Дитя злосчастия

Обогнуть эти машины мы не могли, да Анюта, видимо, и не собиралась переменять привычный маршрут. Когда мы подошли вплотную к этой троице, великан преградил дорогу моей благодетельнице, а третий, ранее стороживший печального мужчину, схватил меня за руку, не давая продолжить путь".

Тут Лара остановила исповедь, судорожные рыдания прервали её речь. Я попытался успокоить девушку и, достав носовой платок, стал вытирать её обильные слезы.

8.

Прошло минут десять-пятнадцать, пока она успокоилась и сумела продолжить рассказ о событиях недельной давности: "Великан показал Анне половину золотой монеты и задал вопрос относительно порученной её присмотру малышки. Анна кивком головы молча указала на меня. Великан ехидно улыбнулся, произнеся, что мог бы и сам узнать кто есть кто, приглядевшись. Дескать, я - вылитая копия своей матери. Печальный мужчина не только поглядел на меня с удвоенным участием, но и прослезился, хотя постарался не показать виду, насколько расстроен. Он сделал шаг в сторону великана, причем его страж насторожился и ещё сильнее сжал мою руку; и решительно проговорил несколько слов на непонятном мне языке, а потом произнес, мол, не стоит усугублять столь ужасное положение; неужели недостаточно лично его унижений; что ж, возьмите в придачу всю его бедную жизнь, но оставьте в покое несчастное дитя, у которой нет другой вины кроме самого факта рождения.

Великан сделал повелительный жест, и страж оставил меня в покое, подошел к печальному мужчине и препроводил его в машину. Затем вернулся за мной, подвел меня к машине и почти втолкнул внутрь её.

Я села на сиденье рядом с печальным незнакомцем. Тот, не говоря ни слова, тяжело вздохнул, провел рукой по моему лицу и сказал, чтобы я более не волновалась, что все будет хорошо, и поцеловал мне руку.

Неизъяснимое блаженство мной овладело, сравнимое только с тем, которое у меня возникает, когда вы держите меня в своих объятиях.

Почти сразу же страж снова взял меня за руку, вытащил из машины и подвел к великану. Тот внимательно поглядел на меня и равнодушно махнул рукой.

Жест его был истолкован следующим образом: меня немедленно отвели ко второй машине и насильственно усадили на заднее сиденье между двух молодчиков, пахнущих дешевым одеколоном.

Анне даже не дали со мной попрощаться. Великан также грубо и молча сунул ей стопку долларовых купюр, сказал, что к ней больше нет претензий, сел в машину впереди меня, и мы поехали. Куда делась вторая машина, я не успела заметить. Скорее всего, она уехала в другом направлении.

Мы ехали два дня и ночь между ними, изредка останавливаясь в кемпингах, чтобы я могла перекусить и привести себя в порядок; но ни разу не оставляли одну и не позволяли ни с кем разговаривать. Да и я собственно была настолько ошеломлена событиями, что даже подумать не могла о побеге. Думала я лишь о конце нашего страшного и странного путешествия; о том, что может ожидать меня, и осталась хотя бы частица надежды.

Наконец мы остановились прямо на дороге посреди каменных громад. Это был незнакомый мне город, но было темно, и я не могла разглядеть названия улицы и номера ближайшего дома. Кто-то отворил дверь машины и спросил у великана распоряжения по поводу дальнейших действий. Тот буркнул, что надо действовать согласно прежним инструкциям.

Меня вывели из машины, завязали глаза и куда-то повели. Сзади раздался пистолетный выстрел, который заставил меня вздрогнуть, но усилием воли я сдержала готовый вырваться крик.

Шли мы довольно долго. Ноги мои, отвыкшие за время длительной езды от хождения по земле, постоянно запинались и едва несли мое тело. С каждой минутой во мне укреплялась мысль, что это конец, но странным образом испуг не увеличивался, а наоборот пришло облегчение. Что ж, скоро мне не надо будет ни о чем тревожиться, я усну последним сном и возможно встречусь со своими родителями.

Вдруг мой будущий убийца остановился и остановил меня. Силы меня почти оставили. Он заговорил, почти зашептал. Речь его была темна и невнятна. Я едва различала слова и смысл услышанного странный и жестокий сверлом точил мой мозг.

