Стеклянный корабль

***

Звереныш был счастлив: стоя на задних лапах, он поджидал, когда поля шляпенки сплошь покроются математической абракадаброй, он обдирал и, всасывал эту премудрость, и шляпа становилась как новенькая, а посетитель, протянув руку, произносил механически: "Коллега Рей, Дайте мне карандаш!" Вступать с ним в разговоры не имело смысла, он ничего не слышал и не видел, кроме своей шляпенки и огрызка карандаша. Скоро Биллендон отравился на заседание в ратушу. Возясь с заказом г-на Эстеффана, Рей размышлял о Машине и о рассуждениях своего странного приятеля, который не сумел его убедить, но заинтересовал чрезвычайно. Машина и впрямь повторяла, а лучше сказать, пародировала в своем устройстве энергетические схемы некоторых биоструктур, очень возможно, что... А насчет последствий - эксперимент покажет! Машина должна будет дать способ их заранее учесть. Настоящая Машина, а не эта шумливая дура, которая зря только жрет электричество!

***

После заседания несколько особо приглашенных лиц прошли на террасу во дворике ратуши, где за столом, накрытым, как прежде, парчовой скатертью, дожидался их г-н Когль. Старый нотариус за протекшие годы окончательно иссох, морщинистый пергамент кожи был, казалось, наклеен на самые кости, улыбка пропала, но взгляд оставался цепок и проницателен. - Господа, прошу вас сесть и ознакомиться, - произнес он, указывая на именные папки с бумагами, разложенные по столу. - Буде пожелания ваши или намерения изменились, сообщите мне что, дабы все, что возможно и должно, было бы исправлено. Голос его прозвучал столь же казенно, как и слова. Слегка оробев, они принялись за дело.

***

Один из документов был одинаков во всех папках - протокольная запись разговора, состоявшегося двенадцать лет назад за этим самым столом во время обеда. Но мы располагаем и другой записью - в толстой зеленой тетради, и сведем их воедино, более полагаясь на творение г-на Когля в точности формулировок, однако оживив его подробностями из дневника несчастного студента. Вдобавок, нам кажутся не лишенными значения те места, где странник сам вмешивается в беседу, - в протоколе они, разумеется, не присутствуют. Итак, мы возвращаемся к событиям двадцатилетней давности, которые, по прихоти судьбы, для нашею странника не успели еще стать и вчерашними! Биллендон не мог не вспомнить и, конечно, вспомнил, как он внезапно увидал мертвый город с высоты холма, как гремели его башмаки по булыжнику и как посреди тогдашней тишины металось эхо в тесноте оград и стен. Он остановился около калитки и не успел поставить наземь сундучка, когда его вдруг окликнули по имени: - Эй, господин Биллендон, ведь вас ждут! Биллендон неторопливо обернулся, оглядел матерчатые домашние туфли и мятую пижаму сержанта Дамло, затем уставился на эполеты форменного сюртука, накинутого второпях на плечи. - Провалиться, если это не полицейский! - сказал он, - Ну совсем как настоящий! Здорово, приятель! - Честь имею!.. - сконфуженно пробубнил Дамло. - Прошу прощения, но господин Когль... - А это кто такой? Поди, главный? Значит, повезло!.. Ничего не скажешь, ловкие ребята! Но Дамло посуровел. - Вы не знаете господина Когля? - спросил он. - Тогда позвольте ваши документы! Ему был вручен бумажник, набитый все больше газетными вырезками, Дамло пролистал их, мрачнея, сухо заключил: - Все в порядке. Пожалуйте в ратушу, я провожу. Бумажник он, словно по забывчивости, сунул себе в карман.

***

В кабинете ратуши из-за стола, заваленного бумагами, поднялся высоченный сморщенный старик. - Здравствуйте, господин Биллендон! - Я гляжу, меня весь город знает, - сказал Биллендон, не спеша пожимать ссохшуюся птичью лапку хозяина кабинета. - Ничего удивительного, - отвечал тот. - Все остальные прибыли без опоздания. - Вот как? Есть еще остальные? - Вы это знаете из моего письма. - Я не получал никаких писем! - Тогда как же вы здесь очутились? - Очень просто, - с издевкой сказал Биллендон. - Шел мимо, дай, думаю, загляну. - Что ж, - отвечал старик после недолгого размышления, - в нашем деле это не самое удивительное обстоятельство. Я Когль, нотариус. Нас ждут, господин Биллендон. Сундучок можете оставить здесь. - Нет уж нет, - возразил Биллендон, - он еще пригодится! Мне ведь терять больше нечего, господин Когль - или как вас там зовут по-настоящему! - Дозвольте взять вас под руку, а этот, - он кивнул в сторону Дамло, стоящего в дверях, - пускай нам дорогу показывает. - Господин Когль, - сказал Дамло, - на вашем месте... - Делайте, Дамло, что вам положено - на своем месте! - довольно резко оборвал его г-н Когль. - Тогда разрешите мне, произвести обыск, - возразил Дамло в свою очередь. - Он подослан! Подозрительный тип, господин нотариус, проходимец и совсем не похож на наследника. Почитайте! - он выложил на стол конфискованный бумажник. - Сами поймете, что за птица!.. Он из той шайки, право слово, у меня наручники в кармане чешутся. - Во взгляде г-на Когля затеплилось хитренькое деревенское; любопытство. - Может быть, он совсем не господин Биллендон, - продолжал тем временем Дамло, - воспользовался документами господина Биллендона, в то время как настоящий... - Комедия, - сказал Биллендон. - Хотят убедиться, того ли застукали. Не стесняйтесь, читайте! - разрешил он г-ну Коглю. - Воля клиента - закон, - поспешно отозвался тот и, зашелестел газетными вырезками.

