Страница 45 из 101
— Эй, вы! Лантхильд — хвор?
Великаны переглянулись. На их лицах проступило искреннее изумление. Можно подумать, только что у них на глазах обезьяна заговорила по-человечески.
Потом тот, что с желтыми волосами, тяжко обронил:
— Лантхильд ист ин замма хузам.
И скрестил руки на груди, слегка выпятив вперед живот.
Очень монументально. У Сигизмунда так явно не получится.
И снова наступило тягостное молчание.
Тоска, отступившая было перед лицом смертельной опасности, вернулась к Сигизмунду и стремительно росла. Он почувствовал себя в осаде. Анахрон осадил его в его же собственном доме.
Может, лунница их притянула? Почему тогда не Лантхильду? Пока не поздно, надо перехватить инициативу. Нам бы ночь простоять, а утром — звонить Никифоровичу. И отгружать перемещенных. Пусть натурализует. Или пусть старому пердуну Шульце или Шутце — как его — в Боливию «молнию» отбивает. Мол, приезжай, партайгеноссе, на этот раз твоих принесло. Арийцев с лошадиными мордами.
И в задницу всех! И звездец!
Сигизмунд, грозно насупясь, уставился на зигфрида с соломенными волосами и рыкнул:
— Брозар! Лантхильд! Аттила! Хуз! Гайтс! Айзи! Аспид! Анахрон! Хрен вам всем!
Желтоволосый согнал с морды заскорузлую хмурость. Просветлел даже. Молвил неспешно, действуя по тому же принципу, что Сигизмунд:
— Лантхильд! Манна! Барнило! Сигисмундс! — И, подумав, добавил еще несколько ключевых слов: — Ого! Озо! Фидвор фоньос! Гизарнис карахо!
И замолчал, как автомат, у которого кончился завод.
Сигизмунд понял, что на эту реплику надо как-то реагировать. Иначе ночь не продержаться.
Поэтому, поднапрягшись, Сигизмунд выдал следующее:
— Ик им Сигисмундс! Ик им микила! Ик им махта-харья! Ик им генеральный директор! Господи, мужики, как мне хреново…
Бросив взгляд на рыжего, Сигизмунд вдруг заметил, что тот — жуткая кровавая маска — виновато помаргивает. И глаза у него голубые и раздолбайские.
Ночь. Конец XX века. Центр Санкт-Петербурга. Комната. В паркетном полу торчит меч. Рядом валяется газовый разводной ключ в розовых цветочках. Неподвижно стоят три патлатых мужика и тупо пялятся друг на друга. Словеса бессвязные выкрикивают.
Вечно вы, Сигизмунд Борисович, в какую-нибудь идиотскую историю влипаете! А другие в это время спят. Или эротический канал по евровидению смотрят.
Сигизмунд обратился к рыжеволосому вполне дружески:
— Зу ис Вавила.
Не узнать его было невозможно. Вавила до смешного был похож на карикатурные изображения, созданные во множестве Лантхильдой.
Тот сперва растерялся, но потом просиял. Стал что-то многословно объяснять. На меч показывал, на разводной ключ. Мол, уж прости, земеля, так уж вышло… С кем не бывает — ошибся…
Сигизмунд махнул рукой:
— Идемте чай пить.
А у самого в голове опять мелькнуло: только бы ночь продержаться.
Современный стереотип поведения — Hello, Bob! How are you? A drink? — с этими парнями явно не проходил. Препровожденные Сигизмундом на кухню, остановились. Видно было, что табуретки чем-то страшно поразили их воображение.
Сигизмунд показал им, чтобы сели. Те осторожно устроились, Вавила — видимо, от застенчивости — на самый краешек. Как и следовало ожидать, кувырнулся. Хмурясь, поднялся на ноги. Видимо, счел, что над ним подшутили. Посмешищем сделать захотели, за плачевную ошибку отомстить.
Сигизмунд поспешно усадил Вавилу в свое кресло. Чтобы не зарезал.
Вошел кобель. Боязливо обнюхал чуни. Тихонько порычал на Вавилу.
— Хундила, — поведал Вавила Сигизмунду. И глазами спросил хозяина: можно ли настырной хундиле пенделя дать?
Сигизмунд потрепал пса за уши.
— Миина хундила, — пояснил он.
Вавила с сомнением поглядел на животное. Затем разразился чинной неспешной, но очень многословной речью. «Хундсы» в речи мелькали часто. Видать, немало славных хундсов повидал на своем веку Вавила.
