Страница 50 из 64
Тут Агигульф приревновал и заревел, что он, Агигульф, любимец Вотана, а не какой-то там Сьюки. Дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец Вотана.
Валамир и тут не растерялся. В нашем селе, сказал он, Агигульф любимец Вотана, а в гепидском - Сьюки.
И сошлись на том, что на пиру два любимца Вотана собрались. Агигульф со Сьюки обнялись даже.
Но за зерном Сьюки так и не пошел. Зерно отец жениха принес, ибо преизрядно пива в него влили богатыри гепидские.
После уже утро настало. Дядя Агигульф проснулся на сеновале, рядом с ним, положив на него мягкую руку, спал кто-то. Не иначе, девка. Погладил спросонок дядя Агигульф девицу по лицу, а она холодная, как труп. И с усами.
Закричал тут Агигульф страшно, подскочил и сон с него долой. Поглядел - а его с куклой спать уложили, будто обнимает кукла его.
И вокруг гепиды - в сене устроились удобнее и смотрят. Весело им.
Дядя Агигульф гепидский выговор очень не любит, ибо говорят гепиды с пришепетыванием. Да и имена у них дурацкие. "Скалья" означает "Кирпич" разве это имя для воина? Разве что для гепида, да и то, когда рехнется.
Дядя Агигульф говорит, что когда слышит пришепетывание гепидское, ему сразу порвать вокруг себя все хочется. Ибо шепчут они, будто манят, будто обаять его хотят. Словно благодушие на него напустить желают.
Потому мы с Валамиром в том селе и задержались, заключил дядя Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать говорит, что девочки уже взрослеют, становятся женщинами. Оно и видно смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда ее дедушка щиплет пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина потешаются.
Галесвинта - она посмелее - выкрикнула:
- А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и побагровел. Спросил: "Тебя гепиды что, как раба, палками били?" Дядя Агигульф закричал, что он бой принял. Дедушка Рагнарис сказал: "Ты, как я погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище". И побить дядю Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на отца с опаской поглядывая, дальше рассказ повел про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись...
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид - он падает на тебя, как вепрь, и лежит, не вставая, пока не задохнешься. Да еще приемы у них какие-то. Одним словом, гепидская борьба. Недаром Аттила-батька гепидов жаловал.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот Валамир один раз промахнулся и козу убил, что подвернулась. Валамир потом как вергельд за козу шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная, с тремя красными камнями. Жалел Валамир ее отдавать, но ничего не поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И еще больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты перешли и там пировали - это было уже на третий день. И дядя Агигульф и Валамир щедро сеяли все три дня свое семя среди служанок гепидских. Валамир даже больше сеял, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать положили, а Валамира с бабой одной. Валамир ее не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе потомство потом получат.
Валамир село гепидское подвигами своими удивлял. Но какие то были подвиги, дядя Агигульф сказать не берется, ибо сам Валамир всегда про подвиги свои врет, а от гепидов много не добьешься. Одно дядя Агигульф наверняка знает: пил Валамир на спор - кто больше выпьет. И еще одно: с одним щитом и палкой брался выходить против трех огромных гепидских собак. Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. Он это на спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
- Беда надвигается, утробой чую! Идет на село напасть неведомая, а вы с Валамиром молодечеством перед гепидскими бабами хвастаете, семя сеете! Не взойдет ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. И сказал, что к тому рассказ свой и ведет - не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и еще большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище убитым нашел. А что сам он того жреца убил - то позже догадались, когда другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но тот воин настаивал и все стращал страшными бедами, которые-де свершатся, если он с Нутой не увидится.
А Нута - как слабенький огонек лучины. Дунешь посильнее, он и погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах и между племенами охраняя. Так и случилось.
Воин тот, когда стращал жрецов в большом капище, уголья с собой привез из сожженного капища. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата.
Но и тут не поняли жрецы опасности, которая от того воина исходила. Не иначе, морок он на них навел. Хотели пойти за духом Нуты и спросить его обо всем, что открылось Нуте. И только тогда обнажил тот злокозненный воин сущность свою, позорно бежав. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в убийстве того жреца и осквернении малого капища, и в других злодейских намерениях.