Выигрыш — смерть

— Сикач, Бережной, Бреславец — к начальнику, — послышалось по селектору.

— С большим трудом по отпечаткам пальцев удалось установить личность погибшего. Пальцы распухли, долго пробыл в воде. Итак — Лемешко Дмитрий Дмитриевич. Уроженец Донецка, 1963 года рождения. В Москве не прописан. В 1980 году Макеевским судом Донецкой области по статье 81 часть 3 был осужден к четырем годам лишения свободы с отбыванием наказания в ВТК усиленного режима. На погибшем белые туфли и синий спортивный костюм западногерманского производства. Документов и личных вещей не обнаружено. Смерть наступила в результате попадания воды в дыхательные пути — Лемешко попросту утонул. Зафиксирована легкая степень опьянения. В новый, словно только из магазина, мешок, в котором находился труп, вложены три кирпича. Свидетель Сергей Вегер показал, что мешок сброшен в воду в четыре утра двумя мужчинами: высоким и плотным коренастым, которые приехали на светлых «жигулях». Две первые цифры номера 19, номер московский. В последнем свидетель не уверен.

— Не густо, — полковник рисовал на листе бумаги стрелы и цифры одному ему понятных условных знаков. — Значит так, орлы. Автомобилем займется Бережной, Бреславцу надо «пробомбить» квартиросдатчиков. В Донецк ехать тебе, Павел. Надо сказать, что этот чертов мешок объявился очень некстати. На нас и так висит два нераскрытых убийства. И народ совершенно законно спрашивает — чем это занимается милиция? Итак — чем мы занимаемся?

— Ну, понесло, старика. Сел на любимого конька, — улыбнувшись, шепнул на ухо Сикачу Бреславец.

— Итак — чем мы занимаемся? — с суровой много значительностью произнес полковник, назидательно подняв указательный палец. — Мы занимаемся черт знает чем, переписываем бумажки, ловим проституток, которые неспособны заработать даже на презервативы, перекидываем с место на место «кидал». А когда нужно захлопнуть в мышеловке мерзавца, который способен убить человека — тут мы пас… Согласны?

Троица дружно закивала.

— Вот-вот, — на поверку мы не орлы, а сукины дети, у нас преступники годами ходят на свободе, а честные люди боятся высунуть нос за двери. Почему сие происходит? — полковник выдержал паузу, глядя в потолок, словно хотел прочитать там нечто важное.

— А потому, — продолжал он, — что мы забыли, что такое настоящий профессионализм. И не пытайтесь меня переубеждать!

Переубеждать полковника никто не стремился. Все трое молчали, они знали, что так шеф «заводится» на дело.

— Все свободны, — наконец сказал полковник и с силой бросил карандаш на стол. Карандаш отскочил и упал на пол.

…В поездку Сикач собирался, как всегда, быстро: командировки следовали одна за другой. Донецк — это, по сути, домашнее дело, если сравнить с недавней поездкой на южную границу, откуда в Москву текли наркотики.

Неделя в шахтерской столице дала обильный материал на Лемешко, но запомнилась плохим пивом в гостиничном буфете и немилосердно скрипучей кроватью в номере. Уже через три дня, когда Сикач вернулся в гостиницу с головной болью от копания в бумагах, в номере появилась шустрая темноглазая горничная в кокетливой косынке. Извинившись, она стала смахивать пыль. Под полупрозрачной блузкой колыхалась зрелая грудь.

— Всё дела? — пропела она над ухом Сикача.

Через полчаса кровать в номере скрипела, как утлый

парусник в шторм. Пока бабенка посмеивалась в углу, белея голым телом, Сикач пихал под деревянное дно все тряпки, какие нашлись в номере.

— Не скрипит, — давясь смехом, заключила бабенка. — А ты ничего, смекалистый парень!..

Всю свою смекалистость Сикач употребил, чтобы обнаружить мотивы убийства. В Верхнеозерске вскрылись кое-какие связи. Стала вырисовываться картина: Лемешко хватанул там, где между воротилами преступного мира все уже было распределено. И, видимо, хватанул так, что не успел и распробовать, как его настигла смерть.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДМИТРИЯ ЛЕМЕШКО, КОТОРЫЕ НИКОГДА НЕ БЫЛИ НАПИСАНЫ

Настоящая любовь пришла ко мне в пятнадцать. Женщины нравились мне и раньше, я был попеременно влюблен в одноклассницу, в соседку и даже в мамину сотрудницу. Но страсть к деньгам — она пришла и осталась навсегда. Как ток, как постоянное силовое поле.

