Страница 40 из 62
-- Здравствуй! -- тоже необычно и не оборачиваясь, ответил Венька.
-- Предлагаю объединиться против агрессивных сил для совместной борьбы. -Генка всегда выражался лозунгами, подслушанными из тарелки, что не мешало ему усваивать программу каждого класса по два, а однажды и три года.
-- Какого? --Повернулся Венька.
-- Не дури. Кто старое помянет... мы тут все все знаем, как ты один их разделал... тот, который в больницу попал, поклялся убить тебя. Его отчислили и в деревню к бабке отправили, у него больше нет никого. Ремеслуха попритихла, но мы не должны терять бдительность -- враг не дремлет! Идет?
-- Хорошо...-- недоуменно выдавил Венька...
-- Одно условие. --Сурово отчеканил Генка. --Согласен?
-- Какое? -- удивился Венька. Он вообще плохо соотносил все происходящее к себе и своему заклятому врагу Генке, которого не однажды бил и от которого получил немало объемистых синяков. -- Какое?
-- Лизку, -- Генка кивнул в сторону веревки и помялся, -- Лизку не трогай!
-- Как, не трогай? -- не понял Венька, -- я ее никогда не задирал, она же девчонка...
-- Вот именно, -- вдруг совершенно не идущим ему голосом просто сказал Генка.
--Вот именно. Не в том смысле... ну, в общем, -- она моя, понял...
-- Как твоя???
-- Я женюсь на ней...
-- Женишься?
-- Я видел, как ты тут смотрел на нее! Она, конечно... очень красивая... если согласен -- тогда вечный союз антигитлеровской "калиции" -- Генка так произносил это слово.
-- И она согласна?
-- Ты что, дурак? --беззлобно отпарировал Генка. -- Это я так -- заранее отшиваю соперников... и потом мы же живем в одном доме... знаешь, раньше всегда брали жену из своей деревни... а чего далеко ходить -- хозяйство рядом, папа -- мама...
-- Слушай, Генка, а как же ты ... -- Венька посмотрел ему в лицо, -- ты же клялся, что ненавидишь евреев, забыл?
-- Опять начинаешь, -- с явным сожалением протянул Генка, -- я к нему по-хорошему, -- стал он жаловаться, обращаясь к соснам, а он... я ж тебе сказал: кто старое помянет...
-- Да это я так! -- Перебил Венька. -- Я что? И никак я тут на Лизку не смотрел. Женись. Просто пока меня не было...
-- Правильно обрадовался Генка...
-- А как же Малка? -- Не слушая, продолжал Венька. Она ж такой крик поднимет, что Лизка за гоя собралась, что ты сбежишь сразу -- все сбегут...
-- Ничего. --Уверенно набычился Генка. -- Поорет и перестанет -- это ей не на рынке. Это она там привыкла -- мы ее от этих... -- он сделал паузу, подыскивая слово вместо "еврейских", но ничего не найдя, так и пропустил его -- штучек быстро отучим... Руку! -- он картинно пожал Веньке руку, повернулся и направился вслед за Лизкой к крыльцу -- кабине. -- Если что -- я рядом! -Обернулся он. Венька кивнул головой.
Он стоял все в той же позе, сильно упершись затылком в ствол, и какие-то картины плыли перед его видящими совсем другое, глазами. Орущая Лизкина мать, как это часто случалось во дворе. Когда ее жирный живот колыхался так, что, казалось, перетянет маленькую головку, и она немедленно ткнется ею в землю. Лизка, косившая одним глазом, отчего всегда казалась много взрослее, с подкрашенными губами и нарумяненными щеками, идущая с Генкой под руку. Потом он представлял себя на Генкином месте, но вместо Лизки с ним рядом шла уже Малка, но с Лизкиным лицом, и опять этот проклятый живот, обтянутый засаленным платьем, торчал, как свинцовый шар. И запах кухни ударял ему в нос. Он смешивался с приторным ароматом перетрума и керосина. Тошнота подступала к самому яблочку, и кружилась голова. Потом зашипел патефон, и какое-то сладкое танго стало прорываться туманными словами в сознание...
