Долина кукол

— Но Аллен действительно очень мил, — стояла она на своем.

— Наверняка так оно и есть. Если это тот самый дом, то здание весьма внушительное.

Такси остановилось. У дверей дежурил уже другой швейцар.

— Мы приехали посмотреть квартиру мистера Купера, — сказала Анна. Тот кивнул.

— Мистер Купер предупредил. Одиннадцатый этаж. Она протянула Лайону ключ.

— Я подожду в коридоре.

— Что? Осмотр без экскурсовода? Пошли, моя девочка, я жду, что ты продемонстрируешь мне все достоинства этой квартиры. Где хранить белье, как включать отопление, где счетчик с пробками…

Анна почувствовала, что лицо ее залилось краской.

— Я была здесь только раз, когда осматривала квартиру.

— Тогда все равно тебе известно о ней больше, чем мне, — легко сказал он.

В квартире ему понравилось все. Он даже настойчиво убеждал ее, что ему приятно видеть толстяка в окне напротив.

— Чувствуешь, что у тебя есть соседи. Сегодня же днем позвоню Аллену Куперу и поблагодарю его. Но сначала я должен выразить благодарность тебе. Предлагаю пойти и шикарно пообедать за счет Генри.

Они направились в ресторан «Барберри Рум». Анне понравилась царившая в зале мягкая синеватая полутьма, крошечные искусственные звездочки, мерцавшие на потолке, и уютные кресла. Она даже согласилась выпить хереса. За истекшие сутки с нею произошло слишком многое и слишком быстро; она чувствовала себя совершенно обессиленной, выбитой из колеи.

Лайон и не пытался ее разговорить. Он непринужденно говорил о прелестях новой квартиры, об изысканном вкусе блюд, о своем новом восприятии ценностей мирной жизни. Она чувствовала, что ее скованность сходит на нет. Ей нравился его четкий британский акцент, убаюкивающая атмосфера, царящая в зале. Нравилось смотреть ему в лицо… наблюдать, как меняется его выражение… его скользящая улыбка.

— Тебе придется примириться с тем, что Генри вмешивается в твою жизнь, — говорил он, наклоняясь к ней через столик и поднося спичку к ее сигарете. — Но делает он это лишь потому, что желает тебе самого доброго. Он возвел тебя на своего рода пьедестал.

— Это вас он возвел на пьедестал, — возразила она. — Высотой футов в семьдесят. Вы — будущее фирмы «Баллами и Бэллоуз».

— Он считал так четыре года назад, — ответил Лайон. — За четыре года человек может измениться.

— Мистер Баллами не изменил своего мнения о вас. Он взял ее руку в свою.

— Анна, не могли бы мы покончить со всеми этими «мистерами»? Я — Лайон. А «мистер» Баллами — Генри. Она улыбнулась.

— Хорошо… Лайон. Ты должен знать, с каким нетерпением Генри ждал твоего возвращения.

Она вдруг осеклась. Ведь это ее решительно не касается. Раньше она никогда не вмешивалась в личную жизнь кого бы то ни было. Но сейчас она ощущала в себе настоятельную потребность вступиться за Генри. Внезапно она поняла, почему Генри настроен против Аллена, — это было частью его дружеского отношения к ней. Она также по-новому отчетливо осознала логику аргументов Нили. Нельзя быть настоящим другом, оставаясь при этом вежливо-холодной и официальной. Она непременно поговорит с Генри о Нили и «Небесном Хите». Она почувствовала себя по-новому свободной, словно только что избавилась еще от одной цепи, приковывавшей ее к Лоренсвиллу.

— Я отдаю себе отчет в том, каковы надежды и планы Генри, — ответил Лайон. — И вероятно, я не оставлю его одного. Но боже мой! Это же поганое занятие — то ли адвокат, то ли администратор.

— Но все в один голос утверждают, что ты настоящий генератор идей. Нужно по-настоящему любить свое дело, чтобы привносить в него столько энергии.

— Я любил хорошую борьбу… трудности, для преодоления которых требовалось напряжение всех сил… даже не совсем честные операции.

Она почувствовала себя неловко. Все, что он сейчас говорил, противоречило славе, что неслась впереди него.

Он понял ее молчание как обиду за Генри.

— Ну ладно, не расстраивайся. Я, вероятно, просто немного устал от войны.

— Но ты рад, что снова вернулся к Генри?

— Я ведь вернулся, разве — нет?

На ее лице появилось озадаченное выражение.

— Ты говоришь так, словно на самом деле охотнее занялся бы чем-то другим.

— А разве хоть кто-нибудь может позволить себе роскошь заниматься только тем, чем ему хочется?

— Я, например, занимаюсь сейчас тем, чем мне хочется.

Его лицо озарилось улыбкой.

— Я польщен.

— Я имею в виду, что работаю у Генри. Живу в Нью-Йорке. А чем бы хотел заниматься ты, Лайон? Он распрямил под столом свои длинные ноги.

— Стать чертовски богатым, это во-первых. Засесть в каком-нибудь прелестном райском уголке на Ямайке, чтобы меня опекали несколько красивых девушек, в точности похожих на тебя, и написать роман-бестселлер о войне.

— Ты хочешь писать?

— Разумеется, — он пожал плечами. — А разве каждый вернувшийся с фронта не чувствует в себе уверенности, что именно он вынашивает в себе единственно правдивый роман о войне?

— Тогда почему бы тебе не сесть и не написать его?

— Ну, во-первых, работа у Генри целиком поглощает все мое время. И эта очаровательная квартирка, которую я наследую, отнюдь не бесплатная. Боюсь, что в моем лице потеря для литературы станет приобретением для Генри Бэллами.

Она поняла, что Лайон Берк не поддается схематизации и четкой классификации. Он не бесчувственный сухарь, но свои эмоции и порывы всегда будет скрывать либо за улыбкой, либо за остроумными пассажами.

— Странно, а ведь ты не производишь впечатления человека, пасующего перед трудностями, — набравшись смелости, заявила она.

Его глаза сузились.

— Извини, как ты сказала?

— Человека, сдающегося без единой попытки к сопротивлению. Я хочу сказать, что если ты хочешь писать, если ты честно считаешь и чувствуешь, что тебе есть что сказать, то тогда непременно делай это. Каждый человек должен хотя бы попытаться сделать то, что ему хочется. Это уж потом жизненные обстоятельства и обязанности вынуждают человека к компромиссам. Но идти на компромисс сейчас… это все равно, что спасовать, еще не начав.

Перегнувшись через столик, он взял ее за подбородок. Глаза их встретились, и он долго пристально вглядывался в нее.