Под часами

Рано утром, когда туман медленно отступал в низинки и пря-тался за низкорослыми елками на опушке, через поле медленно шел человек, сильно прихрамывая и потому не сворачивая, чтобы обойти лужи. Его кирзовые сапоги были заляпаны грязью до самого верха, ар-мейская телогрейка застегнута на все пуговицы и на лоб надвинута бы-валая тоже армейская ушанка. В руке идущего болталась грязная авоська, в которой лежало что-то завернутое в газету, торчала головка бутылки, и выпирали углы тоже завернутой в газету буханки -- явно хар-чишки, которые раздобыл, наверное, на станции. Человек шел нетороп-ливо, не глядя под ноги и не поворачивая головы. Бог его знает, куда и зачем. Картина эта была настолько обычна, что не могла вызвать ни у кого подозрения...

он добрел до опушки, свернул по дороге вдоль леса, а когда достиг переложенных туманом, как ватой в ящике новогодних игрушек, елочек, вдруг резко взял влево между ними. Слегка качну-лось несколько веток, роняя капли, и человек исчез. Он и тут шел уве-ренно и не оглядываясь, чуть отведя назад руку с авоськой, чтобы не задевать ею ветки по сторонам. Через полчаса он остановился, снял шапку, вытер ладонью пот со лба и тихонько по особому свистнул -- ни-кто не отозвался, тогда он свистнул чуть громче и замер, прислушива-ясь. Его натренированное ухо уловило слабый треск веток, он усмех-нулся и пошел навстречу звуку, через несколько шагов снова остано-вился, и в этот момент к ногам его бросилась огромная лохматая со-бака и, слабо поскуливая и изогнув кольцом свое тело, затопталась смешно вокруг, сильно колотя хвостом по голенищам его сапог, отчего раздались редкие глухие хлопки. "Домой, домой, Лирка! " -- скомандо-вал Смирнов, и собака побежала вперед, непрерывно оглядываясь на ведомого. Через несколько минут чаща внезапно уперлась в мокрый бревенчатый бок избы, пахнуло теплом из отворенной двери, и пришелец шагнул внутрь в полумрак. "А где хозяин? " -- обратился он в глубину и, не получив ответа, снова вышел на крыльцо, повторил свой вопрос, и со-бака, перекинув голову с боку на бок, рванулась в чащу. Смирнов огля-делся, пошел к покосившемуся строению, скинул щеколду с двери и, ко-гда вышел обратно, в руках его ничего не было. Он снова отправился в избу, разложил в печке огонь, поставил чайник, достал из самодельного шкафчика стаканы, тарелку, два ножа, положил все это на стол, вышел на крыльцо и закурил в ожидании.

x x x

Мама, ты помнишь, рассказывала мне сказку, как в одной стране решили избавиться от стариков, потому что страна была бедная, а уже обессиленные годами люди ничего не производили, и кормить стариков-нахлебников стало накладно. Так и сделали. Но один человек не предал своего отца и спрятал его от королевских солдат. Прошло время, и стало еще хуже, но никто не мог понять почему? Ты помнишь, помнишь? И вот настал день сеять, а в стране не было ни одного зерна -- все подчистую съели... опечаленный и беспомощный вернулся домой этот человек, и отец спро-сил его, что такое страшное случилось? "Мы все погибнем, отец, - нечем засеять поле! " "Э, сынок, сказал ему отец, - не так все это страшно. Возьми палку и других научи: идите в лес, на опушку и разворошите му-равейник -- там много припасено зерен муравьями, и надо будет только продержаться до нового урожая, а летом это вполне возможно... "

Так и сделали простые жители, и спасли свое королевство, в ко-тором с тех пор самые уважаемые люди -- старики!

- Ты не помнишь, где оно находится, это королевство? -- Спросила мама.

- Мама, мама, я бы тебя обязательно спрятал тоже!

- Знаешь, можно все вытерпеть... когда египтяне убивали младен-цев по приказу фараона, один все же спасся... вот и старик... тоже...

- Ты верила, что тебя кто-то спасет от несправедливости?

- Нет, страшнее было другое... они думали, что, сдав кого-то, этим откупятся... сами ставили себя вне защиты... глупые, обманутые люди...

- Они пришли из того королевства?

- Да. Я хотела, чтобы ты ничего не принимал на веру.

- И боялась мне это сказать?!

- Сформулированное никогда не выполняется... только у естество-испытателей...

Третий звонок Репетиция зашла в тупик.

- Я вас прошу сделать вот так. -- Режиссер спокойно поднимался со своего кресла, шел на сцену и сам поворачивался, сдвигал стул и са-дился. А слово разделите пополам -- вы же задумались. Раскусите его, как бутерброд -- съешьте в два приема.