-- Тебе что, плохо? --Спросил сзади Лизкин голос. Венька обернулся резко. Голова у него действительно закружилась. Он зажмурился и, чтобы придти в себя, отрицательно замотал головой. -- Что он хотел, этот маклак, что он тебе наговорил? -- Лизка спрашивала так, как будто он обязательно должен был ей ответить! Венька открыл глаза и близко-близко увидел ее лицо: нежную кожу, быстро бегающие глаза, поочередно упиравшиеся в него, так что непонятно было, какой из них косит, полуоткрытые губы и за ними ряд ровненьких белоснежных козочек -- зубчиков...-- что он женится на мне? А рихн зайн татнс татн арайн!67 Не верь ему! -- Она положила Веньке на щеку свою ладонь мягкую, теплую, как-то сразу сросшуюся с его лицом, и еле слышно повторила, -- Не верь ему. Я тебя подожду. Глейб им нит...68 -- Потом быстро опустила руку, поцеловала его и отступила назад. Венька стоял несколько мгновений, не шевелясь. Когда он обернулся, Лизкино темно-бордовое пальто мелькало между стволов. Он шла уверенно, не глядя под ноги. Иногда каблук, попав на край кочки, свихивался набок, но уже при следующем шаге опять ступал ровно. Веньке нравилось, как она идет, как двигаются из стороны в сторону полы ее расклешенного пальто, как несколько прядей волос поднимаются и опускаются над головой. Неожиданно снова возникли слова "Я тебя подожду!" --и только теперь дошел их смысл. Ему стало жарко, он почувствовал, как ему стало жарко
-- шее, щекам, потом груди и рукам -- оглянулся вокруг и понял, что произошло, пока его не было так долго -- он стал взрослым. ***
-- Бесер нит рейден аф идиш!69 -- тихо сказала Эсфирь Яковлевна и кивнула головой назад, где стоял Кобзев. -- Зей кукн!70
-- Я хотел...-- начал было отец...
-- Их вейс -- эр форштейт алц!71 --прервала его Эсфирь. Венька стоял рядом с ней и не обращал внимания ни на ее опасения, ни на непонятливость отца, что этот Кобзя шпионит и сейчас же побежит к директору и доложит, что приходил к историчке Венькин отец, и они о чем-то говорили по-еврейски. И конечно, он, Венька, давно все понимает, просто отец так мало бывает дома уже после того, как четыре года отвоевал, что и не знает этого. Все это проносилось, как бы вскользь по Венькиному сознанию -- он таял оттого, что так близко стоит с ней рядом и вдыхает этот запах, от которого можно сойти с ума и отдать все, что угодно и сделать все, что угодно, только бы всегда быть вот так рядом и так дышать...
-- Ты понял? -- Дошел до него голос отца... эр холемт!72
-- Я с ним потом сама поговорю, -- сказала Эсфирь спокойно, -- не волнуйтесь, все будет в порядке. Не волнуйтесь...
ГЛАВА Y. ВСТРЕЧА
Смысл разговора дошел до Веньки не сразу. Отец приходил в школу, потому что директор вызвал его не через сына, и просил, намекая на что-то значительное, что ученика Марголина больше в своей школе держать не хочет -дошли слухи о безобразной драке до РОНО. Два ремесленника пострадали так, что попали в больницу, что могут быть сделаны оргвыводы и по отношению к родителям, конечно, Марголина, ибо ремесленники живут в интернате, и, конечно, директора не помилуют. А время сложное, и ответственность за воспитание подрастающего поколения большая. Нет, он не фронтовик, не воевал, потому что государство поручило ему этот ответственный пост, и он не отсиживался, и бронь не просил -- его оставила партия! Или не всем понятно, что слово партии -- закон! Отец не хлопал дверью, он сжал челюсти так, что когда скрипнули зубы, директор отшатнулся и испуганно уставился в его лицо. Эсфирь высказывала свою точку зрения, что мудрость стратегии в умелом применении тактики, что Кутузов тоже сдал Москву, чтобы выиграть кампанию, и не всегда отступление -- это то же, что поражение, а лезть на амбразуру совсем не обязательно, тем более, если эту огневую точку можно просто обойти, не подвергая себя опасности.
Это все Венька узнал потом, много позже, а пока на него обрушилась страшная беда. Пострашнее его болезни -- он вдруг узнал, что его переводят в другую школу, на ту сторону линии. Мало того, чтобы он не таскался через пути и, главное, не пересекался с ремеслухой, и жить они теперь будут там же, на другой стороне, недалеко от стоящей на окраине поселка школы -- два километра от станции, от центра жизни. Сначала он не сообразил даже, что теперь у него не будет уроков истории, что он не сможет на пустыре поджидать ее, как бы случайно там оказавшись, и что у него нет никаких возможностей в жизни видеться с ней.