Всадники

Сходя по ступенькам, увидел Турбая.

- Что, старый, и тебе не спится?

Пес потерся о колени хозяина, лизнул руку.

- Так то, - вздохнул Егор Лукич. - Суетимся, ночей не спим, а толку? Молния вот меня... Не пошли бог дождя, был бы я сейчас беднее тебя, Турбай. А люди - они чужой беде рады.

Засветив под поветью фонарь, Егор Лукич пошел к лошадям. Кушевка стояла в углу скучная, опустив голову. Даже не оглянулась на свет.

Предчувствуя недоброе, Егор Лукич посветил в ногах, увидел на соломе жеребенка. Нагнулся, пощупал. Так и есть - холодный!

Ссутулившись, вышел со двора, побрел к мельнице. С каждым шагом копилось в нем раздражение, искало выхода, торопило.

- Дрыхнешь, погубитель! - дал волю злости Егор Лукич, вбегая в завозчицкую. - По миру пустил, щенок...

Вскочил Севка, отпрянул в дальний угол нар. А Порфирий шагнул навстречу хозяину, маленький, колючий, загрохотал басом:

- Егор, остановись!

- Замри, гнида! Перешибу! - замахнулся Егор Лукич. - Кому было сказано - кобылу не гнать?

- Так ведь на пожар, - промямлил Севка, глядя себе в ноги.

- Врешь, шельма! Люди видели, как свое добро спасал. Через то и ожеребила мертвого.

- Добро-о! - взвился Порфирий. - Так он за добром в огонь шел?

- А за чем же? - опешил Егор Лукич.

- Не догадываешься? Заслонило тебе? Возьми в толк, что не для всех Порфишка - сморчок и пустоцвет. Для Савостьяна он - живая душа. Человек вот кто!

- А хоть бы и так. Мне от того какая корысть? - сощурился хозяин.

Не скрывая презрения, Порфирий покачал головой, глянул на Егора Лукича, как на безнадежного.

- Ну что тут поделаешь, если жадность тебе глаза застит? Мельницу, считай, как в карты выиграл. От нее могли одни головешки остаться, а она стоит целехонька. Чуть подлатаем - и зашумит. Не обеднеешь ты через жеребенка.

- Выходит, мне Савостьяну еще и спасибо говорить? - удивился Егор Лукич.

- Зачем спасибо? Отработает. Он работы не чурается.

- Сколько ж ему работать? Соображаешь? Жеребенок - уж бог с ним. Да кобыла после этого случая, должно, не сможет стать маткой.

- Сколько надо, столько и отработаю! - сказал Севка. - Думаете, мне Кушевку не жалко?

Вот тебе и петров день! Одним ударом молнии перечеркнуло назначенный срок, разметало Севкины мечты. Москва и раньше была не близко, а тут стала так далеко, что неизвестно, как и добраться.

Пожар не причинил мельнице большого вреда. Стоило поправить обгоревшую крышу, застеклить окна, навесить на втором этаже новую дверь и можно было молоть. Но Егор Лукич затеял ремонт с размахом. Он расщедрился, нанял людей. И уже через пару дней в Гусаки въехал длинный обоз с лесом. Хмурые возчики помахивали кнутами, покрикивали на лошаденок.

- Продешевили, хозяин! - пожаловался Ефим Чалых, натягивая вожжи. Дерева ты выбрал чисто железные: топор не берет, пила садится. Гляди, как кони гнутся от тяжести. Разве ж это лес? Нет, Лукич, ты уж не поскупись, накинь маленечко. Нам не веришь, спроси брата Макара. Он ведь приглядывал за валкой, небось знает, сколько мы сил поклали.

- Не поскуплюсь! - пообещал довольный Егор Лукич. - Только больно ты скор, Ефим. Надо сперва лес на место представить, свалить, а там уж и рядиться.

Ефим резанул кнутом мерина, оглянулся:

- Это мы враз, за этим не станет.

Мельница теперь молчала. Высохло под солнцем и недвижно застыло огромное колесо, не толпились, не галдели у весов завозчики. Лишь звонко стучали плотницкие топоры, глухо шумели, купаясь в смоле, пилы.

Нашлось и для Севки дело - ошкуривать лес. Работа не тяжелая. Рассечет топором кору во всю длину бревна, возьмет клин и ну подковыривать в стороны от надруба. Иногда удается снять кору целиком. И тогда старый плотник дедушка Илья пошутит:

- Подзорную трубу сготовил! Не иначе, быть тебе, паря, звездочетом...

Севкины руки покрылись смолой, стали черные. Липнут к топорищу, к штанам, липнут к телу, когда надо пришибить впившегося в потную шею комара. Нещадно печет солнце, хочется пить.

Дедушка Илья жалеет Севку. То он пошлет его в завозчицкую за разводкой для пилы, то велит вычернить головней плотницкий шнур. Это чтобы Севке разогнуться, чтоб его поясница маленько отдохнула. А то возьмет да и скажет:

- Сходил бы ты товарища своего проведал, Порфирия. Что-то не слыхать его молотка.

Спустится Севка по лестнице в нижний этаж, в холодок, поглядит, как Порфирий кует камень. Вроде и не сильно бьет, а с каждым ударом вылетают из-под молотка синие огоньки да по лицу сечет невидимая каменная крошка.

- Что, милок, притомился? - спросит мельник басом. - Ну, посиди, поостынь. Только жмурься, а то еще крошка ненароком по глазам жиганет.

О пожаре они помалкивают. Зачем говорить, если и так все ясно. Не ковать бы Порфирию мельничный камень, кабы не Севка! И не останови тогда Порфирий озверевшего хозяина, пожалуй, Севке тоже не сидеть бы сейчас в тенечке.

Быстро поладил Севка с плотниками и с пильщиками, которые установили высокие козлы и с утра до вечера пилят лес на доски. А вот к хозяину он после той ночи переменился. Раньше Севка побаивался его, даже уважал иногда. А теперь ни страха, ни уважения. Если случалось разговаривать, Севка не смотрел на Егора Лукича, а все мимо. И вообще старался не попадаться на глаза. Особенно после новой беды, которая нагрянула нежданно-негаданно.

Дедушка Илья, как обычно, прихватил железной скобой свежее, неотесанное бревно, чтобы не крутилось, и кликнул Севку:

- Помоги-ка, паря, разметить!

Вычернил Севка головешкой шнур, защемил один конец в приготовленную на торце бревна зарубку, а второй подал плотнику. Тот, прищурив глаз, туго натянул шнур, скомандовал:

- Бей!

Ущипнул Севка шнур на середине, оттянул, резко отпустил. По всему бревну пропечаталась ровная черная линия.

- Добре! - похвалил дедушка Илья и, переступив бревно, поплевал на ладони, взял топор.

Залюбовался Севка. Захотелось ему вот так же, по шнуру, тесать бревно, с придыхом кидать тяжелый топор точно на линию.

- Можно, я с другого конца? - спросил плотника.

Дедушка Илья оглянулся:

- Руки чешутся?

- Ага...

- Ну, спробуй. Только гляди не перекоси. И на линию не залезай. Я сам вчистую пройду.