- Все. Все понял, - убеждал актер, потирая руки. Пока режиссер шел на место, он проходил по дуге, как ему только что показали, пере-ставлял стул и произносил "на -- прасно".

Режиссер уселся в своем ряду, дал отмашку, и... после второго раза, когда ничего не изменилось, он хлопком остановил движение, по-сле третьего заорал "на-прасно"! Так, что осветитель сверху крикнул: "Седьмой убрать? " Но ему никто не ответил -- все не занятые уже тихо утекли из зала через приоткрытые за портьерами двери... от греха по-дальше.

- Последний раз показываю! -- вскочил из кресла режиссер!

- Не надо! Я все сделаю! -- Донеслось со сцены, и режиссер за-стыл на одной ноге, потом опять опустился в свое кресло и замер. -- Можно?

- Давно! -- ответил режиссер. Но стул на сцене грохнулся, зацеп-ленный ногой обалдевшего актера. -- Ах, ты, черт возьми! Я сейчас, сейчас, Пал Василич, извините... я еще раз...

- Перерыв! -- спокойно донеслось из зала. Остальное было ска-зано недоступно тихо для постороннего уха.

- Пал Василич! -- Прошептал из темноты женский голос, - зарплату получите... - В зале остался дежурный свет, по сцене ходили, задрав головы и переговариваясь, осветители, в узком петлявшем коридоре пахло буфетом...

- Пал Силичь, - донеслось из крошечной комнаты с пыльным окном, заставленным буйными цветами в горшках, - "А эта как меня вычис-лила? По шагам что-ли? " -- Он заглянул в дверь и внимательно смотрел на сидевшую за столом Наденьку - машинистку. -- С трудом вашу руку разбираю, - произнесли ее пухлые губки, вы бы мне подиктовали, - и она ткнула пальчиком в листок на столе. - Он помедлил и вошел. - Вот, по-начиркано... -- он наклонился, чтобы разобрать, что там начиркано, по-чувствовал знакомый запах духов, исходивший от ее шеи, и, сам не по-нимая, как и зачем, коснулся губами. -- Тсс... -чуть слышно сказала Наденька, - дверь... -- и она ловко выскользнула из вертящегося кресла.

- Может, отложим до вечера? -- робко поинтересовался он.

- До вечера? Хм... одно другому не мешает, - надув губки ответила Наденька и толкнула его в кресло, - если бы я тебя ждала, так бы и хо-дила не...

-- она замолчала, подбирая слово и ловко усаживаясь к нему на колени... -- вечером ты мне диктовать будешь, а теперь я тебе... -- "Пропал" было последнее, что успел подумать режиссер...

"Все пропало, все пропало, - думал он, сидя в своем кабинете. -- Зачем? Сам не знаю... это во время гона так животные чувствуют друг друга. А мы то что -- не животные? Только у них это раз в году, а у меня круглый год...

опять менять театр... а... все одно и то же... куда я от себя денусь... "

Первый раз он женился совсем молодым и через месяц понял, что это "не то". Он еще сам не мог сформулировать, что "не то", но стал косить на сторону, поссорился с начальством, ушел из театра, его на-правили в другой, перифирийный, далеко на Север, чему он был очень рад. В это время жена ждала ребенка. Он оставил ее на попечение ма-тери и уехал один, а потом как-то так само собой вышло, что и не вер-нулся - из того города снова переехал, потом опять поменял театр, и, когда возвратился обратно через четыре года, оба они поняли, что семьи не получилось. Женщин у него было много, но он уже не спешил с женить-бой и вообще решил, что на роду ему написано быть блуждающим фор-вардом, когда неожиданно влюбился. Все было словно впервые, и един-ственное, о чем он мечтал -- никогда с ней не расставаться -- ни днем, ни но-чью. Так оно и случилось. Он жил в ее квартире, там хватало места и для ее маленькой дочери, но через два месяца вернулся муж из за-гранки, и вместо того, чтобы выполнить свое обещание: все ему расска-зать и расстаться с ним, его новая пассия стала тянуть, мяться и откла-дывать решение, а он горел и не хотел ждать. Наконец, он понял, в ка-кую ситуацию попал, а такое распределение ролей его не устраивало. Он попытался оторвать от себя свою любовницу, но не тут-то было. Она хотела все сохранить, как есть, дождаться нового плавания мужа и снова зажить, как ей казалось счастливо. Начались размолвки, ссоры, кто любит по-настоящему, тот и страдает. Он начал пить, снова поссо-рился в театре и случайно в этот период встретил буквально на улице женщину с двумя огромными авоськами, которые она еле волокла, опуская их время от времени на мокрый слякотный тротуар. Он помог ей донести ношу до подъезда, потом до лифта, потом внес в кухню, ос-тался попить чаю и остался совсем.