Страница 98 из 195
Сам Чарнецкий в то время отстал от шведов на две мили, но передовой дозор его, один из полков князя Димитра Вишневецкого под командой поручика Шандаровского, находился всего в полумиле от Рудника. Пан Шандаровский разговаривал с Рохом Ковальским, который привез приказы от каштеляна, когда оба увидели скачущего к ним паренька.
- Вот гонит, дьявол! Да на каком жеребчике! - сказал Шандаровский. Кто бы это был?
- Какой-то деревенский паренек, - ответил Ковальский.
Тем временем конюшонок подскакал прямо к отряду и остановился лишь тогда, когда конь, напуганный видом всадников, взвился на дыбы, зарывшись задними копытами в землю. Мальчонка соскочил наземь и, держа коня за гриву, поклонился рыцарям.
- Ну, что скажешь? - приблизившись, спросил Шандаровский.
- У нас шведы! У ксендза! Говорят, сам король среди них! - сказал паренек, сверкая глазами.
- А много их?
- Да человек двести, не больше.
Теперь засверкали глаза у Шандаровского. Но он боялся, не ловушка ли это, и, грозно посмотрев на паренька, спросил:
- Кто тебя прислал?
- Чего меня посылать! Сам взял трехлетка да поскакал, чуть вон не задохся и шапку обронил. Хорошо еще, они меня не приметили, собаки!
Загорелое лицо паренька дышало чистосердечием и неподдельной ненавистью к шведам; вцепившись рукой в гриву коня, он стоял перед офицерами с пылающими щеками, растрепанный, в распахнутой на груди рубахе и тяжело переводил дыхание.
- А остальное шведское войско где? - спросил хорунжий.
- Нынче на рассвете их тьма-тьмущая прошла, не сосчитать было, а теперь одни конники остались, а один у хозяина спит, толкуют - сам король.
Тогда Шандаровский сказал ему:
- Ну, брат, коли солгал - голова с плеч, а коли правду сказал - проси чего хочешь в награду.
Паренек низко ему поклонился.
- Правду я говорю, не сойти мне с этого места. А награды мне никакой не нужно, прикажите только, ясновельможный пан офицер, дать мне саблю.
- Эй, дайте ему там какую-нибудь сабельку поплоше! - распорядился Шандаровский, совершенно уже поверив рассказу молодого конюха.
Остальные офицеры стали расспрашивать у паренька, где дом священника, далеко ли деревня, что делают шведы, а он ответил:
- Стерегут, собачьи дети! Прямо идти нельзя, увидят, - я вас ольшаником проведу.
Тотчас был отдан приказ, и хоругвь рысью двинулась с места, потом перешла на галоп.
Парнишка трясся на своем неоседланном жеребчике впереди отряда. Он колотил коня босыми пятками и то и дело сияющими глазами поглядывал на обнаженную саблю.
Когда показалась деревня, он свернул в лозняк и повел отряд топкой дорогой к ольшанику. Здесь было настоящее болото, поэтому кони пошли медленней.
- Тс-с-с! - предупреждающе произнес паренек. - Вот как ольшаник кончится, они будут направо, саженях в ста.
Теперь отряд двигался совсем медленно, впрочем, не было бы и возможности двигаться быстрее, - дорога была так плоха, что тяжелые кавалерийские кони то и дело по колено проваливались в грязь. Наконец ольшаник начал редеть, и они выехали на опушку.
Перед ними, не далее как в трехстах шагах, раскинулся на пологом склоне холма обширный майдан, за ним дом ксендза, окруженный липами, между которыми выглядывали соломенные кровельки ульев, а на самом майдане стояло сотни две всадников в челнообразных шлемах и латах.
Великаны-гвардейцы на могучих, хотя и отощавших конях стояли в полной боевой готовности, одни с рапирами в руках, другие с упертыми в бедра мушкетами. Но все они глядели в другую сторону, на большак, полагая, что единственно оттуда и можно ожидать неприятеля. Великолепное голубое знамя с золотым львом развевалось над их головами.
Самый дом тоже окружен был стражниками, расставленными попарно. Двое часовых стояли лицом к ольшанику, но яркое солнце слепило глаза, а в ольшанике, уже покрывшемся буйной листвой, было почти темно, поэтому они и не могли заметить польских всадников.
В пылком Шандаровском кровь так и взыграла, однако он сдержал себя и стал ждать, пока отряд выровняет ряды; меж тем Рох Ковальский положил свою тяжелую руку на плечо конюшонка.
- Слышь, малец, - сказал он, - сам-то ты видел короля?
- Видел, вельможный пан! - тихо ответил паренек.
- Какой он с виду? Приметы у него какие?
- Черномордый, страсть, и на боку у него красные ленты прицеплены.
- А коня его ты узнал бы?
- Конь тоже вороной, с белой лысиной.
Тогда Рох сказал:
- Ну, парень, держись ко мне поближе - ты мне его покажешь.
- Ладно! А скоро ли ударим?
- Цыть!
Они замолкли, и пан Рох стал молиться пречистой деве, прося ниспослать ему встречу с Карлом и направить в бою его руку.
Какое-то время еще было тихо, и вдруг звонко фыркнул конь под Шандаровским. Один из стражников глянул, вскинулся в седле, словно подброшенный неведомой силой, и выпалил из пистолета.
- Алла! Алла! Бей, убивай! У-лю-лю! - загремело в ольшанике.
И, вырвавшись, точно молния, из темноты, хоругвь ударила на шведов.
Ударила с налету, - шведы не успели даже обернуться к ней лицом, - и закипела страшная сеча; сразу в ход пошли сабли и рапиры, ибо стрелять уже было некогда. В мгновение ока поляки прижали врагов к плетню, который с треском рухнул под напором лошадиных крупов, и принялись рубить с такой яростью, что рейтары в замешательстве сбились в кучу. Дважды пытались они сомкнуть строй, и дважды поляки разрывали их ряды, пока не образовались две отдельные группы, которые быстро распались на еще меньшие и, наконец, рассыпались, как горох, подброшенный в воздух рукой сеятеля.
Внезапно послышались отчаянные крики:
- Король! Король! Спасайте короля!
Едва завязалась схватка, Карл Густав выскочил за порог, держа в каждой руке по пистолету, а в зубах обнаженную шпагу. Рейтар тотчас подал ему коня, который стоял наготове, король прыгнул в седло и, завернув за ближайший угол, помчался задами между лип и ульев, стремясь выйти из кольца схватки.
Подскакав к плетню, он поднял коня на дыбы, перемахнул на ту сторону и очутился среди рейтар, отбивавшихся от поляков, которые минуту назад обошли дом справа и за огородом наткнулись на шведов.