Страница 19 из 195
- Да, он мог на такое отважиться! - промолвил после минутного молчания примас.
- Как же ты это сделал? - воскликнул король.
Кмициц рассказал все как было.
- Ушам своим не верю! - воскликнул канцлер Корыцинский.
- Милостивые паны, - торжественно промолвил король, - не знали мы, кто перед нами! Жива еще надежда, что не погибла Речь Посполитая, коль родит она таких рыцарей и граждан.
- Он может сказать о себе: "Si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinae!"* - сказал ксендз Выджга, который любил по всякому поводу цитировать древних авторов.
_______________
* "Если обрушится, расколовшись, мир, то и под его обломками я останусь неустрашимым" (лат. - Гораций).
- Прямо не верится! - снова вмешался в разговор канцлер. - Скажи же нам, рыцарь, как спас ты жизнь свою и как пробился сквозь шведов?
- Гром оглушил меня, - ответил Кмициц, - и только на следующий день нашли меня шведы: как труп бездыханный, лежал я у окопа. Суду меня предали, и Миллер приговорил меня к смерти.
- А ты бежал?
- Некий Куклиновский выпросил меня у Миллера; черную злобу таил он против меня и сам хотел со мной расправиться.
- Известный это смутьян и разбойник, слыхали мы тут о нем, - сказал каштелян Кшивинский. - Да, да! Это его полк стоит с Миллером под Ченстоховой.
- Он послом приходил в монастырь от Миллера и однажды, когда я провожал его к вратам, стал склонять меня к измене. Я дал ему пощечину и ногами пнул. За это он и взъярился на меня...
- Да этот шляхтич, я вижу, огонь огнем! - воскликнул, развеселясь, король. - Такому поперек дороги не становись! Так Миллер отдал тогда тебя Куклиновскому?
- Да, государь! В пустой риге заперся Куклиновский со мной и с несколькими своими солдатами. Там привязал меня веревками к балке и стал огнем пытать, бок мне опалил.
- О, боже!
- Но тут его к Миллеру позвали, а тем временем пришли трое шляхтичей, солдат его. Они раньше у меня служили, Кемличами звать их.
- И ты бежал с ними. Теперь все ясно! - сказал король.
- Нет, государь. Мы подождали, покуда Куклиновский воротится. Я приказал тогда привязать его к той самой балке и сам огнем его пытал, да посильней.
Кмициц снова покраснел, увлекшись воспоминаниями, и глаза его блеснули, как у волка.
Но король, который легко переходил от печали к веселью, от строгости к шутке, хлопнул ладонями по столу и крикнул со смехом:
- Так ему и надо! Так ему и надо! Лучшего такой изменник и не заслужил!
- Я его живым оставил, - сказал Кмициц, - но к утру он, пожалуй, замерз.
- Ишь ты какой, обид не прощаешь! Побольше бы нам таких! - восклицал король, совсем уже развеселясь. - А сам с теми солдатами сюда явился? Как звать их?
- Кемличи, отец и двое сыновей.
- Mater mea de domo Кемличей est*, - с важностью сказал канцлер королевы, Выджга.
_______________
* Мать моя из дома (лат.).
- Видно, есть Кемличи большие и малые, - весело ответил Кмициц, - ну а эти не то что малые, а просто разбойники, но храбрые солдаты и преданы мне.
Канцлер Корыцинский уже некоторое время все что-то шептал на ухо архиепископу гнезненскому.
- Много к нам таких приезжает, - сказал он наконец, - что похвальбы ли, награды ли ради басни тут всякие рассказывают. Вести привозят ложные и нелепые, а наущают их часто враги.
На всех как будто вылили ушат холодной воды. Кмициц побагровел.
- Я, вельможный пан, твоего звания не знаю, - сказал он, - но видно, оно высокое, не хочу я поэтому оскорблять тебя; однако же думаю, нет такого звания, чтобы можно было позволить себе безо всякого повода обвинить шляхтича во лжи.
- Милостивый пан, ты говоришь с великим коронным канцлером! остановил его Луговский.
Но Кмицица взорвало.
- Тому, кто меня во лжи обвиняет, будь он хоть сам канцлер, я одно скажу: легче во лжи обвинять, нежели голову подставлять под пули, легче воском бумаги припечатывать, нежели собственной кровью запечатлевать верность отчизне!
Но Корыцинский совсем не прогневался, он только сказал:
- Я тебя, пан, во лжи не обвиняю, но коли правда то, что ты говорил, бок у тебя должен быть обожжен.
- Так выйдем, ясновельможный пан канцлер, и я тебе его покажу! рявкнул Кмициц.
- Нет в том нужды, - возразил король, - мы и так тебе верим!
- Нет, нет, государь! - воскликнул пан Анджей. - Я сам этого хочу и прошу, как милости, дозволь показать, чтобы никто, хоть самый что ни на есть достойный, не делал из меня лжеца! Плохая была бы мне это награда за муки! Не хочу я награды, хочу, чтобы верили мне, так пусть же Фома Неверующий коснется моих ран!
- Я тебе верю! - сказал король.
- В словах его одна правда, - прибавила Мария Людвика. - Я в людях не ошибаюсь.
Но Кмициц и руки сложил с мольбою.
- Ваше величество, пусть же выйдет кто-нибудь со мною, ибо тяжко мне оставаться под подозрением.
- Я выйду, - сказал Тизенгауз, молодой королевский придворный.
С этими словами он повел Кмицица в соседний покой, а по дороге вот что сказал ему:
- Не потому я пошел с тобою, что не верю тебе, нет, я верю, а потому, что хотел поговорить с тобою. Видал я тебя где-то в Литве. Но вот имени твоего не припомню, может статься, мы с тобою были тогда еще подростками.
Кмициц отвернулся, чтобы скрыть внезапное смущение.
- Может, где-нибудь на сеймике. Покойный отец часто брал меня с собою, чтобы присматривался я, как шляхта вершит дела.
- Может статься, что и так... Лицо твое мне знакомо, хоть тогда не было у тебя этого шрама. Но ты смотри, сколь memoria fragilis est*, что-то, мне сдается, что и звали тебя тогда иначе?
_______________
* Память слаба (лат.).
- Года все изглаживают в памяти, - ответил пан Анджей.
Тут они вошли в соседний покой. Через минуту Тизенгауз предстал перед лицом короля.
- Как на вертеле его жарили, государь! - сказал он. - Весь бок сожгли!
Когда вернулся и Кмициц, король встал, обнял его и сказал:
- Мы никогда не усомнились бы в том, что ты говоришь правду, и заслуга твоя и страдания не будут забыты.
- В долгу мы перед тобою, - прибавила королева и подала ему руку.
Пан Анджей преклонил колено и почтительно поцеловал руку, а королева, как мать, погладила его по голове.
- Ты уж на пана канцлера не гневайся, - снова сказал король. - Ведь тут у нас и впрямь немало побывало изменников и вралей, что плели всякие небылицы, а долг канцлера правду publicis* показать.