Магнит

Стоит отметить, что Олю Баритончик едва задержали на месте проишествия. Наряд милиции, вызванный швейцаром, облаченным в скифское одеяние, еле с разъяренной Олей совладал. Не кусалась, так царапалась.

Кстати, несколько необычное одеяние швейцара тоже сыграло в этой истории определенную роль. Пока Лев Мохов барахтался в луже, уклоняясь от набегавших волн и силясь понять - что произошло, грозный скифский швейцар выскочил на улицу, и Колхаун, никогда не видевший такого чуда, забыл про Юлю Гуляеву. Челюсти от удивления разжались, язык высунулся, глаза замигали. А швейцарский скиф тем временем, не сходя с места, по мобильному телефону вызвал милицию. Имел право.

Никогда Лев не чувствовал себя так паршиво. Хоть лежи в этой луже всю оставшуюся жизнь, искупая грехи. Но как бы этого не хотелось, необходимо было вскакивать на ноги и бежать на помощь окровавленной и испуганной Юле. Да и Оле тоже стоило бы помочь. Она будто бы задалась целью доказать, что не только Юля может претендовать на звание недалекой девушки. Что ж, в таком случае она с заданием успешно справилась. А что касается "ослепительной красоты", то с этим справился Колхаун.

Началось изматывающее душу расследование, которое после статьи в "Первой молодости" приобрело общественную значимость.

В голове у Льва без конца крутилась сумасшедшая карусель из собачьих зубов, острых олиных ногтей, юлиных слез и экзотических скифских блюд, приготовленных прямо на костре во внутреннем дворе. А тут еще наяву искаженное лицо брата Олега, который до сих пор, кажется, не мог поверить в происходящее. И слава Богу, а то бы он, пока Лев спал, влил бы старшему брату от безысходности в ухо какого-нибудь яда. Пива, например, потому что Олег терпеть не мог пива.

Родители Льва и Олега опять оказались в самом пекле. Вроде бы оба сына теперь на месте, а покоя нет. Александр Кириллович, вместо того чтобы поговорить с сыновьями по-мужски, выбрал самый легкий путь - записался на старости лет в тяжелоатлетический клуб "Лира", лишь бы пореже дома бывать. Самоустранился, предоставив разбираться жене.

Александра Николаевна могла, конечно, постараться конфликт уладить. Но нервы были уже не те.

Говорят, от имени человека многое зависит. Будто бы даже имя определяет характер и чуть ли не внешность. Сложно сказать. Можно только гадать что было бы - не поменяй Александра Николаевна во время регистрации брака вместе с фамилией и имя тоже. Звалась Опора, а стала - Александра, Саша. Есть, все-таки, разница. Сестра Надежда, что жила в столичном городе Москве с мужем Лаврентием и дочкой Алиной, до сих пор к новому имени не привыкла и, бывало, называла сестру ласково - Опорка.

Нет, при нынешнем имени не было сил у Александры Николаевны в одиночку восстановить благополучие семьи. Муж израсходовал все свои моральные силы, когда искал Олега. И теперь вот расслабился. Лев сделался какой-то дурной /от подруг, что ли, это на него снизошло?/ Ну а Олег всегда такой был, только называлось это раньше по-другому /"талантливый мальчик", например/.

Увы, при нынешнем имени не было у Александры Николаевны никаких шансов. Поэтому она решила, ни с кем не посоветовавшись, имя свое вернуть обратно. Хватит, побыла Александрой - дай и другим побыть. Но в ЗАГСе ее озадачили. Если имя она сменила вместе с фамилией, то и обратный процесс должен быть таким же. Все в одной связке. Александра Николаевна ужаснулась. Это что получается - с мужем, что ли, разводиться? То есть, меняя Алек сандру на Опору, она приближалась к Надежде, но при этом должна поменять и любовь, Любовь? Нет, она этого не желала...

Был еще один человек, кто имел право проклинать все на свете из-за истории возле кафе "Скиф". Нет, речь не о маме Юли Гуляевой. И не о папе. Родители ее пока ни кого не проклинали, потому что вся их энергия уходила на поддержку дочери. Проклятья откладыва лись на десерт. Другое дело - Оскар Александрович Бург. Вот кому был позволителен праведный гнев. Еще бы, классная руководительница 10"Б" Инга Аркадьевна на осенних каникулах снова простудилась /участвовала в ноябрьской демонстрации/ и надо было временно ее заменить. У Бурга имелся уже опыт. Это-то его и пугало.

