Страница 111 из 111
Некоторые рецензенты выражали неудовольствие безгрешностью, ангелоподобностью Лубенцова. Л. Фоменко, например, видела в этом причину потускнения героя в конце романа (Л. Фоменко. Доверие и бдительность. — Дружба народов, 1956, № 8). А. Эльяшевич сетовал на то, что герой лишен возможности развиваться, а развиваться, по мнению критика, он обязательно должен, чтобы быть истинным (А. Эльяшевич. Герои истинные и мнимые. — Звезда, 1958, № 2).
Как бы предваряя своих критиков, Казакевич еще в сентябре 1951 года с полной отчетливостью заявлял: "…Моя литературная точка зрения ясна с юных лет: долой кроватный быт, затхлую бытовщину вонючих портянок. Я — за романтическую героику, в конце концов…" Лубенцов был рожден этой жаждой романтической героики. Писатель тяготел к ней, и его понимание задач литературы со времен «Звезды», "Весны на Одере", "Сердца друга" в главном не изменилось.
Текст печатается по изданию: Эм. Казакевич. Весна на Одере. Дом на площади. М., Гослитиздат, 1959.
Л. Гладковская