Стихи

Недосчитавшись голоска одной, в былых балах утраченной подвески, на грех ее обидевшись по-детски, он заскучал и захотел домой.

Печальную пылинку серебра влекла старуха из глубин юдоли, и тяжела была ее ладони вся невесомость быта и добра.

Какая грусть - средь сумрачных теплиц разглядывать осеннее предсмертье чужих вещей, воспитанных при свете огней угасших и минувших лиц.

И вот тогда, в открывшейся тиши, раздался оклик запаха иль цвета: ко мне взывал и ожидал ответа невнятный жест неведомой души.

Знакомой боли маленький горнист трубил, словно в канун стихосложенья,так требует предмет изображенья, и ты бежишь, как верный пес на свист.

Я знаю эти голоса ничьи. О плач всего, что хочет быть воспето! Навзрыд звучит немая просьба эта, как крик:- Спасите?- грянувший в ночи.

Отчаявшись, до крайности дойдя, немое горло просьбу излучало. Я ринулась на зов, и для начала сказала я:- Не плачь, мое дитя.

- Что вам угодно?- молвил антиквар.Здесь все мертво и не способно к плачу.Он, все еще надеясь на удачу, плечом меня теснил и оттирал.

Сведенные враждой, плечом к плечу стояли мы. Я отвечала сухо: - Мне, ставшею открытой раной слуха, угодно слышать все, что я хочу.

- Ступайте прочь!- он гневно повторял. И вдруг, средь слабоумия сомнений, в уме моем сверкнул случайно гений и выпалил:- Подайте тот футляр!

- Тот ларь?- Футляр.- Фонарь?- Футляр!- Фуляр? - Помилуйте, футляр из черной кожи.Он бледен стал и закричал:- О боже? Все, что хотите, но не тот футляр.

Я вас прошу, я заклинаю вас! Вы молоды, вы пахнете бензином! Ступайте к современным магазинам, где так велик ассортимент пластмасс.

- Как это мило с вашей стороны,сказала я,- я не люблю пластмассы.Он мне польстил:- Вы правы и прекрасны. Вы любите непрочность старины.

Я сам служу ее календарю. Вот медальон, и в нем портрет ребенка. Минувший век. Изящная работа. И все это я вам теперь дарю.

...Печальный ангел с личиком больным. Надземный взор. Прилежный лоб и локон. Гроза в июне. Воспаленье в легком. И тьма небес, закрывшихся за ним...

- Мне горестей своих не занимать, а вы хотите мне вручить причину оплакивать всю жизнь его кончину и в горе обезумевшую мать?

- Тогда сервиз на двадцать шесть персон!воскликнул он, надеждой озаренный.В нем сто предметов ценности огромной. Берите даром - и вопрос решен.

- Какая щедрость и какой сюрприз! Но двадцать пять моих гостей возможных всегда в гостях, в бегах неосторожных. Со мн 1000 ой одной соскучится сервиз.

Как сто предметов я могу развлечь? Помилуй бог, мне не по силам это. Нет, я ценю единственность предмета, вы знаете, о чем веду я речь.

- Как я устал!- промолвил антиквар.Мне двести лет. Моя душа истлела. Берите все! Мне все осточертело! Пусть все мое теперь уходит к вам.

И он открыл футляр. И на крыльцо из мглы сеней, на волю из темницы явился свет и опалил ресницы, и это было женское лицо.

Не по чертам его - по черноте, ожегшей ум, по духоте пространства я вычислила, сколь оно прекрасно, еще до зренья, в первой слепоте.

Губ полусмехом, полумраком глаз лицо ее внушало мысль простую: утратить разум, кануть в тьму пустую, просить руки, проситься на Кавказ.

Там - соблазнять ленивого стрелка сверкающей открытостью затылка, раз навсегда - и все. Стрельба затихла, и в небе то ли бог, то ль облака.

- Я молод был сто тридцать лет назад,проговорился антиквар печальный.Сквозь зелень лип, по желтизне песчаной я каждый день ходил в тот дом и сад.

О, я любил ее не первый год, целуя воздух и каменья сада, когда проездом - в ад или из ада вдруг объявился тот незваный гость.

Вы Ганнибала помните? Мастак он был в делах, достиг чинов немалых. Но я о том, что правнук Ганнибалов случайно оказался в тех местах.

Туземным мраком горячо дыша, он прыгнул в дверь. Все вмиг переместилось. Прислуга, как в грозу, перекрестилась. И обмерла тогда моя душа.

Чужой сквозняк ударил по стеклу. Шкаф отвечал разбитою посудой. Повеяло паленым и простудой. Свеча погасла. Гость присел к столу.

Когда же вновь затеяли огонь, склонившись к ней, переменившись разом, он всем опасным африканским рабством потупился, как укрощенный конь.

Я ей шепнул:- Позвольте, он урод. Хоть ростом скромен, и на том спасибо. - Вы думаете?- так она спросила.Мне кажется, совсем наоборот.

Три дня гостил,- весь кротость, доброта,любой совет считал себе приказом. А уезжая, вольно пыхнул глазом и засмеялся красным пеклом рта.

С тех пор явился горестный намек в лице ее, в его простом порядке. Над непосильным подвигом разгадки трудился лоб, а разгадать не мог.

Когда из сна, из глубины тепла всплывала в ней незрячая улыбка, она пугалась, будто бы ошибка лицом ее допущена была.

Но нет, я не уехал на Кавказ. Я сватался. Она мне отказала. Не изменив намерений нимало, я сватался второй и третий раз.

В столетие том, в тридцать седьмом году, по-моему, зимою, да, зимою, она скончалась, не послав за мною, без видимой причины и в бреду.

Бессмертным став от горя и любви, я ведаю этим ничтожным храмом, толкую с хамом и торгую хламом, затерянный меж богом и людьми.

Но я утешен мнением молвы, что все-таки убит он на дуэли. - Он не убит, а вы мне надоели,сказала я,- хоть не виновны вы.

Простите мне желание руки владеть и взять. Поделим то и это. Мне - суть предмета, вам - краса портрета: в награду, в месть, в угоду, вопреки.

Старик спросил:- Я вас не вверг в печаль признаньем в этих бедах небывалых? - Нет, вспомнился мне правнук Ганнибалов, сказала я,- мне лишь его и жаль.

А если вдруг, вкусивший всех наук, читатель мой заметит справедливо: - Все это ложь, изложенная длинно,Отвечу я: - Конечно, ложь, мой друг.

Весьма бы усложнился трезвый быт, когда б так поступали антиквары и жили вещи, как живые твари, а тот, другой, был бы и впрямь убит.

Но нет, портрет живет в моем дому! И звон стекла! И лепет туфель бальных! И мрак свечей! И правнук Ганнибалов к сему причастен - судя по всему. Белла Ахмадулина. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1998.

ПЯТНАДЦАТЬ МАЛЬЧИКОВ Пятнадцать мальчиков, а может быть и больше, а может быть, и меньше, чем пятнадцать, испуганными голосами мне говорили: "Пойдем в кино или в музей изобразительных искусств". Я отвечала им примерно вот что: "Мне некогда". Пятнадцать мальчиков дарили мне подснежники. Пятнадцать мальчиков надломленными голосами мне говорили: "Я никогда тебя не разлюблю". Я отвечала им примерно вот что: "Посмотрим".