Страница 28 из 40
— Давно он на свободе?
— Джекки?.. Это как посчитать. Если без перерыва, то уже восемнадцать дней. Освободился он года два назад. И сразу взялся за дело. Потерпевшие сигнализировали анонимно. Мы регулярно узнавали о вымогательствах, о настоящем терроре, но — никаких доказательств.
— Да. И у нас хватает таких преступлений. Иногда кажется, что не наведывались бы к нам в провинцию гастролеры, то и потише было бы. А то что-то чересчур часто постреливать стали.
— Это с одной стороны и хорошо, что постреливают. Чего ты удивляешься? Стреляют — значит еще не окончательно установилась мафиозная структура. Хуже, когда тишь да гладь. Прямой симптом того, что имущие безропотно платят дань рэкетирам, а те, кто отказывается — беззвучно исчезают в назидание остальным… Все начиналось с того, что шестнадцатилетние сопляки сбились в группку и завели моду брать с индивидуалов на базаре дань — по четвертаку с носа. Те уперлись было. Тогда одному товар кислотой облили, другому стойку с шитьем в грязь опрокинули… Невольно призадумаешься. А когда перемазали красной краской пару модных машин перламутровых тонов — начали платить. Уж лучше потерять четвертак дома, чем на ВАЗе пятьсот за подбор цвета. Нужный колер все равно не получишь…
— На этой стадии детские игры, вероятно, и кончились, — вставил майор.
— Разумеется. В небескорыстные игры молодых моментально вмешались «старшие товарищи». Бойкие юноши исчезли. Двое из них, правда, попали с переломами в больницу. И снова никаких жалоб и заявлений… Молчат и торговцы, хотя — это доподлинно известно — продолжают безотказно платить, но уже серьезным угрюмым «дядям».
— Странный у тебя тон, — заметил, остановившись посреди кабинета майор. — Игривый какой-то. И без надежный в то же время.
— Не надо так, Игорь-джан. Я все-таки верю, что боремся мы не впустую.
— И только?
— Хочешь для разрядки курьезный случай из базарной жизни?
— Давай, — майор снова зашагал из угла в угол.
— Наши спекулянты привыкли к любым неожиданностям. Но и они были озадачены, когда какой-то паренек вынес продавать дамский лифчик и запросил за него триста рублей… Я не говорю, что такой цены не бывает — валютные путаны, конечно, платят и побольше, но они обычно отовариваются у клиентов, или в «Березках», но уж, конечно, не на рынках. Впрочем, сам я это диво не видел, но говорили, что действительно «фирма».
— Ну?
— Подходит к этому парнишке девушка — высокая грудь обтянута белой полупрозрачной маечкой. И, заметь, без лифчика. Соски так и торчат сквозь тонкую ткань.
— Живописно излагаешь, капитан. Прямо, как очевидец.
— Сыщик без воображения — пустое место.
— Не отрицаю; И что же дальше?
— Повертела эту штуку, полюбовалась, но как за такие деньги без примерки брать? А ну как не подойдет? Не долго думая, скидывает девушка маечку. Базарные ротозеи слетелись моментально — зрелище получилось действительно впечатляющее. Толкаются, толпятся, вопят, глаза таращат… Девица надела, застегнула, как полагается — все в точку. Потом, совершенно спокойно сняла, аккуратно сложила и сунула в лифчик обратно в пакетик. Надела маечку, рассчиталась и была такова… А теперь поди, посчитай, сколько было вырезано кошельков из брюк, кофт и сумочек во время спектакля. Побей меня аллах палкой, все было организовано карманниками, а их мог надоумить на это только Джекки. Он в это время уже три дня на свободе гулял.
— У него что — дар организатора?
— Авторитет в лагерной «отрицаловке» и злобный напор составили Мустафину определенное положение в воровской иерархии. Правда, не такое высокое, как ему хотелось. Положению соответствовали и доходы. Но он был физически не в состоянии подчиняться даже своим более матерым собратьям. Поэтому шел напролом, и «работал» на свой страх и риск… Когда забирал выручку у продавшего машину дынь лотошника из торгового кооператива, тот, бедняга, и не сопротивлялся — знал, что его хозяин уплатил мафии положенное, и та обязана прийти на выручку… Найти Джекки для выяснения отношений труда не составляло. Он просто опешил, когда увидел у своего дома две машины, а в каждой по трое мордоворотов… В лес сними поехать согласился, так как интересовался, что же ему хотят сообщить… Переговоры шли напряженно, но известная дистанция сохранялась. А вот когда, один из так называемых «получал» — двухметроворостый бывший боксер — перешел к открытым угрозам, сопровождая их техническими терминами в адрес мамы Джекки, у каждого его уха свистнуло по пуле из как бы самопроизвольно прыгнувшего из рукава в ладонь Мустафина пистолета. Второй он уже нарочито медленно вытаскивал из-за пояса, куражась, посмеиваясь и поигрывая тяжелым длинноствольным «ТТ».
