Страница 27 из 195
- Я и сегодня верю тебе, - промолвил король. - Оставайся по-прежнему при нашей особе, не измена говорит твоими устами.
- Спасибо тебе, государь! - сказал Кмициц.
И, придержав коня, вмешался в последние ряды свиты.
Но не одному королю рассказал Тизенгауз о своих подозрениях, и все косо стали поглядывать на Кмицица. Громкий разговор смолкал при его приближении, люди начинали шептаться. Они следили за каждым его движением, взвешивали каждое его слово. Заметил это пан Анджей, и худо стало ему среди них.
Даже король хоть и не отказал ему в доверии, но не глядел уже на него так приветливо, как прежде. Приуныл молодой рыцарь, помрачнел, горькая обида камнем легла на сердце. Привык он в первых рядах красоваться на своем коне, а теперь тащился позади, в сотне шагов, понуря голову и предавшись мрачным мыслям.
Но вот перед всадниками забелели наконец Карпаты. Снег лежал на их склонах, тяжелые громады туч клубились в вершинах, а когда выдавался ясный вечер, горы на закате одевались в пурпур, и глаза слепил нестерпимый блеск, пока во мраке, окутывавшем весь мир, не гасли зори. Глядел Кмициц на эти чудеса природы, которых доселе отроду не видывал, и хоть очень был огорчен, забывал от восторга о своих огорчениях.
С каждым днем все выше и могучей становились горы-исполины. Королевская свита доехала наконец до них и углубилась в ущелья, которые, словно врата, неожиданно открылись перед нею.
- Граница, должно быть, уже недалеко, - с волнением произнес король.
В эту минуту показалась телега, запряженная одной лошадью, которой правил крестьянин. Королевские люди тотчас его остановили.
- Что, мужичок, - спросил Тизенгауз, - мы уже в Польше?
- Вон за той скалою да за речкою цесарская граница, а вы уже на королевской земле.
- Как проехать нам в Живец?
- Прямо езжайте, там дорога будет.
И горец хлестнул лошаденку. Тизенгауз подскакал к стоявшей неподалеку свите.
- Государь, - воскликнул он в восторге, - ты уже inter regna, ибо от этой речушки начинаются твои владения!
Король ничего не ответил, только движением руки велел подержать коня, сам спешился и бросился на колени, воздев руки и устремив к небу глаза.
Видя это, спешились все остальные и последовали его примеру, а король-изгнанник пал ниц на снегу и стал целовать свою землю, такую любимую, такую неблагодарною, что в минуту невзгоды отказала ему в крове, так что негде ему было приклонить королевскую главу.
Тишина наступила, и лишь вздохи смущали ее.
Вечер был морозный и ясный, пламенели горы и вершины ближних елей; потом они полиловели, и лишь дорога, на которой лежал ниц король, все еще переливалась красками, будто лента алая и золотистая, и блеск струился на короля, епископов и вельмож.
Но вот ветер поднялся на вершинах гор и, неся на крыльях снежные искры, слетел в долину. Ближние ели стали клонить заснеженные свои верхушки и кланяться своему господину и зашумели громко и радостно, словно старую песню запели: "Здравствуй, здравствуй, государь наш милый!"
Тьма уже разлилась в воздухе, когда королевская свита тронулась дальше. За ущельем открылась широкая долина, терявшаяся вдали. Отблески потухали кругом, лишь в одном месте небо все еще алело.
Король начал читать "Ave Maria"*, прочие усердно повторяли за ним слова молитвы.
_______________
* "Богородице, дево, радуйся!" (лат.), начальные слова молитвы.
Родная земля, которую они давно не видали, горы, которые окутывала ночь, гаснущие зори, молитва - все это настроило сердца и умы на торжественный лад, и, кончив молиться, в молчании продолжали свой путь король, вельможи и рыцари.
Затем ночь спустилась, только на востоке все больше рдело небо.
- Поедем на эти зори, - молвил король, - странно мне только, что они все еще горят.
Но тут подскакал Кмициц.
- Государь, это пожар! - крикнул он.
Все остановились.
- Как пожар? - удивился король. - А мне сдается, это заря!
- Пожар, пожар! Я не ошибся! - кричал Кмициц.
Уж он-то и впрямь был с этим знаком лучше всех спутников короля.
Сомнений больше не было, над мнимой зарею, то светлея, то снова темнея, поднималась, клубясь, багровая туча.
- Да не Живец ли это горит? - воскликнул король. - Враг, может, бесчинствует там!
Не успел он кончить, как послышались голоса, и в темноте перед свитой замаячило человек двадцать всадников.
- Стой! Стой! - закричал Тизенгауз.
Те остановились, не зная, что делать.
- Люди! Кто вы такие? - спросили из свиты.
- Свои мы! - раздались голоса. - Свои! Из Живца ноги уносим! Живец шведы жгут, людей убивают!
- Да постойте же, ради бога! Что вы это толкуете? Откуда они там взялись?
- Нашего короля они подстерегали. Тьма их, тьма! Храни его бог и пресвятая дева!
Тизенгауз на минуту совсем потерял голову.
- Вот что значит ехать с небольшим отрядом! - крикнул он Кмицицу. Чтоб тебя бог убил за твой совет!
Но Ян Казимир начал сам расспрашивать беглецов.
- Где же король? - спросил он у них.
- Король в горы ушел с большим войском, два дня назад проезжал он Живец, ну они его и настигли, - где-то там, под Сухой, бой был. Не знаем мы, захватили они короля, нет ли, но только сегодня под вечер воротились в Живец и жгут, убивают!
- Езжайте, люди, с богом! - сказал Ян Казимир.
Беглецы торопливо миновали свиту.
- Вот что ожидало нас, когда бы мы поехали вместе с драгунами! воскликнул Кмициц.
- Государь! - обратился к королю епископ Гембицкий. - Впереди враг! Что делать?
Все окружили короля, словно своими телами хотели защитить его от внезапной опасности; но он все глядел на зарево, которое отражалось в его глазах, и молчал; никто не порывался заговорить первым, так трудно было что-нибудь посоветовать.
- Когда покидал я отчизну, светило мне зарево, - промолвил наконец Ян Казимир, - воротился - другое светит...
И снова воцарилось молчание, только было оно еще дольше.
- Кто может дать совет? - спросил наконец епископ Гембицкий.
Тут раздался голос Тизенгауза, звучавший горькой насмешкой:
- Пусть же тот даст теперь совет, кто не задумался подвергнуть опасности особу короля, кто уговаривал его ехать без охраны!
В эту минуту из круга выехал всадник, это был Кмициц.