Без Веры

– Стерва!

А «стерва» уже, не теряя ни единой секунды, летела к столу. Прыжок! Еще один! И вот в руке у нее литровая водочная бутылка, наполовину наполненная жидкостью, – если постараться, такой можно убить.

Вложив в удар всю свою злость, всю свою жажду жизни, Ольга закатала бутылкой Сергею в лобешник. Карасев неуклюже попробовал увернуться, попытался прикрыться рукой, но опоздал. Удар пришелся точнехонько в цель. И то ли он был слишком мощным, этот удар, то ли слишком тонким оказалось стекло, но бутылка при этом разлетелась на сотню осколков, а в Ольгиной руке осталось лишь длинное горлышко с острыми, словно бритва, краями – то, что в определенных кругах принято именовать «розочкой». На этот раз уже совершенно молча Карасев завалился на бок и замер в позе зародыша. Из рассеченного лба устремилась на пол струйка крови.

Ольга вздохнула: «Все позади?» – и растерянно посмотрела на остаток бутылки, который все еще судорожно сжимала в руке, – горлышко с длинным острым осколком стекла напоминало короткий кинжал. Она аккуратно положила «розу» на край стола, взяла заварочный чайник и точно запустила его в окно.

«И где же вы, сволочи-мусора?!»

Чайник, как пушечное ядро, с громким звоном пробил навылет оба стекла. И сразу же Ольга бросилась к разбитому окну, заорала, что было мочи:

– Помогите!!! На помощь!!! На помощь!!! Менты!!!

Похоже, что ими даже и не пахло поблизости. Оставалось надеяться лишь на себя, и Ольга начала судорожно искать шпингалеты, чтобы распахнуть рамы и выбраться наружу. Но окно было попросту заколочено на зиму. Она кинулась к другому, сорвала на пол портьеру. Та же картина! И в этот момент…

– Оля, Оленька…

Карасев приходил в себя. Он встал на четвереньки, но его покачнуло, и он вновь опрокинулся на бок. И снова, с упорством фаталиста, который уже все потерял, а поэтому наиболее опасен, он попытался подняться.

«Еще пять минут, – поняла Ольга, – и этот урод снова станет опасен».

Она бросилась к столу, схватила свою «розу»…

– Оля-Оля, ты умрешь…

…и без раздумий всадила длинный осколок стекла точно в левый глаз Сергея. Карасев издал долгий стон и вновь завалился на бок. А «розочка» так и осталась торчать у него из глазницы.

И в этот момент менты начали выламывать дверь.

…Потом для нее все было словно в тумане. Она сидела за столом и безучастно наблюдала за тем, как вокруг Сергея суетятся три мусора. Перебинтовывают ему харю и голову, вызывают по рации «скорую» и кого-то из своего начальства. На нее им было совершенно плевать. Лишь в самом начале, как только ворвались в дом, к ней подскочил немолодой старший сержант, спросил:

– Вы как? Не ранены?

– Нет даже ушибов, – сказала Оля, наливая себе в стакан из пластиковой бутылки.

– А стресс? Сейчас принесут аптечку и дадут вам успокоительное.

– Вот мое успокоительное, – поболтала Ольга бутылкой с остатками самогонки.

– А что там?

– Горилка.

После этого сержант от нее отвязался, предоставив возможность спокойно наблюдать за тем, как мусора неумело пытаются наложить Карасеву повязку.

«А ведь я медик, – думала Оля, – и моя прямая обязанность, это встать, отогнать уродов от раненого и заняться оказанием первой помощи».

Но ничто сейчас не смогло бы заставить ее не то что прикоснуться, даже приблизиться к Сергею…

– Ну что, подружка, – подкатился к ней молоденький розовощекий летеха, когда с пеленанием карасевской башки было с грехом пополам покончено. – Как твое ничего? Как тебе наши местные маньяки?

Ольга поднялась со стула. С лейтенантиком они были почти одного роста.

– Это вы должны были наблюдать за домом сегодня?

– Мы, – в голосе лейтенанта послышались нотки смущения.

– И где же вы были? – Оля говорила совершенно спокойно. Спокойнее она, пожалуй, была лишь тогда, когда сегодня билась с маньяком.

– В машине, – ответил ей мусор. Смущение в тоне исчезло, теперь там сквозила беспечность. – Тебя как зовут, амазонка? Меня – Александр.

– Вы слышали, как я орала?

