Голод

- Завтра пораньше поедем к нему.

И внезапно я тоже кричу пронзительным страшным голосом:

- Я тоже, я тоже.

Сережа и мама сразу замолкли. Потом оба вместе говорят вздрагивающими голосами:

- Хорошо, хорошо. И ты.

4 декабря.

А утром я проснулась такая бесконечно усталая, что не хочется ехать. Лучше уж, как всегда, пойду на службу. Вижу, что Сережа и мама собираются. Спрашиваю их:

- А мне-то с вами ехать?

И, кажется без всякой цели, они сказали, что с'ездят одни. А я вздохнула с облегчением.

В канцелярии день проходил медленно. С тоской ожидала, когда все кончится. Не могу видеть знакомых лиц.

Потом шла домой пешком. Трамваи не ходят. Нарочно стараюсь промочить ноги и простудиться. Распахнула пальто. Ветер гнилой, сырой, и на улице слякоть. Чувствую, что поднимается тупое наслаждение от того, что, наверное, теперь заболею и умру. Наверное, наверное! Ноги промочены, и в горло надуло.

На Каменноостровском поравнялась с улицей, где находится Петропавловская больница. Пугливо остановилась. Там - папа. Зайти бы надо. Но как я устала, как устала! Не могу, не могу... Пойду.

Почему-то дверь в квартиру, против обыкновения, не заперта. И сразу от этого шаги стали осторожнее. Вхожу тихо... Какая мертвая тишина в доме! И электричества еще нет. Темно. Наверное все сидят в комнатах... Ах, нет, - мама на кухне. Почему же она не шевелится и не встречает меня? Сложила руки на колени и наклонила голову.

Замирающими шагами подошла поближе. Вдруг мама приподняла голову и скользнула по мне взглядом. Какое безобразное, опухшее от слез лицо, и глаза совсем безумные! Посмотрела секунду на меня и опять приняла прежнее положение. А на полу, около ее ног, прикорнул Борис. Он даже не взглянул на меня.

Не решилась ее спросить ни о чем. Вся оцепенела, осторожно открываю дверь в комнату. Сережа лежит на диване ничком и не повернул на мои шаги головы. И его не решаюсь спросить. Прошла мимо дивана и села в углу.

И вдруг Сергей завозился. Сразу вся напряглась, как струна. Он уже говорит:

- Папа умер ночью.

...............

Не помню, что было за этими словами. Кажется, билась в судорогах на полу и выла, как зверь. Пришла в себя от огромной, страшной боли в сердце. Поднялась на коленях на полу. Да, да, он умер, затравленный нами! Даже умирать в больницу выгнали. Это все мы, мы, мы!.. Нет, это я, я! Я виновата в том, что он умер! Опять упала на пол и уже по-человечески мучительно закричала:

- Прости, прости, папочка милый! Прости, прости!

...............

Кажется, пыталась разбить голову о пол и в безумном ужасе все кричала:

- Прости, прости, прости, прости, папочка милый, милый!..

Надо мной стоял Сергей и тряс за плечо: "пощади маму, пощади", - хрипел он, а я ничего не понимала и кричала:

- Прости, прости, прости...

...............

Потом сидела в углу и смотрела, как двигалась по комнате мама. Она была без лица... Зачем-то копошилась у стола. Потом будто по воздуху поплыла ко мне:

- Садись обедать...

- А он меня не простил?

- Да полно тебе, дурочка!

Она повела меня за руку и посадила за стол.

...............

Потом, кажется, спали, а я не спала. Все слушала свое сердце. Оно стучало:

- Не простил, не простил, не простил...

5 декабря.

Мама и Сережа утром пошли в больницу. Я очень хотела пойти с ними и не смела попроситься. Они ушли, а я осталась с Борей. Боря плакал, а я смотрела на него и молчала.

Потом пришли мама и Сережа, а с ними Митя и Тонька. Господи, Митя курит! Достал из кармана два фунта хлеба и денег еще. Подает маме:

- Это вам на мясо.

А потом... потом заложил нога на ногу и курит. И лицо сытое, как всегда. Как он может? Как может? Слышу, он говорит:

- Феюша, я сегодня ничего не пил. Поставь самоварчик.

...............

А за чаем Митя вдруг спрашивает маму:

- Как же это он скоро так?

У Сережи сурово сдвинулись брови, а мама всхлипнула:

- Да, да, словно пошутил с нами... Вчера свезли, а сегодня умер. И вдруг она запричитала:

- Ах, Митенька, если бы я знала, разве бы я...

И сразу, точно чего-то испугавшись, оборвала.

Я поняла, почему она оборвала. Ага!.. "Если бы я знала". Да, да, и она виновата. Он и ее не простил.

Посмотрела ей в глаза с внезапно вспыхнувшей ненавистью. И она тоже поняла. Я видела, как она жалко смутилась, как задрожала губа и наполнились слезами глаза. Так и надо. Так и надо. Зачем мучили его?

...............

Вечером нужно было перемыть кухонную посуду. Захватила полотенце и пошла на кухню, но перед дверью остановилась и задрожала в безумном страхе перед мыслью, что одной придется быть в кухне.

Закусив до крови губы, вошла. Кухня крохотная. Все углы ярко освещены электричеством, но в глаза бросилось черное окно. Какое оно черное! Опять задрожала. Повернулась спиной к окну и лихорадочно начала перемывать посуду.

И вдруг от новой мысли зашевелились волосы на голове и стали приподниматься. Там в черное окно смотрит папа. Знаю, знаю. Да, да, он смотрит на меня, на мой затылок. Он не простил меня.

И против воли стала медленно оборачиваться через плечо на черное окно. Неужели, неужели он смотрит в окно?

- Ааааа...

Тарелки со звоном полетели на пол. За окном, в черном воздухе, висит, весь в белом, папа, как подвешенный. Смотрит, смотрит! И длинный какой...

Из комнаты послышался голос. Я, не помня себя, бросилась туда. Митя сидит, заложив нога на ногу, и спрашивает:

- Чего ты орешь там? Поди, все перебила...

- Там... там папа... Он не простил меня...

- Не мели, Феюша, в наш век привидений не водится.

А когда мама хотела положить Митю и Тоню на папину постель, они отказались и предпочли переночевать на полу.

6 декабря.

Сегодня папу хоронили.

С утра пошли в больницу и долго его искали. Ходили в мертвецкую. Там все лежат голые покойники: мужчины и женщины вместе. Набиты на полках, свешиваются ноги, руки. У одного рука большая и широкая, как грабля, и с синими ногтями. А в другой комнате свалены прямо на полу. Куча почти прямо до потолка. Даже ходить нельзя. Наступила на какую-то женщину с огромным, голым животом. А в животе что-то заурчало. Митя ходит между покойников. Дергает их за головы, за ноги. Едва нашли папу.