Мстительница

Я еще раз смотрю на часы. До отбытия в «Богатырскую Силу» еще уйма времени. Хоть с этим-то слава Богу.

После блистательного офиса «Богданова и Пинкертона», в типовой восьмиэтажной «коробке» из стекла и бетона, шесть лет, назад возведенной на окраине города для «Богатырской Силы», я чувствую себя так, словно жизнь вдруг откатилась назад, переместила меня в Череповец, и вот я, одетая в синюю школьную форму девчушка, блуждаю по коридорам большого проектного института в поисках кабинета, где за кульманом работает папа. Вокруг снуют озабоченные работой сотрудники, и никому нет до меня никакого дела, пока одна пожилая женщина наконец не вызывается проводить меня туда, куда нужно…

Здесь вместо пожилой женщины трое легавых из вневедомственной охраны. В непробиваелшх бронниках и со столь же непробиваемыми выражениями сонного похуизма на каменных рожах. Никто никуда нас провожать не намерен, никто нас не встречает, хотя мы прибыли минута в минуту, как договаривались. Дорогу в офис кроме ментов нам преграждают несколько турникетов, какими сейчас оборудованы входы в метро.

— Не поняла, — коротко бросаю я Бондаренко, и он кидается к одному из охранников, начинает речитативом что-то втолковывать этому деревянному языческому болванчику. У меня создается впечатление, что мент даже не пытается вникнуть в то, что сейчас говорит Андрей. Всё заканчивается на том, что охранник молча кивает на прилепленную к стене табличку с надписью «Отдел пропусков» и стрелочкой, указывающей направление.

Бондаренко достает из кармана сотовый телефон. Я, пепеля взором мусора, с которым сейчас безуспешно пытался общаться Андрей, громко и четко произношу:

— Первым делом, когда утрясу все формальности, я вышвырну отсюда легавых и распоряжусь сформировать собственный отдел безопасности.

Как же мне хочется, чтобы этот болванчик что-нибудь ляпнул в ответ! Как же я жажду скандала! С каким удовольствием я сейчас закатала бы каблуком в эту безучастную рожу! Вот только мне помешало бы в этом узкое платье

И помешал бы невзрачный мужик лет сорока, вынырнувший откуда-то из-за угла и безошибочно бросившийся ко мне.

— Виктория Карловна?

Прищурившись, я окидываю его презрительным взглядом, молча киваю и холодно приказываю:

— Представьтесь.

— Топтыгин Валерий Петрович, администратор. Извините, я Вас ждал, но отвлекся всего на секунду…

«Сегодня, Топтыгин, ты здесь работаешь последний день. Отправляйся писать заявление», — готово сорваться у меня с языка. Но это не дело — начинать со скандала. Поэтому я произношу совершенно другое:

— Вы, Топтыгин, быть может, и ждали. А председатель Совета директоров?

— В командировке.

— Его заместитель?

— Он тоже. В командировке.

— Кто не в командировке?

Администратор начинает мне что-то суетно объяснять. Но я его не слушаю, размышляя о том, что мы до сих пор пока так и торчим перед неприступными турникетами — я, Пляцидевский, Бондаренко (чуть в стороне), примерно полвзвода охраны — четыре моих стояка и четыре Андрюшиных, которых он, подсуетившись, успел прихватить с собой из «Пинкертона».

Картина маслом, еби твою мать!

— Кого сегодня утром предупреждал, что приедем? — поворачиваюсь я к Бондаренко, полностью игнорируя продолжающего что-то трещать Валерия Павловича.

— Всё передал референту.

— Что «всё»?

— Чтоб тебя встретили, чтоб к четырем собрали Совет директоров.

— Сам видишь, как нас встречают. А весь Совет директоров в командировке. Нашел, кому отдавать указания — референту! Что, не мог попросить к телефону уборщицу? Она бы всё обеспечила лучше. А тебе, недоноску, — понижаю я голос настолько, чтобы «недоноска» расслышал только Андрей, — разве можно чего-нибудь поручить?

Сейчас с чувством выполненного (вернее, невыполненного) долга можно плюнуть на всё, развернуться и выйти их этого негостеприимного «муравейника». Сесть в уютный «Мерсюк» и отправляться домой. Отсыпаться. На сегодня достаточно!

