Страница 73 из 83
И снова разразилась буря голосов. Быстро собравшиеся на балконе клирошане запели высокими голосами:
Свят, свят, свят Господь Саваоф,
Исполнь небо и земля славы твоея...
Когда кончилось пение, его высокопреосвященство митрополит Анастасий призвал народ прийти ко всенощной, как только зазвонят колокола во всех храмах города. Все должны вести себя тихо и чинно, чтобы не причинить государю беспокойства.
Однако после всенощной у господарского дворца собрались простолюдины с факелами. Натолкнувшись на конную стражу, застывшую у входа, толпа отхлынула, повернула к храму Святой Пятницы и запрудила улицу у Карвасары. Поднялся гам, крики возмущения против купцов-басурман.
Подъехали шесть конных стражей и призвали людей разойтись; по приказу государя Никоарэ измаильтянские торгаши схвачены и отведены в темницу, что устроена в подземелье под наворотной дворцовой башней. Но чернь не унималась. Водоносы подняли свои коромысла, призывая намять бока его милости Симе Гьорцу, великому армашу господаря Петру Хромого. Кричали, что схоронился он среди бочек с вином в погребе собственного дома, рядом с Божьим храмом.
Слова эти вконец распалили народ. Шахын, староста цеха водоносов, влез на лестницу-стремянку, которую крепко держали люди, и закричал:
- Люди добрые, пришло теперь бедному люду время отплатить Симе Гьорцу за притеснения. Пожалуемся на проклятого лихоимца государю Никоарэ.
- Жаловаться, жаловаться государю! - поддержали старосту Шахына пожилые горожане, его сверстники.
- Нет, нечего мешкать! Прикончим лиходея! - кричали люди помоложе и женщины.
Забурлило, заревело море людское, послышались гневные возгласы и крики.
Тогда около церкви показался на коне дед Петря Гынж, спешно призванный стражей. Он был окружен конными копейщиками. Забил барабан, требуя тишины.
С трудом угомонились люди.
- Чего вы желаете, добрые люди? - громким голосом спросил капитан Петря.
Но добрые люди пока еще и сами не знали, чего они желают. Разве что кричать всем вместе.
Опять затрещал барабан.
- Пусть говорит тот, что на лестнице, - приказал дед. - Сколько я понимаю, он ваш человек.
- Верно, наш, - подтвердили одни.
- Не наш он! Нет! - завопили другие.
В третий раз загремел барабан. Конники с Острова молдаван наклонили копья.
- Я ничей, - крикнул с лестницы Шахын, - я божий человек, детинушка скудный и беззаступный, и прошу его милость капитана Петрю судить по нашей жалобе великого армаша Гьорца. А то пусть отдаст его нам в руки - сами рассудим.
Настало молчание, затишье после первого порыва бури.
- На что жалуетесь? Какие обиды держите на великого армаша? - спросил капитан Петря.
- Хе-хе... Столько их у нас, этих жалоб да обид! - ухмыльнулся староста Шахын, теребя бороду и седеющие усы.
Тут раздался визгливый и гневный крик - кто-то прорывался вперед; при свете факелов перед капитаном Петрей предстала еще молодая цыганка со вплетенными в косы серебряными монетами, свисавшими около ушей.
- Трандафира! - передавали друг другу мужчины и женщины в толпе.
- Да, вот она я, Трандафира, - закричала цыганка и, рванув на груди рубашку, обнажила груди. Левая грудь была черная, изуродованная. - Ой! завопила она. - Глядите, капитаны и воеводы, как измывается над нами великий армаш. - И, задыхаясь, запела страшную песнь:
Гьорц нас крючьями терзает,
В адском пламени сжигает,
Сима Гьорц!
- Где Сима Гьорц? - гневно спросил капитан Петря.
- Прячется в своем дворце, у церкви, - отвечал староста Шахын. Слуги его сказывают - схоронился в погребе за бочками.
- Приведите его сюда, - приказал дед Петря.
- Он ведь сущий людоед, - объяснил староста, все еще стоя на лестнице. - Кто в его логово попадет, живым не будет, либо выйдет оттуда увечным, как бедняга Трандафира.
- Приведите его сюда, - вопила, беснуясь, цыганка, - и пусть славный капитан зарубит его своей саблей.
