Страница 51 из 195
- Побольше бы нам таких, побольше! Не бесчинствовал бы тогда у нас враг. Бог даст, придет время и для наград, а теперь рассказывай, что сделали вы с виленским воеводой?
- Виленский воевода пред судом всевышнего Мы на последний приступ шли, когда он испустил дух.
- Как же это было?
- Вот донесение витебского воеводы, - ответил пан Михал.
Король взял послание Сапеги, стал было читать, но тут же прервал чтение.
- Пишет мне пан Сапега, - сказал он, - что великая литовская булава vacat*, ошибается он, не vacat, ибо ему мы ее отдаем.
_______________
* Свободна (лат.).
- Нет никого более достойного, чем воевода, - промолвил пан Михал, и до самой твоей смерти все войско будет благодарить за это тебя, государь.
Улыбнулся король солдатскому этому простодушию и продолжал читать.
Через минуту он вздохнул.
- Самой прекрасной жемчужиной мог бы стать Радзивилл в нашей короне, когда бы не иссушили душу его гордыня и ересь, в коей он коснел. Свершилось! Пути господни неисповедимы! Радзивилл и Опалинский почти в одно и то же время... Суди же их, господи, не по грехам их, но по милосердию твоему.
Наступило молчание, затем король снова стал читать письмо
- Спасибо пану воеводе, - сказал он, кончив читать, - за то, что прислал он нам целую хоругвь и самого доблестного, как он пишет, рыцаря. Но я тут в безопасности, а такие рыцари более всего на поле брани надобны. Отдохнете немного, а там я пошлю вас на подмогу пану Чарнецкому, ибо на него шведы направят главный удар.
- Довольно уж мы под Тыкоцином отдыхали, государь! - с жаром воскликнул маленький рыцарь. - Нам бы теперь только коней покормить, и мы еще сегодня можем тронуться в путь, чтобы с паном Чарнецким упиться вражеской кровью! Великое это счастье лик твой зреть, государь, но и на шведов спешим мы ударить.
Лицо короля прояснилось. Отеческой добротой засветилось оно, и, глядя с удовольствием на неукротимого маленького рыцаря, король сказал:
- Это ты первый бросил свою полковничью булаву к ногам покойного князя воеводы?
- Не первый я ее бросил, государь, а в первый и, даст бог, в последний раз нарушил воинскую дисциплину. - Запнулся тут пан Михал и прибавил через минуту: - Нельзя было иначе!
- Верно! - подтвердил король. - Тяжелые это были времена для тех, кто знает, что такое воинская дисциплина; но и в покорстве надо знать границы, ибо, преступив их, можно совершить грех. Много ли офицеров осталось с Радзивиллом?
- В Тыкоцине мы из офицеров нашли одного только пана Харлампа, - не ушел он сразу от князя, а потом в беде не захотел его оставить. Одна только жалость удерживала его, ибо сердцем был он с нами. Еле мы его выходили, такой уж был у них голод, а он еще у себя ото рта отымал, чтобы князя покормить. Сюда, во Львов, приехал он теперь о милосердии молить ваше величество, да и я челом бью за него, государь, ибо человек он заслуженный и храбрый солдат.
- Пусть придет ко мне, - сказал король.
- Должен он, государь, важную весть тебе объявить, а слышал он ее от князя Богуслава в Кейданах. Жизни и безопасности священной для нас твоей особы весть эта attinet.
- Уж не о Кмицице ли?
- Да, государь!
- А ты знавал его?
- Знавал и дрался с ним, но где он сейчас, не знаю.
- Что ты о нем думаешь?
- Государь, коль отважился он на такое, нет таких мук, которых этот человек был бы достоин, - он исчадие ада.
- Вот и неправда! - сказал король. - Поклеп взвел на него князь Богуслав. Но не будем говорить об этом, скажи мне, что ты знаешь об его прошлом?
- Всегда это был великий воитель, несравненный в ратном искусстве. Другого не сыщешь такого, кто был бы способен с несколькими сотнями учинять такие набеги, как он учинял на Хованского, страху задавши всему его войску. Это просто чудо, что шкуру с него не содрали и барабан ею не обтянули! Дай тогда кто-нибудь Хованскому самого князя в руки, он не был бы так рад, как если бы ему Кмицица поднесли в подарок. Ведь до того дело дошло, что Кмициц на серебре Хованского едал, на его ковре спал, на его санях и на его коне езживал. Но потом стал он и своих утеснять, страх как своевольничал, instar пана Лаща мог приговорами епанчу себе подшить, а в Кейданах вовсе пал.
Тут Володыёвский подробно рассказал обо всем, что произошло в Кейданах.
Ян Казимир слушал его со вниманием, а когда пан Михал стал описывать, как Заглоба сперва сам бежал из плена, а потом и товарищей всех освободил, король так и покатился со смеху.
- Vir incomparabilis! Vir incomparabilis!* - повторял он. - А он тут с тобою?
_______________
* Муж несравненный! (лат.).
- Готов явиться по твоему приказу, государь! - ответил Володыёвский.
- Улисса превзошел этот шляхтич! Приведи же его к столу, пусть потешит нас, да заодно и Скшетуских пригласи, а теперь рассказывай дальше, что ты еще знаешь про Кмицица?
- Из писем, что нашли мы при Рохе Ковальском, узнали мы, что в Биржи везли нас на смерть. Князь преследовал нас, окружить пытался, да не удалось ему нас захватить. Ускользнули мы благополучно. Мало того, неподалеку от Кейдан Кмицица поймали, и я его тотчас приговорил к расстрелу.
- Ого! - сказал король. - Вижу, у вас там в Литве скоро дело делалось!
- Но пан Заглоба велел прежде его обыскать, посмотреть, нет ли при нем каких писем. Вот и нашлось при нем письмо гетмана, и узнали мы, что, когда бы не он, не стали бы нас в Биржи везти, а тут же в Кейданах на месте и расстреляли.
- Вот видишь! - прервал его король.
- Нехорошо было после этого посягать на его жизнь. Отпустили мы его. Что он делал потом, я не знаю, но Радзивилла он тогда еще не оставил. Бог его знает, что это за человек! Об ком угодно можно себе сужденье составить, но только не об этом сумасброде. Остался он с Радзивиллом, а потом взял да куда-то и уехал. И ведь опять нас упредил, что князь в поход на нас идет из Кейдан. Что говорить, великую оказал он нам этим услугу, ведь, не остереги он нас, виленский воевода стал бы нападать на наши хоругви, что и не подозревали об опасности, и истребил бы их поодиночке. Я и сам не знаю, что думать. Коль поклеп взвел на него князь Богуслав...
- А вот мы это сейчас увидим, - сказал король. И хлопнул в ладоши. Кликни пана Бабинича, - велел он пажу, который показался на пороге.