Страница 14 из 15
- Вера Петровна, ну разрешите за все ваши дела расцеловать вас от имени райкома!
И действительно поцеловал. При всех. В самые губы.
- Ну и лихой ты парень! - только и выговорил Никандр Иванович.
Через несколько дней Никандр Иванович вызвал к себе своего заместителя:
- Замечено, что в поздние часы разгуливаете по парку с девицами. Советую воздержаться.
- Зачем же воздерживаться? Гуляю я со своей невестой... с Верой Петровной.
Свадьба была шумной. Никандр Иванович сидел в середине стола, наливал из запотевшего графина водку и раздумывал. С ним чокались, а он сидел не по-свадебному грустный и, словно начиная замечать нечто новое, неведомое ранее, произносил:
- Горько, горько...
А вокруг целовались, пели, смеялись.
1962
ЗАКОН АРХИМЕДА
С физикой у Лешки никогда не ладилось. Он и сам толком не понимал, почему так. Вот ведь по другим предметам вытягивал на четверки. А здесь через урок - двойка. Может быть, все дело в самом учителе физики? Он был дотошен, умел так посмотреть, что внутри аж холодело. А с виду выглядел совсем обыкновенным - сухопарый, высокий, волосы на пробор расчесаны.
А на днях вот что с Лешкой приключилось. Объяснял физик закон Архимеда. Задал домашнее - выучить закон. Выучил Лешка наизусть - слово в слово, ждал, что вызовут. "Закон Архимеда", - произносил Лешка, гуляя возле дома, и ему хотелось представить себе, какой он Архимед. Ему казалось, что Архимед, наверное, похож на их соседа, татарина-сапожника Ахмеда, - такой же бритоголовый, в полотняном фартуке, с молотком в руке.
На уроке действительно вызвали Лешку. Он одним махом отчеканил закон и добавил:
- Создан закон физиком Ахмедом.
В классе засмеялись, физик сурово сказал:
- Опять тебе двойка, Попов, нельзя паясничать и оскорблять память представителей древней науки!
А Колька, сын сапожника Ахмеда, показал кулак и прошипел:
- Выйди только!..
Это уже было сверх сил, и Лешка почувствовал, что жизнь его складывается просто трагично.
На следующий день Лешка решил в школу не идти.
- Хватит! - сказал он. - Я из-за этой физики еще психом стану.
Он уложил книги в сумку, но, выйдя из ворот, пошел не в гору, к школе, а на берег, где стояла у причала моторная лодка отца. Швырнул сумку в лодку, отчалил, бесшумно вышел на веслах из бухты и включил мотор.
Сразу ударил свежий ветер, обдул горячую голову, и Лешка подумал:
"Пора кончать с этой школой! Рыбацкое дело - самое правильное. И главное - никакой физики".
Он плыл в глубь озера, ветер крепчал, волна плашмя билась в борт, но Лешка сам себе говорил:
"Нынче волнение, а мне нисколько не страшно. А там, в классе, трясет у доски, как в шторм".
Поселок уходил все дальше, а потом и вовсе скрылся из виду, и только маковка церкви светила золоченым крестом.
Волны заиграли круче, теперь они порой подпрыгивали и мелкими брызгами обдавали Лешку. Рубашка взмокла, и Лешка поеживался.
"Пора и возвращаться, - подумал он, - к концу пятого урока причалю, а там еще надо, чтобы рубаха высохла..."
Но в этот миг высокая волна жестко ударилась о нос и вымочила Лешку с ног до головы. Лешка бросился к рулю и стал разворачивать лодку. И вдруг небо и вода потемнели, стали одного цвета и громадная красно-зеленая радуга возникла над озером. Одним концом она упиралась в сушу, где-то далеко от озера, а другим утверждалась в воде, освещая окрестность своим светом, словно прожектором. Вода заклокотала, захрипела, и это несоответствие нежного цвета радуги и взбунтовавшегося озера испугало Лешку. Он заслонил рогожей мотор, чтобы не захлестнуло, и вцепился в стальную рукоятку руля. Лешка не отрывал взгляда от носа лодки, старался ослабить удар волны, подскочив под нее.
Неожиданно он поднял глаза и едва удержался от крика. Метрах в пятидесяти от него, там, где поднимались из воды камни, - "Пьяные камни", как их называли рыбаки, - толклась разбитая и наполненная водой лодка, а ее пассажир охватывал склизкие бока камней. Он, видимо, вопил, но Лешка видел только раскрытый рот, - звуки ветер относил в сторону.
