то галлюциноген с быстрым действием. Это не был иллюзоген или какое-то другое доступное средство, а что-то, вызывающее нарушение координации движений и ориентации в пространстве и значит смертельное в условиях полета. Похоже было на то, что сначала он подействовал на Карева, быть может, потому, что его единственное легкое работало с максимальной нагрузкой, и, вероятно, по той же причине был раньше удален из его организма. Благодаря этому Колин была вовремя предупреждена и катапультировала их из самолета, хотя наркотик действовал на нее и после приземления, отчего она и попыталась прогуляться по воздуху.

Четвертое покушение на убийство, подумал Карев. К тому же тот, кто стоял за этим, оказался настолько беспощаден, что готов был вместе с ним послать на смерть непричастную к делу женщину. Карева снова охватила бессильная ярость. Снова жизнь ему спасла случайность, но не может же ему без конца везти…

Потом ему пришла в голову еще одна мысль. До сих пор он считал, что последнее покушение провалилось, но разве, несмотря на это, он не обречен на верную смерть?

Самолет, бездушная машина, летел дальше на юго-запад.

Его двигатели, извлекающие из воздуха воду, которую превращали в топливо, вероятно, унесут его далеко за Атлантику, и, значит, нет возможности вызвать спасательную группу на место катастрофы. Они разбились километрах в ста от ближайшего селения, к тому же в таком районе, где, если посчастливится, за день можно сделать километров десять. Однако он, имея на руках раненую женщину, будет двигаться гораздо медленнее.

Жужжание крылатых насекомых в тяжелом воздухе усилилось и стало зловещим, так что трудно было собраться с мыслями. Он сжал ладонями виски. Река, которую он заметил, падая, вероятно, Конго, текла на западе, и именно там поднималась струйка дыма, которая могла означать селение. Он взглянул на Колин и похлопал ее по щекам, надеясь, что она придет в себя, но лицо ее оставалось бледным и неподвижным. Он снова испытал чувство, что только что. прибыл в Африку, и всего несколько секунд назад его вырвали из дома. Потрясающая чуждость этого континента начиналась со страшных и незнакомых мхов, на которых он лежал, и простиралась во все стороны на тысячи километров, таинственная и враждебная. Он же, затерянный в этом мире, не был готов к тому, чтобы схватиться с ним. Ему нечего было делать в Африке, он не имел права быть здесь, не имел права даже жить. Смирение, охватившее его, сменил через минуту яростный гнев, постепенно становившийся неотъемлемой частью его характера.

Он просунул руки под лежащую Колин, осторожно поднял ее и двинулся на запад, к реке.

До захода солнца оставалось около часа, поэтому он не мог добраться до реки до темноты, но что-то заставляло его идти и идти. Уже через несколько минут он истекал потом, а его здоровое легкое, казалось, готово было в любую секунду взорваться. Он двигался вперед еще медленнее, чем предвидел. Местность была волнистой, разница в высоте составляла много метров, и подлесок, блокировавший все подходы, вынуждал его то и дело карабкаться по крутым склонам или искать обход. Он шел неутомимо — не клал теперь Колин на землю, когда отдыхал, а прислонял к стволу дерева, чтобы избавить себя от необходимости каждый раз поднимать ее. Непрерывные крики обезьян и птиц порой затихали или звучали, как эхо событий из другого мира.

Когда темнота расставила по лесным проходам свою стражу, ноги отказывались повиноваться ему. Хрипло дыша, он осмотрелся вокруг в поисках какого-нибудь убежища. Колин сонно шевельнулась у него на руках и застонала. Он положил ее на землю, едва не перевернувшись при этом, и стал смотреть на нее, ожидая других признаков возвращения сознания. Она снова застонала, задрожала и шевельнула руками. Из-под полуопущенных век видны были белки глаз, а сотрясающая ее дрожь вдруг усилилась.

— Колин, ты слышишь меня? — настойчиво спросил он.

— Хо… холодно, — сказала она тонким, детским голоском.

— Сейчас я тебя прикрою. Только… — говоря это, он стащил с себя тунику, старательно укутал ее и оглядел темнеющую панораму леса. Становилось все холоднее, а в его распоряжении были только трава и листья. Он начал рвать высокую траву там, где в нее падали самые большие листья, и бросал все это на ее ноги и тунику. Когда он закончил, было уже совсем темно, и теперь уже он дрожал от холода. Он залез под тунику, стараясь не сбросить покрывавшую ее траву, и обнял Колин. Она свободно и естественно шевельнулась рядом с ним, положила ногу на его ногу, и тело Карева залила волна тепла. Он лежа,! совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, пытаясь отдохнуть. Незаметно уплывали минуты, может даже часы, во время которых он плавал по мелководью сна. Порой он приходил в себя, и тогда яркие фонари звезд находились не над ним, а перед ним — и вместе с убегающим светом он мчался через Галактику. В конце концов он понял, что Колин не спит.

— Вилл? — спросила она.

— Да, — ответил он, стараясь говорить спокойно. — Ты в безопасности. Тебе ничего не грозит.

— Но что случилось? У меня какие-то сумасшедшие воспоминания.

— К сожалению, я впутал тебя в свои запутанные дела.

Он представил ей свою теорию, объясняющую, как дошло до этой катастрофы, потом описал дальнейшие события.

— И теперь ты хочешь нести меня на руках до самой реки Конго?

— Ты не такая уж тяжелая. Мы прошли уже километра два.

Он заметил, что она убрала ногу, переброшенную через его ноги, но все так же крепко прижимала груди к его боку.

Она рассмеялась.

— Ты невозможен. А ты не подумал, что…

— Что именно?

— Нет, ничего. Думаешь, у нас есть шанс дойти пешком до цивилизации?

— Не знаю, — мрачно ответил он. — Я думал, что узнаю это от тебя.

После долгой паузы она заговорила снова.

— Я скажу тебе только одно.

— И что же?

— Ты вовсе не остывший.

— О! — Он хотел было возразить, но его тело давало ей неопровержимое доказательство, что она права. — Ты сердишься?

— А должна?

— Когда мы прилетели сюда, я видел, как ты загораешь.

— По-моему, твоя маскировка совсем не ради этого.

Кстати, у меня уже тогда были сомнения. Сколько женщин ты обманул?

— Множество, — заверил он ее.

— Значит, это были не настоящие женщины, Вилл.

Эти слова сопровождало легкое, но убедительное движение бедрами, и он ответил тем же, поскольку ничто в мире не могло его удержать. Она жадно прильнула к его губам, и он пил с них ошеломляющий нектар, наполнявший его теплом и надеждой. Оправдывает ли тебя потребность в надежде? — задала его совесть вопрос телу. Он сопротивлялся вожделению, чтобы взвесить аргументы против того, чтобы поддаться минутному настроению. Афина?