– Нет, у нас же там рация. Трещит, шумит, пони маешь.

– Орала я не по рации. У меня ее, к сожалению, не было. А видели вы, как я, чтобы привлечь ваше внимание, срывала с окон занавески?

– Так в машине ж…

– А почему в машине-то, а не у дома? – хихикнула и расплылась в широченной улыбке Ольга. Со стороны никто бы и не подумал, что эта растрепанная девушка сейчас может точить на кого-нибудь зуб.

– Так ведь дубак-то какой, – тоже развеселился лейтенант. – Минус пятнадцать. Все яйца бы поморозили. А нам ведь еще рожать.

– Мне тоже, – продолжала ослепительно улыбаться Ольга. – Итак, значит, пока меня здесь насиловали и убивали, вы грели яйца в машине. Кто старший наряда?

Летеха в мгновение ока перестал улыбаться, насторожился. Его рожица приобрела надменное выражение.

– Ну, я, предположим. Вот только слушай, подружка. Не надо мне сейчас пудрить мозги: мол, так не делают, я буду жаловаться, меня из-за вас чуть не по…

Он слишком увлекся своим монологом. И пропустил. Справа. Хлесткую оплеуху, в которую Ольга вложила, наверное, все, что накопилось в ней за сегодня.

Лейтенант удивленно схватился за щеку и чуть отступил назад. Ольга решительно шагнула следом за ним и с ходу закатала еще. На этот раз с левой руки. Изо всех оставшихся сил. Так, что мусорок чуть не упал.

Потом ей скрутили руки назад.

Приходя в себя, лейтенант тряхнул головой и поднял на Ольгу безумный взгляд.

– Вот и звездец тебе, шкура! – просипел он. – Допрыгалась! Не дотрахал маньяк, так дотрахаем мы! В ИВС!

Он неосторожно приблизился к Ольге, беспечно предполагая, что раз у нее скручены руки, то огрызаться она уже не способна; сейчас можно говорить ей все, что угодно. И в тот же момент заработал носком сапога по яйцам, которые так заботливо берег от мороза.

– В браслеты стерву, – с трудом выдавил из себя лейтенантик. – У кого браслеты?

– Да брось ты, Саня, – сказал из-за спины Ольги легавый – тот, что продолжал держать ее руки, – пожалуй, самый благоразумный из этой ментовской троицы. – Неизвестно, кто там за ней стоит.

– Это уж точно, – спокойно заметила Ольга. – То, что намылят вам задницы, я гарантирую.

– В браслеты, сказал! – не унимался летеха и даже начал хвататься за кобуру, но в этот момент на пороге объявилась бригада «скорой помощи».

Один из медиков сразу склонился над Карасевым. Другой сперва бросил удивленный взгляд на скрученную Ольгу, потом перевел его на продолжавшего сидеть на корточках мусора.

– Есть еще раненые? – растерянно спросил он.

– Есть, – моментально откликнулась Оля и ногой указала на лейтенанта.

– Что у него?

– Ушиб паха и полная атрофия совести и чувства служебного долга. Эй, – Ольга, как могла, вывернула назад голову. – Отпусти-ка меня.

– А буянить не будешь? – поинтересовался державший ее за руки мусор.

– Да сдались вы мне! Цыпленка вашего наказала и хватит.

И она сразу же обрела свободу. Подошла к столу, допила самогонку, потом остановилась напротив так и не поднявшегося с корточек Саши.

– Слышь, юродивый. Уж не серчай, если там ненароком чего тебе раздавила. Тебе ведь еще рожать. А сейчас поднимайся. Начальство приехало.

И она перевела взгляд на дверь, где на пороге стояли два ментовских майора и с интересом обозревали поле минувшей битвы.

Всю субботу Ольга занималась хозяйством. Прибралась у себя комнате, простирнула кое-какое бельишко, в пух и прах отчихвостила подвыпившего папашу и сходила в магазин за продуктами. Неприятности, которые она нажила на свою задницу накануне, естественно, не выходили из головы весь день, но воспринимались ею просто как экстремальное приключение. «Почти каждому в жизни суждено хотя бы раз походить по лезвию ножа, – трезво размышляла Ольга, покупая пять килограммов картошки. – Главное, чтобы это благополучно заканчивалось».

…Домой из Форносова ее привезли ранним утром на ментовской машине, помариновав предварительно в отделении пару часов до тех пор, пока она, наконец, не добралась до телефона и не наябедничала диспетчеру.