Когда тот замолчал, заговорил брат Лантхильды. Вамба его, кажется, зовут.
Вамба высказывался в том смысле, что безмерно много хундсов, свирепых и славных, обитают вкруг аттилиного хуза. И не такие это ублюдки, что при Вавиле трутся, объедками питаясь, а предивные хундсы. И знал бы Вамба, что в дому сигисмундсовом хундсы потребны, пригнал бы целую стаю.
Все это излагалось не только пространными речами, но также с помощью жестов, обильного и разнообразного звукоподражания и великого количества выразительных гримас.
Сигизмунд слушал и смертно тосковал. Ничего, до рассвета осталось недолго. Скоро можно будет озофонировать Никифоровичу о прибытии геноносцев. Быков, так сказать, производителей.
Испив чаю, гости оставили наконец свою угнетающую чинность. Порывались что-то рассказывать Сигизмунду. Пришельцев буквально распирало от желания общаться. Сигизмунд страшно уставал от бесед на незнакомых языках. Чем бы их таким занять?
И тут его осенило. Он принес из комнаты и выложил перед гостями лантхильдины рисунки.
Результат превзошел все ожидания. Сперва обе головы — желтоволосая и рыжеволосая — сблизились и зависли над рисунком. Потом раздался оглушительный хохот. Вамба подхватил рисунок, Вавила начал вырывать листок у него из рук. Помяли. Оба наперебой тыкали в листок пальцами и что-то бурно объясняли Сигизмунду.
Они не только узнали себя. Они стремились поведать как можно больше подробностей того инцидента, что послужил сюжетом для лантхильдиного опуса.
Сигизмунд смотрел на них с кислой улыбкой.
Остальные рисунки им тоже понравились. Вамба с удовольствием объяснял что-то про хуз, про аттилу.
Затем Вамба отложил рисунки в сторону, сделался снова очень серьезным, встал и потянулся к ножу.
Сигизмунд оцепенел. Ну, всђ! Теперь главное — не заорать. Почему-то не хотелось, чтобы в трусости его уличили.
Видать, обидело что-то Вамбу. Может, в рисунке?..
Вамба снял с пояса кинжал в ножнах, придал лицу суровость и на обеих ладонях протянул кинжал Сигизмунду.
Сигизмунд немного подумал. Сказал:
— Спасибо.
Принял кинжал. Пояса не было. Куда цеплять-то? Покрутил в руках. Вытащил наполовину. Вамба одобрительно закивал. Они с Вавилой внимательно наблюдали за Сигизмундом.
Наконец Сигизмунд встретился с ними глазами и кивнул. Они расцвели широкими улыбками.
Так. Какие у благородных дикарей обычаи? Сигизмунд лихорадочно вспоминал аналогичные сцены в фильмах «Виннету — сын Инчу-Чуна» и им подобных. Вроде, отдариваться положено.
Он быстро обвел взглядом кухню. Что бы Вамбе такого подарить?
Не консервную же банку?
Наручники!
Морж, ты — гений!
Наручники произвели фурор. Вамба пришел в неописуемый восторг. Тут же испытал подарок на Вавиле. Потом на себе. Попытался освободиться — подергал руками, напрягся, побагровел. Внутри у Вамбы что-то с натуги хрустнуло. Затем, освободившись от наручников цивильным путем и потерев запястья, Вамба обнял Сигизмунда, обдавая того сложной гаммой запахов. Разразился многословной речью.
Сигизмунд смутно понял, о чем тот вещал. У дивного предмета под названием «наручники» открываются широчайшие перспективы в доме у аттилы. Премного он, Вамба, благодарен за столь чудесный дар.
Тут Вавила, бросавший на Вамбу откровенно завистливые взгляды, вдруг вскочил и широкими шагами ушел. Сигизмунд проводил его взглядом. А Вамба положил руку на плечо Сигизмунда и что-то втолковал ему еще. Мол, замечательная вещь эти наручники! Ну уж такая замечательная! Вот угодил так угодил!
Вернулся Вавила. С мечом. Сигизмунд с изумлением заметил, как сквозь жуткую маску грозного варварского воина проступает обыкновенная человеческая робость. Вавила протянул Сигизмунду меч. Возьми, мол. Тебе, мол.
Сигизмунд принял.
На погляд оружие казалось громоздким и неудобным. Но это только на погляд. Впервые в жизни Сигизмунд понял, что такое «хороший баланс». Меч Вавилы был настоящий полуавтомат: «поднимаешь руками, опускается сам». Клинок будто вел руку, направляя удар.