Я поняла, что он не хочет убивать меня, несмотря на данное ему приказание; что не может брать греха на душу расправой над столь невинною жертвой и готов собственной жизнью заплатить за мое спасение. Он сунул в карман мне какие-то бумажки, добавив, что оставляет немного денег на первое время, и, не снимая с меня повязки, отошел в сторону.

Я услышала стук удаляющихся шагов, громкий пистолетный выстрел и тотчас же упала без чувств на землю.

Пролежала я, видимо, несколько часов, ибо очнулась с первыми лучами солнца, муравьями пробежавшими у меня по щеке. Я села, стянула с себя повязку и обнаружила себя на асфальтовой дорожке в глубине незнакомого парка. Нигде поблизости не было ни человека.

Я встала, собралась с силами и, пошатываясь, пошла в прежнем направлении.

Быстро светало, вскоре я уже легко могла рассмотреть деревья, кустарники, отдаленную железную ограду парка, в коем находилась. Я услышала птичью перекличку, шум ветра, недалекое шуршанье шин по асфальту шоссе и внезапно с отвращением поняла, что у меня нет впереди никакой жизненной перспективы.

Я была неизвестно где, навсегда оторвана от моей доброй Анны, убийцы гнались за мной по пятам. Я не могла противопоставить жестокости жизни ничего, ни ума, ни образования, ни сил, ни денег.

Впереди зияла одна бесконечная нищета, одиночество, наконец, дорога на панель. Я не могла позволить осквернить свою чистоту и, увидев с пригорка глубокий водоем, устремилась к нему, желая найти избавление от выпавших на мою долю несчастий.

Все остальное вам известно, мой благодетель, которого послало Провидение. Око Всевышнего заметило страдания несчастной малютки и направило вас на помощь. Не знаю, кого благодарить больше - вас или Небо.

Нет сейчас более родного человека, нежели вы; и я полностью отдаю себя в ваши руки. Я могу быть вам служанкой, могу стать дочерью; надеюсь, вы не усугубите мои сердечные и душевные терзания и не станете вновь переспрашивать меня о причинах, приведших слабую девушку на край бездны.

Вы были столь великодушны, проявив свое участие; продлите же милость на длительный срок, и я сумею отплатить вам своим служением и благонравием".

У меня не было слов, я молча погладив Лару по щеке и поцеловал ей руку.

9.

Лариса вспыхнула, слезы оросили её пылающие щеки; молодость, казалось, могла бы тронуть сердце самого закоренелого грешника; участие заставило меня выказать самое потайное. Я заключил Лару в свои объятия и произнес: "Дорогая моя девочка! Любимое мое дитя! Не страдай, Лара! Я с тобой никогда не расстанусь. На сегодняшний день у меня нет детей. Сын пропал, дочь находится в отдалении, не подавая вестей. Я решил быть тебе вместо отца, ведь у тебя нет родственников, и ты, конечно, хочешь найти свои корни. Ты одаришь меня дочерней любовью, и пусть твоя рука закроет мне глаза..."

Лара немедленно упала к моим ногам, потом встала на колени, взяла меня за руки и начала их целовать и обливать слезами. Я понял, что правильно поступил.

После этого иначе как доченькой я её не называл, старался при каждом удобном случае заключать её в объятия и целовал, может быть даже усерднее, нежели доподлинный родитель. Одновременно я решил проникнуть в тайну её рождения, проникнуть за завесу, покрывшую основные события её жизни. Само путешествие её с вежливыми похитителями, и уплата больших денег многим участникам почти театральной постановки её воспитания безусловно говорили о значительной усилий по сокрытию истины.

Вскоре я решил поехать вместе с Ларою на поиски Анюты. Однако она на удивление не обрадовалась. Она почему-то решила, что я обязательно с ней расстанусь, оставлю её у прежней воспитательницы, и стала протестовать.

Я заметил сие и спросил её откровенно, мол, неужели она более не любит своей Анюты.

Лара ответила, что любит и готова вернуться на прежнее место жительства, но то, что она может оказаться жертвой прежних обстоятельств совершенно отвращает её от рук вырастившей её. И опять неожиданно покраснев, добавила, что сердце её ныне говорит о почтении, благодарности и чувствовании к новоявленному её отцу, то бишь ко мне, ибо нежность моя рождает блаженство во всем её организме.