Страница 6 из 167
Последний раз приступ безотчетного ужаса охватил меня в Прибалтике. Мы совершили долгий марш, чертовски устали. До позиции, которую должна была занять батарея, оставалось полтора-два десятка километров. Решили переночевать. Наскоро укрыли пушки, отрыли землянки, настелили сверху валявшиеся неподалеку ледяные балки, зажгли печурки и завалились. Через некоторое время просыпаюсь от падающих на лоб с потолка капель и невыносимого зловония. Выскакиваем наружу, со сна ничего не соображая, и только теперь обнаруживаем, что покрытием блиндажа послужили обледенелые трупы.
Больше до конца войны я уже ничего не боялся.
С охранительными органами еще раз столкнулся при драматических обстоятельствах. Где-то в Белоруссии батарее пришлось занять позицию перед большим фруктовым садом, принадлежащим, видимо, какому-то колхозу или совхозу. Траектория снаряда могла задеть ветви, стрелять можно было только фугасными. Надо было отбить немецкие самоходки, огонь вели по площади безостановочно, подносчики едва успевали бегать за снарядами. В этой напряженной суете случилось несчастье: заряжающий свинтил колпачок по привычке, поскольку почти всегда до этого стреляли осколочными. Я стоял в десяти шагах от пушек, когда вслед за звуком выстрела раздался грохот разрыва. Поначалу показалось, что это вражеский снаряд, только через несколько секунд до сознания дошло: наш, разорвался у самой пушки, задев за ветку. Наводчик и заряжающий были тяжело ранены, ранение получили еще несколько батарейцев, один осколок угодил мне в переносицу, другой - в левую руку.
К счастью, ранения оказались не опасными, но мне угрожало быть наказанным за нерадивость. Вроде бы не было моей вины в том, что солдат машинально отвинтил колпачок. Но по армейским законам командир в ответе за все, что происходит с его подразделением. Могли в таком случае и разжаловать, и в штрафную сослать. Но я уже тогда носил Красную Звезду на гимнастерке, был на хорошем счету, начальство решило прикрыть дело. Рассудили так: никто не погиб, так зачем умножать число пострадавших. Юрист и техник, допросив очевидцев, пришли к выводу, что причиной взрыва могло стать самовозгорание бракованного снаряда. Такая вот печальная история.
На войне не всегда "как на войне", там тоже своя череда событий и впечатлений; по Беранже, "то вдруг гроза, то солнышко взойдет". Долго мы стояли в большом украинском селе Алешках. На другой стороне Днепра по ночам виднелись редкие огни Херсона. Иногда там вспыхивали пожары - может быть, немцы отогревались таким образом. Ждали, когда дадут приказ форсировать реку, освобождать Правобережье. Правда, нашей бригаде так и не довелось в этом участвовать, помогли только мощной артподготовкой, а затем повернули на юг, к Перекопу, освобождать Крым. До той поры было относительно тихо. Редко-редко ухнет гаубица, светящаяся цепочка трассирующих пуль прочертит сумерки. Словно кому-то надоело сидеть без дела, решил поразвлечься. Не повторялись и авианалеты - очевидно, немцы не ждали прорыва на нашем участке, собирали силы в другом месте. Изредка тешились пропагандой. Установят мощный динамик и на всю округу на ломаном русском языке приглашают переходить на их сторону, обещая счастливую, сытую жизнь. В день 7 ноября поздравили нас с праздником, назвав персонально командира части, комдивов и комбатов. Продемонстрировали, как бойко работает их разведка. У нас был небольшой переполох, искали, откуда они могли дознаться.
Устроились неплохо в беленькой чистенькой украинской хатке со старушкой-хозяйкой. Мы ей давали продукты, она готовила. Читать нечего, за исключением каким-то чудом оказавшегося здесь томика из сочинений Ромен Роллана. Я его перечитал несколько раз, познакомился с французскими композиторами, предшественниками Мейербера, - Рамо, Люлли, Гретри. До одурения играли в преферанс или в очко, выигрывали и проигрывали условно, живых денег ни у кого не было. Маялись от безделья. Расторопный Мурза раздобыл где-то бутылку тройного одеколона. Я пить побоялся, позвал для консультаций военного фельдшера Дьякова. Тот долго разглядывал жидкость на свет, взболтнул флакон, откупорил, проглотил три четверти, кивнул - мол, годится. Мы с Мурзой допили остатки. Три дня после этого выпьешь глоток воды, от тебя несет благоуханием.
