Страница 128 из 195
- Кто этот офицер? - воскликнул Кмициц.
- Я, - сухо ответил Гасслинг.
Пан Анджей так стиснул его в объятиях, что молодой шотландец, еще не окрепший после болезни, охнул от боли.
- Нет! - воскликнул Кмициц. - Ты не пленник мой, ты мой брат, друг! Проси, чего только хочешь! Ради бога, скажи, чего ты хочешь?
- Дух перевести, - ответил Гасслинг, задыхаясь.
И замолк, лишь пожимал протянутые к нему руки Володыёвского и Заглобы; наконец, видя, что все горят нетерпением, он стал рассказывать дальше:
- Кроме того, я предупредил ее, что княжеский медик - мы все об этом знали - готовит какие-то одурманивающие декокты и настои. К снастью, опасения наши оказались напрасными, ибо в дело вмешался промысл божий. Коснувшись князя своим перстом, господь поверг его на одр недуга, с коего князь не вставал целый месяц. Чудо, истинное чудо: князь свалился как подкошенный в тот самый день, когда хотел покуситься на невинность панны Биллевич. Никто как бог, говорю вам, никто как бог! Сам князь подумал так же и устрашился, а может, недуг умерил его нечистые вожделения или он ждал, когда к нему вернутся силы, - так или иначе, но, придя в себя, он оставил девушку в покое и даже разрешил мечнику вернуться из Тильзита. Князю стало лучше, но лихорадка треплет его и по сей день. К тому же он, едва оправившись, вынужден был выступить под Тыкоцин, где потерпел поражение. Вернулся все еще с лихорадкой, и еще более сильной, и тут же его призвал к себе курфюрст... А тем временем в Таурогах произошли такие перемены, прямо и смех и грех! Одно скажу, теперь князю нельзя положиться на верность своих офицеров и придворных, разве что на самых старых, которые и недовидят и недослышат, а от них толку мало.
- Что ж там такое случилось? - спросил Заглоба.
- Во время тыкоцинского похода, еще до поражения под Яновом, была захвачена и прислана в Тауроги некая панна Анна Борзобогатая-Красенская.
- Вот те и на! - вскричал Заглоба.
А Володыёвский заморгал, грозно зашевелил усиками и наконец проговорил:
- Только смотри, пан рыцарь, не смей говорить о ней ничего дурного, не то, как выздоровеешь, будешь иметь дело со мной.
- Дурного я о ней сказать ничего не могу, даже если б и захотел, а только если она твоя невеста, то плохо ты ее бережешь, ваша милость, если же родственница, ты, должно быть, и сам хорошо ее знаешь и отрицать моих слов не станешь. Так вот, за одну неделю эта девица влюбила в себя всех поголовно, и старых и молодых, а чем она этого достигла, ей-богу, не знаю, видно, чарами какими-то, лишь знай глазками постреливала.
- Она! Я ее и в аду признал бы по этим приметам! - проворчал Володыёвский.
- Странное дело! - сказал Гасслинг. - Ведь панна Биллевич красотою ей не уступит, но она так величава, так неприступна, точно игуменья какая, и человек, благоговея и восхищаясь, не смеет глаз на нее поднять, а уж надежду возыметь и подавно. Согласитесь сами, разные бывают девушки: одна словно античная весталка, а другая - едва взглянул, и уже хотел бы...
- Милостивый государь! - грозно остановил его Володыёвский.
- Не кипятись, пан Михал, он правду говорит! - сказал Заглоба. - Сам подле нее ногами перебираешь, точно молодой петушок, и глаза заводишь, а что она любит головы кружить - это мы все знаем, ты и сам чуть не сто раз повторял.
- Оставим этот предмет, - проговорил Гасслинг. - Я только хотел объяснить вам, почему в панну Биллевич влюбились лишь некоторые, те, кто сумел оценить ее поистине несравненные совершенства (тут он снова вспыхнул), а в панну Борзобогатую почти все. Ей-богу, смех брал, люди словно очумели. А уж ссор, поединков было - не счесть. И за что? Чего ради? Ведь правду сказать, ни один не мог похвастаться взаимностью у девушки, и каждый лишь слепо верил, что раньше или позже именно он добьется успеха.
- Она, она вылитая! - снова проворчал Володыёвский.
- Зато обе девушки душевно полюбили друг друга, - продолжал шотландец, - одна без другой ни шагу, а поскольку панна Борзобогатая распоряжается в Таурогах, как у себя дома...
- Это почему же? - прервал его маленький рыцарь.
- А потому, что все у нее под каблуком. Сакович даже в поход не пошел, так влюбился, а Сакович в княжеских владениях полновластный хозяин. Через него панна Анна и правит.
- Вот как? До того влюблен?
- И более всех надеется на взаимность, ибо он и сам по себе весьма важная персона.
- Как, говоришь, его зовут? Сакович?
- А ты, сударь, хочешь, видно, его получше запомнить?
- Ну... разумеется! - бросил Володыёвский небрежно, но при этом так зловеще шевельнул усиками, что у Заглобы мурашки побежали по спине.
- Так вот, одно лишь скажу вам: если бы панна Борзобогатая потребовала от Саковича, чтобы он изменил князю и помог ей с подругой бежать, тот наверняка согласился бы без колебаний; но она, насколько мне известно, предпочитает обойтись без помощи Саковича, может, назло ему, как знать... Во всяком случае, один офицер, мой земляк (только не католик), открыл мне, что отъезд пана мечника с девушками дело решенное, в заговоре участвуют все офицеры, все уже устроено, и скоро они должны бежать.
Тут Гасслинг начал ловить воздух ртом, он очень устал и терял последние силы.
- Это и есть главное, что я должен был вам сообщить! - прибавил он торопливо.
Володыёвский и Кмициц за головы схватились.
- Куда они собираются бежать?
- В леса и лесами пробираться в Беловежскую пущу. Ох, дышать печем!..
Дальнейший разговор был прерван появлением адъютанта Сапеги, который вручил Володыёвскому и Кмицицу по листочку сложенной вчетверо бумаги. Едва Володыёвский развернул свою, он тут же воскликнул:
- Завтра в дело! Приказ занимать позиции!
- Слышите, как ревут орудия? - закричал Заглоба.
- Наконец-то! Завтра! Завтра!
- Уф! Жарко! - сказал пан Заглоба. - Плохо идти на приступ в такую погоду... Чертова жарища! Матерь божья... Многие остынут завтра, хоть бы и в невесть какую жару, но только не те, не те, кто отдается под твое покровительство! Заступница наша... Ну, и гремят же проклятые. Стар я, стар крепости штурмовать... то ли дело бой в открытом поле.
В это время в дверях появился еще один офицер.
- Есть ли тут пан Заглоба? - спросил он.