Вот только как же я буду при этом выглядеть — горе-хозяйка, которую замухрышка администратор не пустил дальше порога ее собственной фирмы? Ну уж нет! Посмешищем никогда не была! И не буду!

Вот только завтра (или послезавтра, или через неделю, если меня не ухлопает снайпер) возвращаться сюда, всё равно, предстоит. И ни раз. Теперь это место моей работы.

Вот только, даже если против этого ополчились все обстоятельства, я привыкла всегда доводить начатое до конца.

— Проводите меня в кабинет, — оборачиваюсь я к еще не умолкшему Валерию Павловичу.

— Какой кабинет? — на его лице идиота выражение полнейшего непонимания. И полнейшей растерянности.

Всё-таки первым делом, как только приму здесь дела, я вышвырну вон этого олигофрена!

— Кабинет моего отца, Василия Сергеевича Богданова, — зловеще цежу я, прикидывая, как начну чинить здесь расправу, если услышу, что кабинет уже занят. Я даже не сомневаюсь в том, что это именно так.

Но, как ни странно, Топтыгин гостеприимно протягивает руку к турникетам и торжественно приглашает нас:

— Проходите.

Я оборачиваюсь к стоякам, лаконично бросаю: «Все со мной», и наконец оказываюсь на законно принадлежащей мне территории. Никаких кадочек с искусственными пальмами, никакого ковролина, как в «Пинкертоне». Вместо него вытертый местами линолеум и скрипучие дверцы обычного лифта. И это в офисе фирмы с годовым оборотом в несколько миллиардов долларов!

«Что это? — пытаюсь понять я, утрамбовываясь вместе со своей свитой в кабинку лифта. — Прагматизм? Аскетизм? Банальная жадность? Но ведь в „Пинкертоне“ всё абсолютно иначе. Интересно, почему Богданов предпочитал работать не там, а именно здесь? Потому, что эта контора расположена ближе к его коттеджу? Других объяснений этому просто не вижу».

— Кстати, — небрежно бросаю я через плечо администратору. — Вы сейчас пропустили в офис восьмерых вооруженных мужчин, не считая еще двоих и меня, и лично сопровождаете их в VIP-зону, даже не проверив ни у кого документы.

— Я знаю в лицо Андрея Николаевича, — смущенно лопочет Топтыгин. — К тому же, меня предупредили, что к четырем часам должны прибыть Вы.

— Меня Вы тоже знаете в лицо?

— Теперь знаю, — убито вздыхает начальник охраны. То, что неприятности ему обеспечены, он уже понял.

«Бардак, — тем временем размышляю я. — Неужели успели столь распуститься за какие-то три с половиной месяца после смерти Богданова? Или всё было так изначально? Ничего не понимаю! И ничем не хочу заниматься. Хочу спать!!!»

А поэтому мое первое посещение «Богатырской Силы» можно смело окрестить стремительным блицкригом — я провожу здесь менее часа.

…Хотя бы VIP-зона, занимающая восьмой этаж, внешним видом не напоминает затрапезные совдеповские учреждения общего пользования. Есть здесь и ковролин, и ламинированные под дерево плиты, которыми отделаны стены. Есть и двое местных охранников — уже не легавые в бронежилетах, а довольно приятные молодые парни в строгих костюмах, которые при моем появлении учтиво приподнимаются со своих стульчиков.

Широкий коридор. Справа двери, слева двери. Толкаю одну — заперто. Другую — заперто, черт побери!

— Все в отпусках? В командировках? Или их покоцали киллеры? — так и брызжу я ядом.

Третья дверь после моего сильного толчка не открывается, не распахивается, а попросту отлетает в сторону!

Маленькая приемная. Вполне соответствующая ее ничтожным размерам маленькая молоденькая секретарша, застывшая за своим столиком с телефонной трубкой в руке. Она взирает на меня, на Бондаренко, на наших мордоворотов телохранителей, ввалившихся в комнату следом за нами… нет, не с удивлением, не со страхом, а с животным ужасом, отчетливо отражающимся в больших, обведенных тушью глазах. «Настал мой смертный час», — наверное, при этом думает это ничтожество. А уже завтра всем своим подругам-секретаршам будет на ушко нашептывать про меня: «Шалая! Наградил Бог нас новой хозяюшкой!» Нет, завтра — суббота. У девочки выходной. Тогда, значит, будет нашептывать в понедельник.