Страница 19 из 42
Мазин поднялся:
- Странно, но до получения этой записки я считал все происшедшее простым, а теперь вижу, что дело не так уж просто... Конечно, о том, что Тихомиров воспользовался трудом Кротова, вы могли и не знать...
- Как воспользовался?
- Не очень честно. Неприятно говорить, но что поделаешь.
- Не может быть. Он всегда так относился к Кротову! Это она его оклеветала. Она. Из мести. А он был замечательный.
- Да... Вы могли и не знать. А могли и узнать... Случайно, скажем.
- Зачем вы издеваетесь?
Сейчас она была некрасивой, посеревшей какой-то, несмотря на румяные щеки.
"Хватит", - решил Мазин.
- Простите. Я, кажется, немного выбил вас из колеи. Но мне хотелось найти у вас поддержку. Я ведь должен докопаться до истины. Значит, вы не были у Тихомирова?
Она заморгала.
- Конечно, вы могли разминуться с Олегом. Извините. Все наделала эта записка. Не будь ее, я бы уже забыл о деле Тихомирова. У нас так много работы. - Он взялся за ручку двери: - Если вы понадобитесь, я побеспокою вас.
Ирина
На станции, куда Мазин добрался поездом, ему сказали, что до Красного ходит автобус, что по шоссе туда одиннадцать километров, но есть и проселочная дорога - километра на четыре короче, и сейчас, посуху, по ней частенько бегают машины.
Почти неожиданно для себя он выбрал третье решение. Отправился по проселку пешком. Стоял ясный осенний день. Солнце уже не пригревало, но освещало степь таким ярким веселым светом, что Мазину захотелось побыть наедине с этой остепью, этим светом и самим собой.
Он пересек железнодорожные пути, прошел через маленький базарчик, где торговали яблоками, кислым молоком в глиняных крынках и тугими малосольными огурцами, и зашагал по широкой немощеной улице туда, где кончались разбросанные среди садов домики и начиналась дорога - хорошо пробитая в черноземе, поблескивающая полоса, что тянулась мимо вспаханных полей и побуревших лесопосадок, спускаясь в поросшие кустарником балки и взбираясь по пологим пригоркам, тоненький и длинный шнурок, расчертивший залитую осенним солнцем землю.
Мазин шел легко и вместо того, чтобы обдумывать предстоящий разговор, вообще ни о чем не думал, а дышал только свежим неоскверненным автомобильной вонью воздухом и озирался по сторонам, представляя себя с огромной солнечной высоты маленькой точкой, едва ползущей по бескрайней земле.
Он весь отдался этому наполняющему силой ощущению простора, когда прямо за спиной услыхал лошадиный храп и женский испуганный голос:
- Тп-рр-руу!
А потом с ним поравнялась двуколка, и женщина, сидевшая в ней, сказала с упреком:
- Разве ж можно посреди дороги ходить?! Да еще не слышите ничего. Я ж вам кричу, кричу...
Она была в платке и стеганке, но Мазин видел, что это не колхозница, хотя руки ее держали вожжи привычно и свободно. Женщина дотронулась длинной гибкой хворостиной, которая заменяла ей кнут, до гладкой вороной спины лошади, и та, подчиняясь сигналу, снова взяла на рысь. Двуколка проехала мимо Мазина, но недалеко. Женщина, не останавливаясь, вдруг обернулась и посмотрела на него:
- Послушайте, вы не следователь будете?
- Он самый, - ответил Мазин; подходя поближе и сожалея, что так хорошо начатая прогулка сейчас будет прервана.
Женщина ждала, собрав вожжи в руку:
- А я на станцию приезжала вас встречать. У нас-то телеграфа в Красном нет, так что пока сообщат...
И Мазин понял, что она с опозданием получила его телеграмму и не успела на станцию, а теперь спешит домой, чтобы встретить его с автобуса.
- Вы, значит, пешком решились? - улыбалась Тихомирова, довольная, что встретила-таки его" - Сейчас хорошо пройтись, погода-то золотая стоит, но далековато все-таки, семь верст...
Она сказала "верст", а не "километров", потому что здесь, видно, и сейчас люди говорили так, как привыкли их деды.
- Садитесь!
Мазин взялся за борт двуколки и, неловко скользнув ногой по колесу, плюхнулся рядом на деревянное сиденье.
- Устроились? - Она подвинулась, освобождая ему побольше места. - Ну, пошла!
И колеса запрыгали по неровной колее.
- Значит, вы и есть Ирина Васильевна?
- Я и есть Ирина Васильевна, - привычно, по-учительски, называя свое отчество, ответила она. - Вы, собственно, что узнать-то от меня хотите?
- Я хотел побеседовать с вами об Антоне Тихомирове.
- Разве он разбился не случайно?
- Всякая смерть требует расследования, даже на больничной койке. Вы же знаете. Так что не пугайтесь.
- Чего мне путаться? В чем смогу - окажу вам помощь. Но мы-то давно с ним разошлись.
- Я знаю.
Он мог бы сказать, что, несмотря на это, она виделась с Антоном Тихомировым в день смерти или, во всяком случае, хотела повидаться, но решил начать с другого, с того, что было для него не менее важно.
- Я знаю. Я и хотел поговорить с вами о прошлом. Видите ли, чтобы правильно понять человека, нужно знать о нем многое, и прошлое может оказаться не менее важным, чем настоящее.
- Если так глубоко берете, значит, сомневаетесь, - сказала Ирина, глядя прямо перед собой. Дорога бежала вниз, по склону балки, к мелкой речке. Речка текла, подмывая желтый глинистый берег.
Ирина притормозила лошадь, и та стала спускаться медленнее, осаживая напиравшую двуколку. У самой воды, неторопливой и зеленоватой, сквозь которую хорошо было видно прорезанное колеей дно, она совсем остановилась и, наклонив вздрагивающую голову, коснулась поверхности темными мягкими губами.
- Пить хочет, - пояснила Ирина и, соскочив на землю, освободила рот лошади от железного мундштука. Та стала пить, поднимая голову при каждом глотке, роняя в речку стекавшие по губам капли. Колючие кусты нависали над дорогой, сквозь ветки с последними скрученными жесткими листьями виднелись похожие на мелкую сливу плоды.
- Что это? - поинтересовался Мазин, указывая на куст.
Ирина отошла с дороги и сорвала несколько слив. Опустила их прямо на ладони в воду, стряхнула и протянула Мазину:
- Пробуйте.
Он осторожно прокусил сизоватую корочку. Внутри слива была темнее, очень сладкая, холодная.
- Терн это, - пояснила Ирина. - Кислятина страшная, а вот прибьет морозцем - вкусный становится.