Страница 18 из 101
Желтая стена флигеля, давно уже не представлявшего для Сигизмунда никакого интереса, была исписана различными изречениями. Поверх старых, любительских надписей кирпичом и мелом (преимущественно сакрального характера) появились уже новые, профессиональные, маркером. Наиболее примечательные из них гласили: «МЫ ВМЕСТЕ», «SUN OF ACID» (этот девиз иллюстрировался изображениями грибочков с идиотскими ухмылочками), «ЛЮДИ, УЛЫБАЙТЕСЬ!» (без иллюстраций), «WARLOK, SUN OF SATHANA», «INGRIA» (готическими буквами — творение юных неофашистов), а также взятое в замысловатую извилистую рамочку «ВИТЯ ЦОЙ». Все это свидетельствовало по большей части лишь о том, что гормональное развитие подрастающего поколения идет вполне нормально.
Ни гараж, ни флигель, ни надписи на нем не дали Сигизмунду ответа. Мусорный бак наличествовал, но безмолвствовал. Сидящий на нем кот — тоже.
Дома Сигизмунд зачем-то начертил схему своего двора и долго сидел над ней, постукивая карандашом. Размышлял. Ни к чему не пришел.
Из бесплодных раздумий его вывел телефонный звонок. Звонила мать. Просила съездить с ней к тете Ане — забрать картошку.
— Какую картошку?
Сигизмунду не хотелось отрываться от схемы. Пунктиром он прочертил место, где был «ведьмин круг».
Мать охотно объяснила, что тетя Аня с кем-то договорилась и привезла с дачи мешок картошки. Своей. Обещала поделиться. Не тащить же матери тяжелые сумки, когда у сына своя машина…
Ехать Сигизмунд не рвался. Вся эта картофельная эпопея представлялась ему совершенно бессмысленной. Но отказать он тоже не мог. И потому нехотя договорился с матерью на завтра.
У тети Ани имелся участок. Она свято верила в мифическую программу, согласно которой каждый горожанин, имеющий участок, вполне в состоянии прокормить себя сам. По мнению Сигизмунда, вся эта бурная сельскохозйственная деятельность оборачивалась чистым убытком. Каждую весну тетя Аня закупала семена. Сортовые и невероятно приспособленные к гнилому питерскому климату. Согласно аннотациям на красивых разноцветных пакетиках, картошка будет колоситься, как сумасшедшая, а морковь вырастет размером с тыкву.
Целое лето тетя Аня ковырялась на своих шести сотках в людском муравейнике, обсевшем станцию «Мшинская». Половину урожая обычно теряла еще в земле: то не было дождей, то дожди наоборот лили непрерывно. В доме у тети Ани постоянно стояли коробочки из-под кефира, в которых что-то проклевывалось.
Сигизмунд однажды подсчитал, что купить картошку на рынке, даже по завышенной цене, обходится все равно дешевле, нежели выращивать ее на собственном огороде. Если учитывать транспортные расходы. Но тетя Аня не желала учитывать транспортные расходы. Огород давал ей ощущение осмысленности бытия: она не сомневалась в том, что кормится сама и кормит балбеса-Генку.
— Тебе что, так нужна эта картошка? — спросил Сигизмунд у матери, когда та с деловым видом забралась на переднее сиденье и, суетливо дергая ремень, принялась пристегиваться.
— Анна звала, — сказала она. — Что же, отказываться? Ты, Гоша, тоже — думал бы, прежде чем обижать людей. А то наорешь, нахамишь, а потом, как ни в чем не бывало…
— Да я почти ничего не помню. Я что, сильно нахамил тебе тогда?
— Да уж. — Мать поджала губы.
— Ну извини.
Сигизмунд потянулся к матери и чмокнул ее в щеку. Она оттолкнула его локтем.
— Да ладно тебе, — проворчала она. — Плохо вот, что ты пьешь.
— Я на дне рождения был.
Мать помолчала. Потом заговорила о другом. Спросила, как дела у Натальи.
— Наталья замуж собралась, — поведал Сигизмунд злорадно.
— Оно и понятно. Она ведь никогда тебя, Гоша, по-настоящему не любила. Я-то видела… А как нашла кого получше-побогаче, так и…
— Мы же с ней давно в разводе…
— А ты много знаешь, что она вытворяла, пока вы с ней жили… Ты целыми днями работал. Жену без пригляда…
— Ну хватит, мать!