***

Обратимся снова к зеленой тетради: странник знал, в чем тут дело. Он вспомнил Дугген-сквер, нарядную белобрысую девчонку с гувернанткой, двух верзил в масках, которых газеты объявили террористами, хотя дело было не совсем так... Вот откуда, оказывается, знаком ему Биллендон! Но страннику только проездом доводилось видывать Дугген-сквер, никогда и нигде не видывал он ни этой девчонки, ни верзил, ни Биллендона, ничего такого не читал в газетах!.. Было похоже, что посреди своего долгого сна увидал он еще один сон, длившийся мгновение.

***

- Я слыхал об этом, - сказал Когль, упрятывая вырезки в бумажник. Господин Биллендон, я догадываюсь теперь, что вы о нас подумали. Не сердитесь на Дамло: его перевели в нашу глушь за то, что он... Словом, его мечта - накрыть когда-нибудь Тургота со всей компанией, на меньшее, вообразите, не согласен, у него свои счеты! Ну-с, вы, кажется, хотели взять меня под руку? Сделайте одолжение! Сейчас увидите, что у нас за шайка! Он засмеялся, будто прочирикал на птичьем языке нечто непонятное, но мудрое. Биллендон поневоле скупо улыбнулся в ответ. Но Дамло не торопился освободить проход. - Вы, господин нотариус, по газеткам поняли, что это не ширмач и не... - Да-да, - поспешно перебил г-н Когль. - Вы ошиблись, сержант!

Странник тоже прошел мимо Дамло, окоченевшего от почтительности и усердия, заглянул, в его вытаращенные глаза, но не увидел в них своего отражения. Впрочем, здесь, у двери, было темновато.