Зашел как-то дружок из соседней батареи. Пойдем, говорит, познакомлю тебя с красивой дивчиной. Действительно, оказалась хороша: черноглазая, чернобровая, как полагается украинке, с легкой походкой, длинной косой, начитанная, главное - умеющая проникновенно слушать. Мы с ней гуляли по заснеженному саду, я читал стихи, которых знал немало. Любовь к ним привил мне отец, а память была отменная. Однажды он прочитал, с выражением, с жестами, романтическую поэму Хозе Мария Д'Эредиа "Торжество Сида". Больше тысячи строк, а я их по памяти восстановил от первой до последней, и сейчас помню. Сочинял я ей свои стихи, пока однажды, придя на свидание, не застал с тем самым моим дружком. Они торжественно объявили, что решили пожениться. Непонятно, зачем он меня с ней знакомил.
Из крымской кампании больше всего запомнилось взятие Севастополя. Я не очень тогда разбирался в высоком военном искусстве, мой кругозор сводился в основном к участку, на котором действовала батарея, в меньшей мере - и бригада. Кое-какие представления были о роли нашей 2-й гвардейской армии. Но и этих знаний хватило, чтобы восхититься безупречным мастерством, с каким была спланирована и проведена операция по взятию Севастополя. Сначала авиация долго молотила по передовой линии противника, затем она обрушилась на глубину обороны, а по передовой нанесла мощный удар артиллерия, в том числе наши пушки; дальше пошли барабанить минометы. Понеся колоссальные потери, буквально втоптанные в землю, немцы не оказали сильного сопротивления пехоте. Город был разрушен дотла - такое мне пришлось видеть только в Минске и Кенигсберге. Вдобавок улицы были завалены трупами лошадей - их немцы свезли со всего полуострова, надеясь вывезти морем, но не успели и решили не оставлять нам живыми.
Не обошлось и здесь без забавных эпизодов. Бригадой нашей командовал полковник Иванов. До этого я его видел только раз. Заявился на батарею, задал несколько проходных вопросов, удостоверился, что пушки в порядке, и собирался уже отбывать, когда обратил внимание на лежавшую в сторонке кучу, накрытую брезентом, подошел, поднял, а там целый лошадиный бок. Помрачнел, строго уставился на меня:
- Младший лейтенант, что это такое?
- Остатки лошади, товарищ полковник.
- Что, солдатам еды не хватает?
- Наверное, не хватает, раз едят, - ляпнул я довольно дерзко и, уже чувствуя, что могу нарваться на неприятность, добавил: - У нас ведь, товарищ полковник, татары, башкиры, а это их национальное блюдо.
Он отозвал меня в сторонку, чтобы не слышали подчиненные, дал выволочку:
- Немедленно убери это безобразие, чтоб ничего такого впредь не было. Ты что, не понимаешь, какая зараза может случиться от лошадиного мяса? А за непочтительное обращение с начальством получай десять суток. - И неожиданно улыбнулся. Как я потом узнал, нигде не было записано про этот арест. То ли он позабыл, то ли просто хотел на словах меня приструнить.
По бригаде ходила легенда, будто полковник наш графского рода, родители, удирая за границу, бросили его мальчишкой, воспитывался в детской колонии. Не знаю, так ли, но человек он был бедовый. В Севастополе мы занимали позиции рядом с морем, так он вздумал искупаться, полез в воду, немцы его засекли, открыли шквальный огонь. Пришлось бедолаге сидеть в воде минут десять - это в апреле, когда смельчаки отваживаются только окунуться. Потом все-таки не выдержал, пробежал метров двести, спрятался за скалу. Уцелел.
Другой эпизод с ним случился в Литве, которую мы прошли вдоль Немана. До сих пор отложилась в памяти необыкновенная красота этих мест, небольшого городка Вилькомир со сверкавшими на солнце разноцветными крышами. Там боя не было, а вот подальше немцы укрепились на подступах к двум небольшим не то селам, не то городкам. Пехотной дивизии было поручено выбить их оттуда, а нам, естественно, подкрепить ее огнем. Дальше - анекдот. Звонят из штаба, спрашивают, найдутся ли в батарее добровольцы пойти в бой вместо пехоты. Приказ не обсуждают, нашлись несколько храбрецов, а из уст в уста, от батареи к батарее дали этому такое объяснение. Наш бригадный и пехотный командиры якобы хорошо выпили и поспорили, кто быстрее и без лишних потерь возьмет один из городков. У пехоты опыт, "профессиональная" закалка, у артиллерии - огневая мощь. Своего рода соцсоревнование. Дело могло обернуться большими жертвами, но, к счастью, оборона у немцев там была хилая. Ее к тому же подавили, израсходовав солидную часть боезапаса, наши добровольцы вышли победителями. Не хочу брать грех на душу, не знаю, такая ли интрига стояла за этим казусом, ведь он тянул на уголовное дело. Но то, что собирали добровольцев и брали сами, без пехоты, городишко, - это факт.