Дом на площади

ДВА ПИСЬМА

1

Здравствуйте, товарищ Мещерский!

Пишет вам майор Чохов. Я служу в Закавказье, в воинской части, на должности командира батальона. Встречаете ли вы кого-нибудь из наших общих знакомых? Я совсем потерял из виду всех. Слышал, что тов. Лубенцов в Москве. Привет вам от моей жены Ксении Андреевны. Она работает библиотекарем в нашей воинской части. Она хвалила ваши стихи. Они читателям очень нравятся. У нас дочь Таня. Поздравляю вас с Днем Победы.

9 мая 1950 г. В. Чохов

2

Дорогой Василий Максимович!

Какой вы молодец, что написали мне. Вспомнилось все, и на душе стало хорошо и радостно.

С подполковником Лубенцовым я встречаюсь редко, так как он очень занят. Он кончает Академию имени Фрунзе. Снимает комнатку в Москве, в районе Зубовской площади. Татьяна Владимировна работает врачом в районной поликлинике. У них сын Володя. Живут они дружно и счастливо.

Когда я впервые шел к нему в гости по длинному коридору коммунальной квартиры, я думал о том, что вот в этой квартире живет замечательный человек, герой и государственный деятель. И я подумал о том, как много героев и замечательных деятелей живут в домах Москвы и других городов, скромные и простые люди, не занимающие крупных мест, хотя они справлялись бы с любой работой. И вот они так живут, честно работают, а когда им скажут: "Иди, побеждай, делай чудеса", — они пойдут, победят, будут делать чудеса.

Генерал Середа в отставке, живет на Украине. Дочь его учится в МГУ. Воронин работает заготовщиком на обувной фабрике в Иванове. Он женился и, кажется, имеет уже двух детишек.

Крепко обнимаю вас, дорогой друг.

Ваш Саша Мещерский

1949 - 1955

КОММЕНТАРИИ

Дом на площади. — Впервые: сборник Литературная Москва. М., Художественная литература, 1956. Роман написан как продолжение "Весны на Одере".

В январе 1950 года писатель еще не был уверен, что будет писать продолжение, хотя и не исключал возможность показать дальнейшую судьбу Лубенцова "в качестве военного коменданта одного из городов оккупированной Германии" (из ответа читателям 10 января 1950 г.). А осенью 1950 года, когда к Казакевичу в деревню Глубоково приехал А. Медников, писатель уже читал ему главы из романа (Воспоминания о Эм. Казакевиче. М., Сов. писатель, 1984, с. 239 — 240). Однако работа над романом затянулась. Отвлекали другие замыслы. В частности, была написана повесть "Сердце друга", начата работа над многотомной эпопеей "Новая земля". Намерение закончить роман ни в 1952, ни в 1953 году не осуществилось. В апреле 1953 года Казакевич делает в дневнике запись о том, что начинает форсировать "Дом на площади". И в авторском плане на конец 1953 и весь 1954 год на первом месте стоит: "Закончить роман "Дом на площади" (дневниковая запись от 11 ноября 1953 г.). Обилие начатых работ тормозило дело. 21 ноября 1953 года писатель признается: "Уединившись на дачке, я как буриданов осел сижу среди начатых рукописей и не знаю, какую делать раньше. За какую ни возьмешься — интересно, а потом вспоминаешь другую — и тоже интересно. Надо ждать, какая зажжет настоящим огнем сердце?" Среди начатого и рукопись "Дома на площади". К ней в конце 1953 года мысль писателя, как это видно по дневнику, возвращается все чаще.

Несомненно, важным импульсом в работе стала поездка в Германию в 1954 году, освежившая давние впечатления о ней.

Имея в виду характер работы над романом, Казакевич 30 декабря 1953 года писал: "Еще ничего почти не написано набело, все — сплошной черновик; идет захват территории, закреплять ее буду после. Пока у меня работа более административная, чем художественная: я воображаю, с какими проблемами сталкивается комендант и что бы я на его месте сделал во всех случаях; я создаю образ идеального, вернее — отличного коменданта; я, иначе говоря, воображаю себя комендантом. Идет создание воображаемой жизни, которая является материалом для будущего романа" (Вопросы литературы, 1963, № 6, с. 162).