Но Мирослав Афанасьевич с Аллой Евгеньевной проявили чудеса красноречия, подкрепленные плохо скрытыми угрозами. И Оскар Александрович сдался, надеясь, что в ближайшее время Олег Мохов затаится. Разумеется, это будет затишье перед бурей, но она вовсе не обязана грянуть так скоро. У бурь тоже есть своя очередность, свой внутренний ритм. Если они случаются слишком часто - возникает фальшь, а это плохо отражается на зеркалах, в которых и так слишком много лишнего. И Бург принял предложение заменить Ингу Аркадьевну. Тут-то как раз и приключилась история с Юлей Гуляевой, которая тоже имела несчастье учиться в 10"Б" /клеймо 10"Бург"/

После проишествия Бурга вызвала к себе завуч Алла Евгеньевна и, исключив из своего репертуара доброе слово, отчитала химика:

- Что же это у вас, Оскар Александрович, так ужасно поставлена воспитательная работа?!

- Помилуйте, - от удивления раскрыл рот Бург. - Я же только вчера после уроков класс принял. Когда я мог успеть?

- Другие успевают. - Алла Евгеньевна закурила что-то забо ристое, отчего у химика, привыкшего вроде бы ко всяким мерзостным испарениям, заслезились глаза и голова пошла кругом. - Другие успевают... Кстати, дайте-ка мне план воспитательной работы. Предусмотрели ли вы индивидуальную работу с Гуляевой? Нет?!.

Не долго думая, Алла Евгеньевна вскочила и, приняв позу большевистского комиссара, начала металлическим голосом диктовать то, что Оскар Александрович обязан был задним числом занести в план воспитательной работы. Чтобы всем было ясно, как он проводил "индивидуальную воспитательную работу согласно плана", все в соответствии с должностными обязанностями и, следовательно, гимна зия снимает с себя ответственность. Нельзя же забывать и о роди телях, и об инструкторах по обучению собак, в конце концов. Пусть с них и спрашивают. И с журналистов, естественно.

Стало ясно, что если бы гуманитарной гимназии доверили воспитательную работу среди кавказских овчарок, порядок на улицах города, особенно в районе кафе "Скиф", был бы обеспечен.

- А теперь катитесь к черту, - неожиданно добродушно пред ложила Бургу Алла Евгеньевна. - Устала я от вас.

И Оскар Александрович , почти благодарный завучу за помощь и неожиданное доброе слово, покинул помещение.

Когда в твоей реке обмелеет русло,

Когда твои пажи погибнут на чужой

войне,

Когда даже солнце покажется слишком

тусклым,

Может быть, в этот день ты придешь

ко мне.

из песни(28)

Пока другие разрывались между собакой и человеком, Шуйский неделю наслаждался славой и поздними вечерами подумывал сменить работу, найдя такую, которая бы соответствовала его нынешней популярности. Это был рецидив его шумного концерта в ДК имени Мясникова, где он выступил вместе с мастером разговорного жанра Синюхиным и жонглером Благонравовым.

Синюхин, дородный краснолицый и громкий, начал первым, прочитав опешившим зрителям "Песню о Буревестнике". Зрители явно этого не ожидали. "В гневе грома, - чуткий демон, - он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, - нет, не скроют." У многих возникло чувство, что они провалились в какую-то другую реальность. Обрадовались далеко не все.

Потом на сцену вытолкнули Шуйского. Он так и не решил, имеет ли он право петь? За него это определил гитарный виртуоз Слава, призвав на помощь жонглера Благонравова, без усилий которого Шуйский бы на сцене не появился. Жонглер был болен ветрянкой и его зеленое пятнистое лицо - нечто среднее между маскировочной раскраской и полотном художника Буткевича - волновало.

Страх заразиться подтолкнул не переболевшего в детстве ветрянкой Шуйского к микрофону, где, как было сказано, его ждал шумный успех, особенно объяснимый на фоне выступления мастера разговорного жанра.