Случай в аэропорту

Моя жизнь вернулась в привычную колею: каждый день я ездил на работу. Никто не отвлекал меня (студенты были на каникулах, большая часть сотрудников - в отпуске), и я с удовольствием разбирался в выкладках датчанина. Иногда заходил мой приятель и коллега Димка; но и с ним мы в основном разговаривали о науке - спорили, обзывая друг друга идиотами и покрывая доску формулами, потом пили чай и опять спорили.

В такого рода развлечениях прошло четыре дня, с субботы по вторник. О Вике я вспоминал довольно часто, и что ставило меня в тупик больше всего это как ей удалось поладить со своим бойфрендом. Сколько дней они были знакомы в Москве?... Как исхитрились не поссориться?... Подругу, менее подходящую ирландцу, чем это дикое, сумасбродное создание, я вообразить не мог. Да и не только ирландцу - Вика казалась мне явлением чисто русским, в чем-то сродни персонажам Достоевского. Так сказать, комический вариант Настасьи Филипповны... (А я, соответственно, являлся комическим вариантом князя Мышкина... одним словом, идиотом. Только идиот мог позволить так собой вертеть!...)

Во вторник вечером я вернулся домой около семи, приготовил ужин, раскупорил бутылку вина и поел, слушая новости CNN. Когда я пил чай, в форточку запрыгнула Баффи (бедная киска часто пряталась у нас от своего малолетнего хозяина). Поев, я унес Баффи в спальню и посадил на кровать, а сам прилег рядом, чтобы под ее мурлыканье проверить выведенную днем формулу. Кошка повозилась и уснула, привалившись ко мне теплым меховым боком.

К десяти я утомился. Посмотреть разве, что по телеку?...

Тут раздался звонок в дверь. Вытаращив и без того круглые глаза, Баффи вскочила, распушила хвост и стремительно побежала вниз. Кто мог заявиться в такую позднь?... Обуреваемый дурными предчувствиями, я отпер дверь. Баффи шмыгнула наружу и исчезла в темноте.

На пороге стояла Вика. На заднем плане виднелось такси.

Вид у девицы был дикий: на щеках разводы туши, вокруг рта размазана губная помада. Одежда в беспорядке: воротник кофточки разорван, одна из пуговиц на юбке вырвана с мясом. Уголки викиного рта были опущены, как у обиженного ребенка; в огромных черных глазах, как в переполненных по весне омутах, стояли слезы.

- Сережа, миленький... - она всхлипнула, - мне не к кому, кроме тебя, пойти!

Прости меня, пожалуйста-а-а... - самообладание отказало ей, по щекам заструлись слезы. Большой рот стал бесформенным.

- Вика, ты что? - испугался я. - Давай, я тебя чаем напою... или лучше ирландским кофе.

Она прижалась ко мне и уткнулась лицом в грудь. Отрицательные эмоции, оставшиеся у меня от предыдущей встречи, а равно способности к рациональному мышлению, мгновенно растворились в ее слезах...

Пока я доставал из багажника ее чемодан, Вика расплатилась с таксистом (очевидно, у нее появились деньги). Я отвел ее в спальню и оставил переодеваться, а сам пошел готовить ирландский кофе (кофе, молоко, виски, сахар, взбитые сливки).

Вика спустилась через полчаса, одетая в халат и тапочки. Косметика с ее лица исчезла, что придало ей уютный, домашний вид; белые носочки на крошечных ступнях сделали похожей на школьницу.

Поначалу она была неразговорчива и отвечала на мои распросы односложно. Я, впрочем, не настаивал: захочет - расскажет о произошедшем сама. Но она не захотела... допив ирландский кофе, мы прихватили виски и вино, оставшееся от моего ужина, и перебрались в гостиную. Мебели там не было, зато имелся мягкий ковер и две свечи в псевдо-старинных подсвечниках Вика зажгла их и погасила свет. Пока я задергивал шторы, она принесла из кухни еще с десяток свечей и расставила в блюдцах по всей комнате. Гостиная озарилась дрожащими огоньками, по потолку и углам забегали тени.

- Расскажи о себе, - попросила девушка, садясь на ковер спиной к стене.