Лешка повернул руль, и лодка, преодолевая сопротивление волн, пошла к камням. Он не мог подойти вплотную к камням, не рискуя быть выкинутым на них. Лешка достал из-под лавки тяжелый канат и швырнул на камни. Канат не долетел, и снова Лешка свивал его, намокший, в кольцо и швырял... Человек захватил край каната, и Лешка, пропустив канат по уключине, стал медленно подтаскивать человека к своей лодке. Человек, захлебываясь и скрываясь в воде, подплыл к борту, перевалился и бессмысленно таращил красные от воды глаза.
Он сидел на лавке, робкий, как первоклассник, горожанин, решившийся прокатиться по озеру. Лешка не обращал на него внимания и лишь, когда спасенный попросил: "К берегу, выбрасывайся на мель...", взглянул на него покровительственно и небрежно.
Большая толпа, человек в сто, сгрудилась на берегу, когда Лешкина лодка, мокрая и скрипящая, стукнулась о причал. К нему кинулась мать, но в этот миг он увидел только своего учителя физики. Учитель, размахивая длинными руками, бросился к нему, но потом осекся и сказал тихо:
- Нехорошо, Попов, пропускать занятия.
И Лешка вдруг выпалил, удивляя народ:
- Честное слово, я никогда не забуду - закон Архимеда!
Они пожали друг другу руки, вернее, сам учитель протянул руку Лешке и пожал.
А ладожские женщины - матери, жены и дочери прославленных капитанов мало понимали их разговор, но глядели на Лешку одобрительно, потому что знали по опыту своих мужчин - без законов на воде никак нельзя.
1963
НИНА
Третий день живем мы в рыбацком городе на берегу Белого моря. Третий день ходим в одну и ту же столовую, что напротив нашей гостиницы. В городе есть еще кафе и столовые, но мы никуда не заходим и идем в "свою". Девушки-официантки уже привыкли к нам и встречают нас приветливо, а одна из них, Нина, улыбается.
Нине лет двадцать, она худощавая, большеглазая. Мы уже знаем, что Нина недавно вышла замуж. Ее муж рыбак. Они, наверное, очень любят друг друга. Когда Степа - так мужа зовут - уходит в море, он просит, чтобы носила Нина его тельняшку. Чтобы вспоминала его часто. Вот и сейчас выглядывают у Нины из-под распахнутой белой куртки голубые полосы тельняшки. Значит, Степа в море. Море тихое. Небо солнечное.
Когда Нина подходит к нашему столику, она всегда улыбается. И мы тоже улыбаемся. И пытаемся острить. Нина с тележкой подъезжает к столику и собирает посуду. Мы просим:
- Нина, покатайте нас.
Это не очень смешно, но мы все смеемся, и Нина на миг останавливается:
- А и впрямь можно...
Когда мы уходим, я беру в буфете несколько шоколадных конфет и протягиваю их Нине. Если бы я протянул коробку, она бы, наверное, смутилась. Но когда подносишь в горсти, это выглядит как-то дружески и естественно.
...На четвертый день мы проснулись оттого, что ветер градом и крупными каплями дождя бил в наше окно. По небу стремительно неслись тучи. Моря из нашего окна не было видно, но его рев отчетливо долетал до слуха. Мы оделись и отправились завтракать. Нина была беспокойной, не улыбалась. Ну чем мы могли ее утешить?
- Пройдет и это, - сказал один из нас.
Нина даже не взглянула в нашу сторону. Мы заметили, что и ходить она стала вдруг слегка покачиваясь, словно под ней палуба шхуны.
Когда мы пришли ужинать, Нину нельзя было узнать. Она осунулась и словно еще больше похудела. В углу сидела подгулявшая компания. Один из парней кивнул Нине:
- Давай встретимся, милая, после работы...
Нина замерла и неожиданно крикнула срывающимся голосом, звонко:
- У меня муж есть, понимаешь, муж!..
Парень опешил и сказал мирно:
- Ты не серчай... Я ведь ничего тебе...
Поздно вечером я пошел в баню. Вдруг дверь в баню распахнулась, и вошли пятеро мужчин в рыбацких капюшонах, резиновых сапогах. Лица были багровыми, иссечены прутьями ливня. Они, не подходя к кассе, прошли прямо в баню. Их никто не остановил. Медленно разделись, бросив одежду как попало на лавку, и прошли в парилку.