В подвальчике «Союзпечать» на главной улице, где мама, в надежде отвлечь меня от сомнительных уличных похождений, покупала мне марки, всегда вертелись сметливые ребята моих лет, липли к посетителям магазина.

— Смотрите, выбор богаче, чем на витрине. Что желаете? Флора, фауна, спорт, космос, живопись? Есть английские, испанские, австралийские…

Сделки заключались в соседнем подъезде, а зачастую прямо на глазах ворчащих для приличия продавцов. Меня всегда тянуло к коммерции. Самое трудное в любом деле — начало. К молодой женщине, задержавшей взгляд на витрине «Союзпечати», я подкатил довольно лихо.

— Марочками увлекаетесь? Какие предпочитаете?

Подействовала скорее угодливая интонация, чем качество моих марок. Из двух рублей выручки половину составила чистая прибыль. Через месяц я зарабатывал десять — пятнадцать рублей в день. Это существенно отличалось от маминой зарплаты. Не пугали прогулы и двойки в школе — коммерция того стоила. Рос доход, а с ним и пачка бумажек дома в тайнике.

Рыжих, мордатых, веснущатых братьев-близнецов Леню и Аркадия Кацманов за глаза называли Кальсоны. Позволить себе звать их так я не мог — ростом не вышел. Однажды вертлявый Вадик задал явно провокационный вопрос:

— Дима, что ты думаешь о братцах? На цырлах перед ними ходишь?..

— Что? Кальсоны!? Да я…

Меня прервал мощный подзатыльник. Я отлетел к стене. Сзади с изумленно-возмущенными лицами стояли неслышно подошедшие Кацманы. Зрители довольно похохатывали. Потом я бессильно плакал, уткнувшись в диванную подушку, получив вместо отобранного кляссера с марками синяк под глазом и приказ не появляться в «Союзпечати».

В кинотеатре шел незабвенный «Фантомас». Голова очереди к кассе упиралась в обескураживающую табличку «Билетов нет». Зато они в изобилии водились у шмыгающих по залу подростков. Простояв час, я взял максимум того, что давали в одни руки — четыре билета, «наварив» на них при продаже по рублю. Назавтра удалось занять очередь в пяти местах. Не хуже, чем на марках, и Кацманы не достанут.

Но безоблачного счастья не бывает. Вскоре появился Лёпа — личность в районе знаменитая. Вечно навеселе, воспаленные щеки заросли белесой поросячей щетиной, после года отсидки за тунеядство он куда-то для вида устроился. Непонятно, когда он успевал трудиться — ни одна выпивка или драка в районе без него не обходились.

— Ты все себе гребешь, цыпа, а дядя голодный ходит. Ты дай дяде, а то он, когда голодный, может и головку открутить, — Лёпа цедил сквозь зубы, явно забавляясь. — Значит, процентик дяде — раз, касса у меня на мушке — два, попадешься — от милиции отмажу — три.

Перспектива работать под покровительством Лёпы победила жадность. Я пожал протянутую руку с двумя жирно наколотыми на пальцах перстнями.

— Ну, что — спрыснем знакомство? Давай башли.

Я с готовностью достал деньги. В ресторане Лёпа выделил рубль швейцару, остальное положил себе в карман.

— Заметано, как в сейфе.

Официантка, не дожидаясь заказа, принесла бутылку водки и пару овощных салатов.

— Гоп-стоп, Дима, не проходите мимо, — Лёпа поднял рюмку. — Веселей, начальник-качальник!

Первая рюмка пошла плохо. Я закашлялся, на глазах выступили слезы.

— Ну, ты, цыпа, пьешь, аж из глаз каплет! А вот так ее! — Лёпа в один дух махнул рюмку и смачно захрустел салатом. Смутно помню, что произносил тосты, целовался с Лёпой, клялся в вечной дружбе… Очнулся утром дома. Новый друг доставил меня домой, прислонил понадежнее, ткнул в кнопку звонка и сбежал по лестнице.

Утром мать кляла свою пропащую жизнь. Я, по ее мнению, был окончательным убоищем. Выпив не меньше ведра воды, я схватил портфель и выскочил на улицу. Портфель я оставил у Лёпы — и вновь закрутилось «билетное дело». Ничто не предвещало беды, пока однажды ко мне не подошел невзрачный мужичонка средних лет.