- Мне особо нечего рассказывать, - отвечал я, опускаясь рядом. - Мне тридцать три года. Работаю в местном университете, на факультете математики.

Жена - программистка. Из России уехали восемь лет назад: четыре года в Австралии, два - в Англии, два - в Ирландии. Сыну девять лет. Вот, собственно, и все...

- А почему с места на место переезжали?

- Долгая история... и не очень интересная притом.

Некоторое время мы молчали.

- Лучше ты про себя расскажи... - предложил я.

И Вика начала рассказывать.

Она была единственным ребенком офицера-ракетчика и учительницы литературы.

Сколько она себя помнила, их семья скиталась по разным дальневосточным гарнизонам, не задерживаясь нигде дольше двух лет (отца отчего-то постоянно переводили с места на место). Из-за постоянных переездов подруг у нее не заводилось, да и с матерью она была не особенно близка, так что большую часть времени Вика проводила с отцом. Тот очень любил рыбалку и всегда брал дочку с собой (ходили они вдвоем, отцовских друзей Вика не помнила). А когда ей исполнилось десять, отец утонул. Случилось это на каком-то озере, весной:

лед подтаял, и отец провалился в воду. Он несколько раз пытался выбраться, однако лед ломался... Вика подпозла к краю полыньи и подала отцу руку, но тот нарочно отплыл на другой конец, боясь, что дочка тоже провалится. Он продержался на плаву с четверть часа... (эта часть рассказа произвела на меня жутковатое впечатление из-за отстраненного, бесчувственного викиного тона).

После смерти отца они с матерью переехали в Москву - точнее, вернулись в Москву, ибо мать была москвичкой. Дедушка с материнской стороны оказался высокопоставленным дипломатом и устроил внучку в привилегированную французскую школу с фруктовым садом, географической площадкой и бассейном. В школе Викe не нравилось: она в равной степени ненавидела чванливых одноклассников и подхалимов-учителей. Все свободное время она проводила в школьной библиотеке, читая стихи.

А через четыре года мать вышла замуж.

Отчим работал замминистра в каком-то третьеразрядном министерстве - то ли сельского строительства, то ли легчайшего машиностроения. Это был высокий, статный человек лет сорока со смуглым, смазливым лицом... Викa не полюбила его с первого взгляда. Однако ничего плохого, кроме глухоты к стихам и общей тупости, она за ним поначалу не заметила. Проблемы начались, когда ей исполнилось шестнадцать: она стала ловить на себе масляные взгляды, несколько раз отчим как бы случайно без стука заходил в ее комнату. А однажды, когда мать была в отъезде, попытался забраться в викину постель - но получил такой отпор, что царапины с его мерзкой рожи не сходили неделю.

Вика обо всем рассказала матери, но та не поверила и дала дочери пощечину:

мол, не смей клеветать на любимого человека!... (Девушка рассказывала об этом эпизоде с таким видом, будто ей хотелось сплюнуть.) В результате, она переехала к деду.

На этом ее злоключения закончились: дед в ней души не чаял и баловал изо всех сил (внучка напоминала ему покойную жену). Окруженная репетиторами, гувернантками и экономками, Вика доучилась в школе и поступила в Литературный институт. В студенческие годы, кстати, она выиграла некий поэтический конкурс (она со значением поглядела на меня)... и это был очень престижный конкурс, да!... А после окончания института ее взяли работать в редакцию очень хорошего журнала... хорошего и престижного журнала!... И напечатали подборку ее стихов в другом хорошем журнале!...

Вика закончила рассказ за полночь. Некоторые из свечей догорели, пустые бутылки из-под вина и виски стояли в углу.

- Пойдем спать?... - покачиваясь, я поднялся на ноги.

- Спасибо, что выслушал, - Вика улыбнулась.

- Всегда пожалуйста, - я сделал широкий жест, выражавший галантное добродушие, но чуть не потерял равновесие и оперся на стену. - Пардон... я, кажется, слегка перебрал, да.

Пока я гасил свечи, Вика прибрала посуду; мы разошлись по ванным комнатам.

Дабы хоть чуть-чуть протрезветь, я принял контрастный душ.

Когда я вошел в спальню, свет уже не горел. Я полез на кровать. Под моим одеялом лежала Вика - от нее приятно пахло духами.