Страница 166 из 195
- Но ты его, я слышал, совсем затрепал! - сказал Володыёвский не без удовольствия.
- Ха, шельма! - добавил пан Заглоба. - Он каждый божий день небось рубаху менял, небось попотел. Ваша милость с ним не хуже чем с Хованским справился, и я должен признать, что я и сам не смог бы тут ничего прибавить, если бы стоял на твоем месте, хотя еще пан Конецпольский говорил, что лучше Заглобы нет никого для партизанской войны.
- Мне сдается, - сказал Кмицицу Володыёвский, - что если Дуглас уйдет, то он тут оставит Радзивилла.
- Вот и дай бог! Я только на это и надеюсь, - живо ответствовал Кмициц. - Если я его начну искать, а он меня, то мы ведь найдем друг друга. В третий раз он меня не перескочит, а перескочит, то я уж не поднимусь. Я хорошо помню твои лубненские приемчики и фортели знаю наизусть, как "Отче наш". Мы с Сорокой каждый день упражняемся, чтобы руку набить.
- Да что там фортели! - закричал Володыёвский. - Главное - сабля!
Заглоба почувствовал себя слегка задетым этим утверждением, почему немедленно ответил:
- Каждая мельница все думает, что главное - это крыльями махать, а знаешь, Михась, почему? У нее полно соломы на чердаке, alias* в башке. И военная наука тоже основана на этих фортелях, иначе Рох мог быть великим гетманом, а ты польным.
_______________
* То есть (лат.).
- А что поделывает пан Рох Ковальский?
- Пан Ковальский? Он таскает на голове железный шлем и правильно делает, в котле капуста лучше варится. В Варшаве он сильно поживился, разорился себе на хорошую свиту и попер к гусарам, к князю Полубинскому, а все затем, чтобы можно было достать копьем Каролюса. Он к нам приходит каждый день в палатку и лупает бельмами, не торчит ли где из соломы горлышко жбана. Я этого парня не могу отучить от пьянства. Брал бы с меня хороший пример! Но я ему напророчил, что он сам себе хуже сделал, когда ушел из лауданской хоругви. Шельма! Неблагодарный! За все мои благодеяния, которые ему перепали, он меня променял, такой-то сын, на копье!
- Ваша милость его воспитывала?
- Мой друг! Я что, медвежатник? Когда меня спросил об этом пан Сапега, я ответил, что у них с Рохом был общий praeceptor, но не я, я смолоду был хороший бочар, и клепки ставил крепко.
- Во-первых, такого бы ты, сударь, не посмел сказать Сапеге, отвечал Володыёвский, - а во-вторых, ты вроде ругаешь Ковальского, а сам бережешь его как зеницу ока.
- А я его предпочту тебе, пан Михал, поскольку я никогда не выносил майских жучков и влюбчивых пройдох, которые при виде первой попавшейся юбки начинают подпрыгивать, как немецкие собачки.
- Или как те обезьяны у Казановских, с которыми ваша честь сражалась.
- Смейтесь, смейтесь, сами будете в другой раз брать Варшаву!
- А что, это ты ее взял в прошлый раз?
- А кто, спрашивается, Краковские ворота expugnavit?* Кто задумал взять в плен генералов? Они теперь сидят на хлебе и воде в Замостье, и Виттенберг, как взглянет на Врангеля, так и говорит: "Заглоба нас сюда посадил", - и оба в рев. Если бы пан Сапега не захворал и был бы тут, он бы вам рассказал, кто первый вытащил шведского клеща из варшавской шкуры.
_______________
* Завоевал, взял приступом (лат.).
- Ради бога, - сказал Кмициц, - сделайте для меня такое божеское дело, пришлите мне весточку об этой битве, которая будет под Варшавой. Я буду дни и ночи по пальцам высчитывать и не найду себе места, пока не узнаю все точно.
Заглоба приставил палец ко лбу.
- Слушайте, как я это понимаю, - сказал он, - я что скажу, так оно и исполнится... И это так же верно, как то, что чарка стоит тут передо мною... Или не стоит? А?
- Стоит, стоит! Говори, ваша милость!
- Это большое сражение мы или проиграем, или выиграем...
- Да это каждый знает! - ввернул Володыёвский.
- Ты бы лучше помолчал, пан Михал, и поучился. Если предположить, что мы его проиграли, то знаешь, что будет потом?.. Вот видишь! Ты не знаешь, поскольку уже зашевелил своими щетинками под носом, как заяц... Вот я и говорю вам, что ничего не будет...
Кмициц, пылкий по натуре, вскочил, брякнул чаркой о стол и вскричал:
- Чего тянешь!
- Я и говорю, ничего не будет, - ответил Заглоба. - Вы еще молодые и не понимаете, что все будет стоять, как сейчас стоит, наш король, наша милая отчизна, и наши войска могут хоть пятьдесят битв проиграть одну за другой... и война пойдет дальше по-старому, и шляхта встанет, а с нею и низшие сословья... И если разок не удастся, то удастся во второй, пока враги наши не начнут таять. По уж когда шведы проиграют хоть одно сражение, тогда их дьявол утащит безо всякой пощады, а с ними и курфюрста в придачу.
Тут Заглоба оживился, выдул чарку, грохнул ею о стол и сказал еще:
- Так что слушайте, и не всякий роток вам разинется такое сказать, поскольку надо уметь смотреть в целом. Многие думают: а что нас ожидает? Сколько битв, сколько поражений, насчет которых, кстати, с Карлом довольно просто... Сколько слез? Сколько крови пролитой? Сколько тяжелых кризисов? И многих берут сомнения, и многие грешат насчет милосердия божьего и матери божьей... А я вам говорю так: вы знаете, что ждет наших вандалов? Гибель. Вы знаете, что нас ждет? Победа! Нас поколотят еще сто раз... Ладно... А на сто первый раз мы победим, и будет конец.
Высказавши это, пан Заглоба на момент прикрыл глаза, но сразу же их открыл, посмотрел блестящими очами в пространство и внезапно возопил во весь голос:
- Победа! Победа!
Кмициц даже покраснел от радости.
- Даст бог, он прав! Даст бог, он верно говорит! Иначе не может быть! Такой конец и будет!
- Надо признаться, ваша честь, у тебя тут клепок хватает! - сказал Володыёвский, стукнув себя по голове. - Можно захватить Речь Посполитую, но высидеть в ней нельзя... Все равно в конце концов придется убираться.
- Ха! Что? Хватает клепок? - сказал, обрадовавшись похвале, Заглоба. - Тогда я вам еще напророчу, бог правду любит! Ты, сударь (он обернулся к Кмицицу), победишь изменника Радзивилла, придешь в Тауроги, получишь свою дивчину, возьмешь ее в жены, родишь потомство... Типун мне на язык, если не сбудется так, как я сказал... Господи! Да не удуши только меня!
Заглоба вовремя спохватился, поскольку пан Кмициц схватил его в свои объятия, поднял вверх и так стал сжимать, что у старика глаза вылезли из орбит, но едва он встал на ноги, едва отдышался, как воспламененный пан Володыёвский схватил его за руку.