Толпа ворвалась во дворец великого армаша и вмиг все разгромила, пробивая себе путь топорами да кольями. Привели к капитану Петре крепко измятого боярина, толкая его в спину, ругая скверными словами.
Трандафира, распустив, точно коршун, когти, кинулась на него и завопила:
Ой, нехристь, людоед!
Груди ты нам вырезаешь,
Шип под ногти загоняешь,
Сима Гьорц!
Великий армаш Сима Гьорц не отличался ни высоким ростом, ни дородством, ни могучей статью. То было существо тщедушное, с черной бархатной латкой на левом глазу. Он шел со связанными назад руками, содрогаясь от угроз толпы, смиренно сгибая спину перед новой властью.
Трандафира протянула когти к здоровому глазу армаша. Толпа вновь разбушевалась. Барабан раздраженно добивался тишины.
- Отдаю его вам! - крикнул капитан Петря.
Тысячеглавое чудище вмиг разорвало и проглотило жертву.
35. ОСНОВЫ ГОСУДАРЕВОЙ ВЛАСТИ
В воскресенье двадцать пятого ноября торжественно зазвонили колокола во всех церквах и монастырях стольного города, призывая верующих к обедне и на панихиду по усопшему Иону Водэ. По городам и селам также было велено служить обедню и поминать Иона Водэ. Стояла погожая осенняя пора, какой еще не видывали люди, а в воздухе плыл на невидимых крыльях торжественный колокольный звон. На опушке рощ расцветали ореховые деревья, набухали почки на кизиловых деревьях у господарского дворца, под самым окном опочивальни Иона Никоарэ распустилась ветка сирени.
Господарю не спалось. До полуночи горели свечи в его опочивальне, а заря заставала его среди воинов в крепости. В субботу он поднялся с крепкой стражей на гору Пэун и виноградниками Бучума спустился оттуда обратно.
В воскресенье по всему господарскому двору были поставлены для воинов праздничные столы, а при всех церквах и монастырях кормили голытьбу. Господарь следил за всем с балкона дворцовой залы; когда воины поклонились ему, он поднял чару над головой и осушил ее до последней капли. Иной пищи, кроме горсточки кутьи из глиняной миски, он не вкушал в тот день.
По древним обычаям кушание это изготовляется из пшеницы, меда и молока, и ни одного человека не должно лишать сего яства. Отведав кутьи, живые поминают мертвых, и, кроме того, кутья показывает, что сами они еще вкушают сладость земного бытия. Но кутья, однако, стала дорогим кушаньем беднякам она не по карману, хотя, как рабы, трудятся они с колыбели до могилы.
В десятом часу утра Никоарэ спустился по главной лестнице к пирующим, а на балкон вышел поп Кирикэ и благословил господаревых ратников с Острова молдаван, простирая над ними руки, точно хотел умерить их рвение за пиршественным столом. Благочинный произнес похвальное слово господарю, после чего воины, выстроившиеся вдоль стен до самой низины, где были казармы наемников, принялись поочередно стрелять из пищалей; разразились громы и молнии к несказанному удивлению простонародья, залезшего на ограду поглазеть на господарскую потеху.
К одиннадцатому часу на улицах города появились в окружении сотни копейщиков господарь Ион Никоарэ с гетманом Шахом и капитаном Петрей. Они побывали у праздничных столов, чтобы посмотреть, как угощают народ. Как только показывался господарь, начинался колокольный перезвон, народ провозглашал ему славу, а певчие с кумачовыми от натуги лицами надрывались в песнопениях. У храма Святой Пятницы беднота преклонила колени перед господарем, сидевшим верхом на белом коне; один только староста Шахын встретил его стоя и, отдав ему, точно иконе, три поклона, рассказал, какой милости просит народ:
- Челом бьем, государь, поставь в город справедливого воеводу, чтобы не потешался, как Гьорц, над калеками и нищими, чтобы не подвешивал за ребра на крючьях, не сжигал на раскаленных жаровнях, не колол ножом груди бабам и не ломал пальцы, прищемив их дверьми, как о том и в песнях наших кобзарей поется; рассчитались люди с Гьорцем на этом свете, а теперь пусть он мучится до скончания веков на самом дне преисподней. Соизволь дать нам, государь, милостивого воеводу; просим дать нам капитана Петрю, который стоит по левую твою руку, ближе к сердцу. Будем его слушаться и из воли его милости не выйдем.