На тенистой террасе, выходящей на зеленой огороженный дворик ратуши, за круглым столом, накрытым ветхой парчой, в молчаливом ожидании сидели трое. - Рад познакомить вас, почтенные, - сказал г-н Когль. - Господин Биллендон - господин Аусель. Г-н Аусель в те дни малость смахивал на священника. Рука была слабой и влажноватой, близорукие глаза живо блестели. Нельзя было не испытать благодарности за ощущение прохлады, которым от него так и веяло в эту жару. - Господин Аусель преподает в колледже, - продолжал г-н Когль. Господин Доремю! Маленький г-н Доремю подскочил с суетливой готовностью, но, подавая руку, болезненно сморщился. - Осторожнее! - сказал г-н Когль Биллендону. - Это рука музыканта! и опять залился своим чирикающим смехом. Ничего ужасного с рукой г-на Доремю не приключилось, он, успокоенный, уселся и обласкал свою тропически пышную шевелюру. - Господин Эстеффан, медик, - закончил процедуру Представления г-н Когль. - Фельдшер и фармацевт, - уточнил г-н Эстеффан, почему-то горьковато усмехнувшись. Он был тогда романтически тощ, загадочен, непроницаем. Руки не подал, только поклонился, привстав, и вернул свой элегантный задик в плетеное кресло. - Собравшиеся не прочь узнать, чем занимаетесь вы, господин Биллендон, - деликатно проговорил нотариус. - Я механик, - сказал Биллендон. - Превосходно! - воскликнул г-н Когль. - Тут призадумаешься, можно с небольшой натяжкой сказать, что ни один из вас не изменил наследственному промыслу. Это обещает нам успех, господа! - Он взял со стола серебряный колокольчик. - Собрание имеет еще одного участника, Он потомственный хлебопек, но служит в поварах, и жена его повариха, как вы сейчас убедитесь. Я рассудил, что первая наша встреча должна состояться за дружеским столом! - и он зазвонил. Распахнулись обе створки высоких дверей, явился прыщавый молодец в тюрбане из полотенца, повязанный полотенцем же вокруг пояса, с подносами на растопыренных руках; следом выплыла сухопарая особа - кабы не предварительные объяснения г-на Когля, ее приняли бы за старшую сестрицу кулинара - и три сухопарые девицы в слишком коротких, детских еще платьицах, все с подносами... - Садитесь, начнем, - сказал г-н Когль кулинару, - Доверьте остальное жене и дочерям. Только одно из семи плетеных кресел, напоминаем, пустовало, но и против него на столе был поставлен прибор, резной деревянный ларец и запечатанный воском, покрытый плесенью, слегка отпотевший кувшинчик... По общему мнению, обед удался на славу, но, кстати отметим, что в XX столетии указанная процедура вовсе не напоминала пиров более далеких наших предков, как ошибочно думают авторы иных исторических романов, вынуждая своих маклеров и коммивояжеров заглатывать ведрами брагу и пожирать испеченные целиком кабаньи туши. Ничего подобного давно уже не происходило, однако люди были вынуждены есть, и есть много, званый обед быт целым представлением не из коротких и зрелищем, на наш непривычный взгляд, не слишком-то приятным, так что избавим читателя от описания... Присутствующие, желая, вероятно, угодить г-ну Кеглю, кто как умел, соблюдали тон церемонной любезности, также основательно подзабытый в описываемое время Застольные реплики мы потому опускаем, особого смысла в них нет. Поводом к общему разговору, из которого не осталось без последствий ни одно слово, служил незначительный эпизод собираясь поставить возле г-на Доремю чашку для полоскания рук, кулинарша внезапно окатила водой его брюки и краешек скатерти: ей почудилось, будто кто-то за нею следит поверх ограды. - Я вас понимаю, - утешал се г-н Доремю, горестно оглядывая брюки. Странное все-таки место, господа, этот городок! - Натуральное кладбище, - подтвердил кулинар. - Или необитаемый остров! - сказал г-н Эстеффан. - Если бы так! - отозвался со вздохом г-н Аусель. - Может быть, не всем известно, - продолжал он наставительным тоном, - что это одно из древнейших поселений Европы! Важный культовый центр: здесь имелись дольмены - их обломками вымощены улицы Ноодорта... В письме одного центуриона говорится, что римские легионеры нашли здесь и восстановили разрушенный храм Януса, чего, конечно, не может быть, хотя... - Почему же не может? - не удержавшись, воспротивился г-н Эстеффан. - По-вашему, следует допустить, что культ Януса возник в краю наших предков-варваров раньше, чем в самом Риме? - Нет-нет! - поспешно отступил эрудированный медик. - Ни в коем случае! - Однако они вполне могли иметь своего двуликого бога... Вы замечаете, господа, как часто речь заходит о развалинах? Странное дело: этот город иногда пропадает на десятилетия, а то и на века - не упоминается в летописях, княжеских завещаниях, налоговых документах, затем - как ни в чем не бывало! - появляется опять; и то, и другое происходит без всякого шума... - Вы серьезный ученый, господин Аусель! - сказал нотариус, слушая крайне внимательно. - Вы мне льстите. Я попросту очень люблю всякие истории об островах блаженных, заколдованных местах, исчезнувших городах и людях - копаюсь в архивах, разыскиваю старинные географические карты, привлекаю сведения геологии, археологии... Существуют своего рода полюса мифотворчества, № сколько же раз стрелка компаса, образно говоря, отклонялась в сторону этого городишка! Можно считать достоверно установленным, что история Спящей Красавицы пошла гулять по свету именно отсюда, где-то здесь находился этот замок, погруженный в столетний сон!.. У одного малоизвестного хроника, ровесника Саксона Граммачика, я вычитал пересказ легенды о том, что, когда орды Атиллы сюда направились, этот город скрылся под водою - здесь когда-то протекала река - и гунны не получили сокровищ, снесенных со всей здешней округи! - Сокровищ? - переспросил кулинар. Глазки его замаслились. - Да, - подтвердил г-н Аусель. - И в их числе была какая-то серебряная чаша, которую хронист почему-то поминает особо, не объясняя, в чем дело, - говорит о ней, как о вещи всем известной. Согласно легенде, когда эта чаша будет найдена и использована по своему прямому назначению, городок вновь появится на поверхности и произойдет нечто чудесное, весьма значительное - опять-таки неизвестно, что именно! Упоминается лишь какой-то таинственный обряд, какой-то жребий, но весьма невнятно. - Никогда об этом не слыхал, вы меня заинтриговали до крайности, сказал г-н Когль. - Ведь вправду имеется что-то вроде обряда, а вернее попросту традиция: когда сходились за одним столом для совета главы семейных кланов, ремесленных цехов - случай вроде сегодняшнего - им подавалась для питья особая посуда! Упоминание о жребии.., гм.., существует и жребий, таков способ без споров избрать председателя, так что с пресловутой серебряной чашей вы, господин Аусель, имеете сегодня случай познакомиться! - По правде говоря, я на что-то подобное рассчитывал, - ответил г-н Аусель. - Само ваше письмо, господин Когль... Вообразите, вдруг получить приглашение из того самого географического пункта, вокруг которого кружатся твои мысли... - Этим вы обязаны не мне, - сказал г-н Когль. - Прошу откупорить кувшины! - И сам принялся освобождать свой кувшинчик от печати. Превосходное вино, господа! Долгонько оно вас дожидалось, давайте посмотрим, не пошло ли это ему во вред! А теперь пусть каждый откроет Свой ларец - любезная наша хозяюшка сделает это за отсутствующего, увидим, кому выпал жребий править нашим застольем! - Нотариус настороженно проследил за тем, как открывались ларцы, по наружному виду все совершенно одинаковые, во всех лежали в гнездах, точно вырезанных по их размеру, старинные, горного хрусталя, кубки, только в одном, крышку которого подняла кулинарша, тускло блестела потемневшая от времени чаша.