Тайга

Вблизи громыхнула по деревне песня. Успевшие хватить хмельного две соседки - Марья Долгая да Палага - шли в обнимку, весело спускаясь с горы, и визгливо выводили:

Эх, баба пьяна напилась,

Во солдаты нанялась...

Не берут ее в солдаты,

У ней волосы косматы...

Девки в ярких платьях и кофточках-распашонках прошли с песнями в край деревни.

Там, на берегу, высокий взлобок с муравчатой травой. Кругом стоят сосны, густые и пахучие, прохладно там, хорошо и далеко видать во все стороны. Речка - как на ладони: шумит вода, торопясь через гряды камней, желтым песком убраны приплески, на песке опрокинутые долбленки и берестяные крошечные лодочки, сеть общественная на козлах, вдали остров зеленеет, и на нем белыми цветами - гуси.

Кругом тайга. Заберись на крышу часовенки, посмотри во все стороны тайга. Взойди на самую высокую сопку, что кроваво-красным обрывом подступила к речке, - тайга, взвейся птицей в небо - тайга. И кажется, нет ей конца и начала.

Девушки принесли с собой на полянку съестного: сотни три яиц, сдобных калачиков, кедровых орехов лукошко, водки захватили, пельменей, - будут угощать парней.

Три парня Зуевы уж тут. Вот Тереха-гармонист идет, с ним Мишка Ухорез и Сенька Козырь, самые главные плясуны и прибасенники.

Карманы у парней оттопырились, горлышки бутылок выглядывают: сладкая для девок наливка.

- Сеня, - кричит грудастая Варька своему "дружнику", - иди-ка, ягодка, чо тебе дам-то, - и достанет из-под фартука мятную "заедку". - Эй, Сеня!..

Но Татьяна-змея не пускает Сеньку, крепко обняла, прижалась к парню, как к кедру ель.

- Не отдам... Мой... - И сладко, взасос, закрыв глаза, поцеловала.

А Варька, вспыхнув вся, в отместку к кудрявому Парфену льнет:

- На-ка, Сенька, выкуси!..

- Эх ты, чернявая!.. - гогочет, посмеиваясь, Парфен. - Видал, Сенюха, свою кралю-то? Вот она!..

- Ой, затискал... Ой, дух вон, - нарочно громко верезжала Варька.

- Вали-вали! - зло смеясь, раскатывался Сенька. - Сыпь... таковская. Она, тварь, с каждым.

Сенька встал, отпихнул Татьяну, пошептался с Васькой, с Фролкой, мигнул пьянице-мужичонке Парамону, кивнул пальцем снохачу Гавриле, и все пятеро, один за другим, как волки на волчьей свадьбе, потянулись в лесок и там встали кучкой, прячась от народа.

- Кому? Варьке, што ли? - гогочут, топчутся, похотливо ловят Сенькин взгляд.

- Ей, Варьке... - Сухое длинное лицо Сеньки злобно, ноздри раздуваются, черные глаза косятся на мелькающие сквозь сучья кумачи баб и девок.

- Куда? В какое место? - гундят крещеные.

- В овины... Вот стемнеет - уманю.

- У-гу...

- Парней поболе надо... Чтоб помнила... сучка...

- У-гу... - гундят крещеные.

Тереху девки окружили:

- Терешенька, заводи плясовую.

У Терехи большущая "тальянка" на ремне через плечо. Взял, заиграл, пустив трель на всех переборах сразу. Усики у него маленькие, черные, как у жучка, глаза тоже жучьи, навыкате, и весь он маленький, черный, юркий, словно полевой жучок.

Ах, мамка по миру ходила,

Мне тальяночку купила!..

вдруг закричал он тончайшим, почти женским голосом.

Гармошка подкурныкивала за песней, девки подергивали плечами и начинали пробовать - веселы ли ноги.

Две прибежавшие с народом собачонки возле толклись, им на лапы и хвосты наступали - ничего, а вот как задудил Тереха на гармони, отбежали прочь, уселись мордами к Терехе и, посмотрев на него не то озорными, не то презрительными глазами, хамкнули, подняли носы вверх и враз завыли - одна толстым, другая тонким голосом. А Тереха все сильней и сильней растягивал тальянку, плясовую начал. Веселые звуки залили всю поляну, летели вниз и вверх по речке, забирались в тайгу, плыли в деревню, заставляя подвыпивших мужиков и баб вскакивать из-за самоваров и пускаться в пляс. Девки с парнями принялись плясать. Сенька с Мишкой вошли в круг и начали друг перед другом откалывать.

Сеньке Козырю жарко сделалось: размотав с шеи длиннейший, новый, надетый для форсу, шарф и удало поглядев на выплясывавшего Мишку Ухореза, вдруг как прыгнет в середину круга, как взовьется вверх, как закрутится на лету волчком - и такого жару задал Мишке, таких замысловатых штук навыкидывал, что Мишку сразу прошибло от неудовольствия потом.

- Ай да Сенюшка, Сеня-соколок, - одобрительно покрикивали девки.

- Молодца, Сенька! - поощряли парни.

- Тебе, брат Мишуха, насупротив его не устоять.

- Куды-ы-ы... - подзадоривали. - Кишка тонка...

Мишка Ухорез усиленно пыхтел, и в глазах его накопилось столько страсти, что все это почуяли и ждали "штуки". Пристукивая каблуками и сбросив картуз, он выплыл на середину, сложил на груди руки и, все так же дробно переступая, обошел круг, ни на кого не глядя и чему-то про себя улыбаясь.

Потом неожиданно перекинулся навзничь, упруго встал на руки и, пристукивая в такт согнутыми в воздухе ногами, протанцевал на руках русскую. Когда он, с налившимся кровью лицом, поднялся и, пошатываясь, пошел вон из круга, все заорали:

- Ура-а-а-а... Ха-ха!.. Победил... Мишка победил.

- Эх, Анки нету, - вздохнули девушки.

- Была бы Анка, она б еще потягалась с Мишкой-то, - сказали парни.

Варька очень жалела Анну. Стоит в стороне от хоровода, ждет: не покажется ли она каким чудом по дороге.

Но вместо Анны - видит: спускается в ог пьяный Обабок.

Обабок был в валенках, он бежал под гору, наклонившись вперед, и чем ниже наклонялся, тем проворней семенил заплетающимися ногами, наконец с размаху пал, бороздя по дороге носом и вздымая пыль.

Варька засмеялась и крикнула:

- Обабок идет!

А молодежь плясала и плясала. Спины у девок были мокрые, у парней рубахи прилипли к телу, хоть выжми.

- Батя с Иваном да Федот идут! - опять крикнула Варька.

Эти трое шли, обнявшись за шеи, батя в середине, те по бокам. Остановятся, помашут руками, поцелуются и дальше.

Обабок подошел к хороводу, встал, весь серый, в пыли, с соломой в бороде, руки назад держит, смотрит вперед и ничего не видит, ничего не понимает, суется носом и не знает, что бы такое сделать, а сделать хочется. Рявкнул - ничего не вышло, сам же испугался, взад пятками побежал.

Тпру-ка, ну-ка,

Что за штука!..

пробасил он и опять попятился.