— Откуда тебе известны эти подробности?
— Джекки сам рассказал, когда оказался в таком положении, что скрывать подобные мелочи было просто смешно. Воспроизвожу дословно: «Руки вверх! Ноги на ширину плеч! Повернись!.. Шаг вперед!.. Теперь ты, длинный, боксер сраный, живо на спину!.. А вы, двое, — с носка. Вижу, вижу, силушки у вас не занимать. Добросовестно работайте, вздумаете филонить — пуля в стволе от возмущения может не сдержаться… Будешь помнить, паскуда недоразвитая, свою масть… Я говорить с вами ехал, дело объяснить… Деньги не на мак себе брал. В зоне люди поддержки ждут! Лю-у-у-ди, а не крысы-торгаши… Молодцы, стараетесь! Красивый парень стал… Можете продолжать, а я поехал. Ну-ка, ты, рыжий, кинь сюда ключи от твоей мусорки… Машину потом у моего дома заберете. Вопросы появятся — прошу в гости. Но учтите, холостой стрельбы больше не будет…»
— Ну, память у тебя! Чем же все это кончилось?
— Ошалевшие кооператоры со своими прихвостнями бросились к покровительствующим ворам, поняв, что с Джекки мускульной силой не сладить… Авторитеты, как заведено, благодушествовали в известной чайхане… После ритуального часового ожидания, в почетную комнату, отгороженную от остального мира пологом, впустили пострадавшего овощника. Конечно, председателя кооператива, а не лоточника. Предстать перед знаменитыми «паханами» — большая честь для простого смертного, в том числе и кооператора любого ранга. Председатель докладывал стоя, но таким тоном, словно валялся в ногах. «Я ведь всегда плачу вовремя, — ныл он, — и по договору, а сколько товару гниет, не продается… А тут среди бела дня грабят… Я просто в трубу вылетаю, уж лучше закрыться. И конфетники от его поборов, страдают… Мы так надеемся, что не оставите нас без поддержки!..»
— Да, дела у вас тут… И что же решили «паханы»?
— В то время, как решалась судьба Джекки, сам он, по его словам, накачивался морфием, и довел себя до полубредового состояния. Он сидел в теплом халате у окна с зажатым в руке пистолетом. А те, что должны были прийти за «Жигулями», на которых он приехал из лесу, все не появлялись. Вдруг без стука распахнулась калитка, и в сумерках замаячили человеческие фигуры… Джекки понял — это Шамиль, только он никогда не стучится, а статус «вора в законе» любого обязывает к гостеприимству… Шамиль умер сразу — пуля пробила сердце. Сгорбленный после несчастного случая на лесоповале, он, чудом выжив в лагерной больничке, озлобился на всех и вся. Лютовал нещадно, с наслаждением лично «уговаривая» недовольных и приговоренных… Вероятно, с этой миссией и пожаловал к Джекки, но тот опередил… Шедший сзади детина-телохранитель при выстрелах моментально рухнул наземь. Характерный булькающий хрип дал знать о том, что хозяин в его услугах нуждаться перестал. Выстрелов больше не было, но на всякий случай со двора он выполз по-пластунски. Там уже поджидал его тоже не собирающийся лезть под пули взбесившегося Джекки водитель. После этого Мустафин спокойно сдался сотрудникам милиции, подъехавшим на выстрелы… Тупое оцепенение от наркотиков и ужаса, сменилось полным безразличием.
— Прямо шекспировские страсти.
— Дальше больше… Находясь под следствием, месяцами Джекки обреченно метался по камере-одиночке, куда его посадили, чтобы оградить от самосуда… Срок заключения имел для него чисто символическое значение. Слишком заметной величиной в уголовном мире был плешивец Шамиль, чтобы его убийце позволили остаться жить… Во время суда небольшой зал был пуст — воровской мир игнорировал изгоя, одной ногой стоящего на том свете. Была, впрочем, еще вероятность, что они сменят гнев на милость и явятся в последний день — на объявление приговора… Но эта возможность осталась неиспользованной. Трое длинноволосых усатых парней, вооруженных автоматами, разоружили худосочный конвой, состоявший из малолеток, приковали солдатиков наручниками к креслам и благополучно скрылись вместе с Мустафиным.