Задача воображать себя комендантом была облегчена тем, что Казакевич в 1945 году некоторое время сам был комендантом немецкого городка Альберштадт и своими глазами видел деятельность Советской Военной Администрации в других немецких городах. Н. Пономарев, один из фронтовых друзей писателя, убежден, что последнее обстоятельство весьма способствовало удаче "Дома на площади". Он вспоминает о том, как Казакевич интересовался деятельностью первых советских комендатур и как они вместе ездили в г. Косвиг, где на посту коменданта был капитан Виктор Черевичко, бывший офицер того разведотдела, в котором воевал и Казакевич. Резиденция Черевичко помещалась на площади города в небольшом особняке (Воспоминания о Эм. Казакевиче, с. 184 — 185).

Если судить о характере замысла романа по некоторым дневниковым записям писателя, то может показаться, что он хотел придать новой книге слишком утилитарное значение и именно с ним связывал ее общественное звучание. Из записи от 26 ноября 1953 года: "…Моя вещь будет иметь ярко выраженную политическую нагрузку. Она будет учить тому, каковы должны быть советские люди за рубежом своей родины. Разве это не благородная задача? Разве не нужно настоятельно и страстно учить этому многих и многих людей? Разве это не даст свои плоды и не понадобится в будущем? А если это будет сделано с душой и мастерством, чего же боле? К тому же в контексте, столь богатом возможностями, будет много настоящей правды по этому поводу". И тут же: "Я сам дал себе государственный заказ и ничего худого не вижу в этом". И еще о том же: "Это будет настольная книга "Наставление по комендантской службе". Никто лучше не служил общему делу, чем я этой книгой. И это будет художественно, почти уверен". Однако в окончательном виде роман вышел далеко за рамки первоначального замысла. Казакевичу удалось подняться до широких обобщений, относящихся к трудностям послевоенного устройства мира и незыблемости гуманистических принципов, которыми руководствуется настоящий советский человек, коммунист, в любых обстоятельствах жизни.

Две тенденции нашли свое отражение в процессе работы над романом. Одна обнаруживает как раз стремление писателя выйти из границ "наставления по комендантской службе". Недаром в третьей части романа против первоначального плана выросло значение "дела Лубенцова" со всеми его драматическими поворотами. Другая тенденция состояла в намеренном сужении общего исторического и политического фона за счет тех событий, которые оставались внешними и не поддавались включению в непосредственный сюжет. Так, в первой части сокращалась глава о Потсдамской конференции и при подготовке романа к отдельному изданию была исключена вовсе. Во второй части первоначально планировался рассказ о Нюрнбергском процессе, в третьей — глава "Черчилль в Фултоне". При завершении романа писатель от этого отказался.

Намерение создать образ "отличного коменданта" было реализовано, но в соответствии с писательской тягой к обобщению привело к воплощению его представлений об образе положительного героя как реальности, которую художник обязан увидеть. Свои представления Казакевич формулирует как раз в пору работы над романом: "Это человек сложный, умный, мыслящий, деятельный, страдающий, как и полагается человеку при встрече с недостатками, неполадками, при столкновениях со старым, которое кое-где еще сильно; но не опускающий руки, готовый драться за коммунизм; человек, полный оптимизма; человек — светлый, прекрасный, хотя и обыкновенный".

Критика, в общем хорошо принявшая роман, все-таки ставила Казакевичу в вину то, что он наделил Лубенцова своими мыслями и тем ограничил свободу проявления характера. Писатель и впрямь использовал Лубенцова в качестве своего союзника по решению многих вопросов политики и морали, к которым был прикован всем своим партийным сердцем. В то же время образ Лубенцова не был просто художественной иллюстрацией дорогих писателю мыслей, он доказывал правоту своих идейных позиций каждым своим шагом, каждым поступком завоевывал право поступать так, как считал нужным.