— Ты мне рот не затыкай. Наталья твоя только хвостом вильнула — и поминай как звали… А ты-то сам что? Так и будешь век холостяковать?
— А что? Так спокойнее.
— На старости лет стакан воды подать будет некому…
— Ладно, мать. Успею еще в хомут сунуться.
Тетя Аня поила их чаем с крыжовенным вареньем. Варенье она изготовила сама. Именовала его «чеховским», поскольку великий писатель весьма жаловал такое варенье. У Сигизмунда с некоторых пор фамилия Антона Павловича вызывала совершенно неуместные ассоциации.
— А это что у вас там, тетя Аня? — спросил Сигизмунд, указывая на пять больших полупрозрачных мешков, стоявших под окном. Мешки были туго набиты чем-то желтоватым.
— Это грибы, — с гордостью ответила тетя Аня.
— Какие грибы?
— Я их уже месяц поливаю. Пока еще ничего не выросло.
— А как они вырастут?
— Они должны прорвать мешок и выйти на поверхность. В одном месте уже бугрится…
— Где ты это взяла, Анна? — спросила мать, с любопытством разглядывая мешки.
— Купила в одной фирме. Они обещали принимать у меня урожай. По двадцать тысяч за килограмм.
— И сколько кило собираетесь снять с мешка, тетя Аня?
— Говорят, не менее пяти. А если будут условия благоприятствовать, то и все десять.
— И почем ты отдала за пять мешков? — спросила мать.
— Полмиллиона.
Сигизмунд быстро прикинул. В самом лучшем случае тетя Аня вернет себе затраченные деньги. Но скорее всего, не вернет… Он вздохнул и не стал ничего говорить.
На обратном пути мать заговорила о том, что ее, видимо, сильно беспокоило.
— Анна бьется, как рыба об лед, чтобы прокормить семью, а Генка знай себе пьет. И ты, Гоша, я гляжу, стал попивать…
— На дне рождения был, правда. Устал после работы, не рассчитал.
— У кого на дне рождения? У Хлинтона своего?
— Какого Хлинтона?
— Этого, с селедками.
— Они уехали.
— Что, все уехали? И эта, прости-Господи, уехала?
— Все, — хмуро подтвердил Сигизмунд.
— Тут мне Людмила Сергеевна звонила…
— А, значит, ты в курсе.
— Да. Нашли что-нибудь?
— Ищут.
— А эти-то твои уехали после кражи или до?
Сигизмунд резко притормозил у светофора.
— В смысле?
— Ты в милицию-то про них заявлял? Может, аферисты какие-нибудь, вроде цыган… За границей тоже всяких жуликов полно. Сюда уже ездить начали. Мы с отцом смотрели передачу…
— Да нет, они тут не при чем.
— Ты уверен?
— Слушай, мать, что ты наезжаешь?
— Гоша, кто они такие?
— Так.
Сигизмунд притер машину к тротуару. Остановился.
— Ты что остановился?
— Ну вот почему они не дают тебе покоя? Объясни.
— Ладно. — Мать неожиданно заговорила холодно и спокойно. — Я тебе объясню. Только и ты мне объяснишь потом. И не лги, хорошо? Во-первых, я уверена, что никакого Хлинтона не существует. И селедок тоже.
— Почему? — спросил Сигизмунд.
— Да потому что не верится что-то, будто какой-то Хлинтон оттуда, из-за границы, высмотрел твою лавочку и захотел возить сюда селедку. Почему ты-то? Ты что, торгуешь селедкой?
— Ну все-таки… животный мир…
— Да брось ты, «животный мир»! Я ведь твоего Хлинтона в глаза не видела. И никто его не видел. Я только эту белобрысую видела. Нехороший она человек.
Сигизмунда неприятно кольнуло последнее замечание матери.
— Почему нехороший?
— Что она Ярополку наговорила? Наталья жаловалась, ребенок несколько ночей подряд не спал, плакал от страха… Хороший человек не будет ребенка пугать. Да и вообще… Странная она какая-то.
— Странная, — согласился Сигизмунд.
— И по-нашему не говорит.
— Ну, мать, это еще не преступление.
— Гоша, скажи честно. Где ты ее нашел?
— Ну, нашел и нашел.
— А куда ты ее дел?
— Ушла.
— Насовсем ушла?
— Не знаю. Наверное.
— Ты не в гараже ее нашел?
Сигизимунд вздрогнул.
— А что?
— В гараже, да? Так и думала! А запаха не было?
— Какого запаха? — ошеломленно пробормотал Сигизмунд.