Убить перевертыша

— Так как насчет всей госбезопасности? — спросил Мурзин.

Миронов охотно отозвался.

— Где она нынче, госбезопасность? Не разогнанная контора, а система, которая должна бы существовать всегда. Состояние госбезопасности критическое. Нет надежных границ, общественно-политический строй в стране не определен, Конституция, принятая меньшинством населения, нелегитимна. Проводится антинациональная политика, направленная на развал армии, разведки, контрразведки, институтов внешней политики, оборонного комплекса. Если это не предательство, то что же тогда? И если это не предмет для внимания чекистов, то кто такие чекисты?

— Где они теперь?..

— Это ты зря. Не все разбежались. Мы недавно собирались, поговорили, выяснили…

— По случаю Дня чекиста? Мы тоже собирались, тоже поговорили, а весь результат — ящик пустых бутылок.

— И никаких выводов не сделали?

— Ну, как никаких? Высекли себя задним числом, говорили, что надо бы кое-кого прищучить, осудить хоть бы общественным судом. За измену Родине. Да как прищучишь? Нужны факты, документы нужны, а они ныне вне нашей досягаемости.

— Я же говорю: есть документы.

— Так в чем же дело?

— Непросто их взять. Да и рискованно. Кое-кто ни перед чем не остановится, чтобы они не попали в руки таких, как мы.

— Вся наша жизнь — сплошной риск.

Миронов, все время говоривший наклонившись к костру, поднял голову. Лицо его от близкого огня казалось багровым.

— Выходит, договорились?

— Выходит.

— Я знал, что на тебя можно положиться. Приедем в Москву, я тебя кое с кем сведу.

— А Олега?

— Там видно будет.

— Ты ему не доверяешь?

— Секреты живут, пока о них знает один, максимум — двое.

— Чего ж ты нам обоим-то головы морочишь?

— Извини, брат, истосковался я по друзьям. Вся жизнь — только деловые отношения… А куда Олег-то подевался? Оле-ег! — позвал Миронов, не вставая.

Ответа не было, и он вскочил.

— Оле-ег!

— Чего? — послышался откуда-то глухой, вроде как придушенный голос.

— Ты не утонул? Иди сюда.

— Я подышу.

— У него, видать, астма, — сказал Миронов. — При астме врачи велят сидеть у воды.

Мурзин широко зевнул.

— Сморило что-то, воздух, что ли?

— Ложись да спи. Хоть вот тут, прямо на траве.

— Боюсь задницу простудить. С моим простатитом тогда пиши пропало. Пойду в машину.

— А я посижу. Когда еще придется так вот, у костра?

Спать в машине было неудобно, хотелось вытянуться, но места для ног не хватало, приходилось лежать согнувшись. Пока устраивался, разогнал сон. Хотел вернуться к костру, да уже лень было вставать, так и лежал, прислушиваясь к тишине, думал о том, очевидном, разбередившем душу.

И в самом деле, проморгали они, "зоркие стражи государства", допустили к власти мафию, ту самую, что прежде тайно расхищала общественную собственность. Теперь расхищает ее открыто, так сказать, на законном основании. Это она бросила лозунг, обманувший многих: "Бери, что можешь!", знала: у нее не убудет. Все крупное расхватано, а растерявшимся людям, приученным к нормам равенства и справедливости, тем самым, кого демократические наглецы обозвали «совками», достанутся крохи. Если достанутся…

Последнее время властвующие бандиты засучили ногами, заговорили о государственном патриотизме. Значит, задницу жжет. Но иногда у их адептов прорывается, прямо заявляют: "Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны". Мы- де не можем честно выиграть выборы и потому надо обмануть, запутать. Так и вещают, заразы: надо-де научиться стрелять первым и убивать. И «справедливый» демократический суд не сует их мордой в собственное дерьмо.

Поистине, в стране разгул сатанизма. Дьявол — это вырождение, а вырожденцы — пятая колонна, а пятая колонна, как известно, — перевертыши. Вот и цепочка: пятая колонна — предательство — сатанизм. С чего это вдруг на всех уровнях завопили о свободе сексуальных меньшинств, о гомиках, которых, дескать, напрасно обижают? Кто печется о них? Да те же сатанисты, дорвавшиеся до власти, те же вырожденцы, которым не терпится использовать общество, так сказать, с другой стороны. Имеют ли право они, чекисты, хоть и бывшие, оставаться равнодушными зрителями в этом сатанинском театре?..

С тем он и уснул.

5

Проснулся Мурзин от какого-то странного звука, породившего тревогу. Полежал, прислушиваясь к неестественной глухой тишине, позвал:

— Леша, что там?

Ответа не услышал. Видно, Миронов уснул, сидя у костра.

Несмотря на приоткрытые окна в машине было душно, по стеклам ползали слабые отсветы огня. Мурзин нащупал ручку и совсем опустил стекло. И тут услышал шум: кто-то ломился через кусты. Еще ничего не поняв, он толкнул дверцу, вывалился из машины, ткнулся лицом в мокрую от росы траву. Приподнялся, посмотрел на Миронова, дремавшего у костра, уронив голову на грудь. Затем увидел бежавшую от кустов темную фигуру и узнал Маковецкого.

— Что тут у вас? — крикнул Маковецкий.

— Похоже на выстрел, когда с глушителем, — сказал Мурзин, вставая. Алексей, ты слышал?

Он подошел к Миронову, тронул за плечо. И тот вдруг начал валиться на бок.

Крови было немного, только на виске возле уха, но и в слабом отсвете костра было видно: пуля попала так, что надежд на легкий исход не оставалось.

— Кто стрелял? — отшатнулся Мурзин. — Откуда? Оттуда?..

Он бросился к кустам, но Маковецкий рассудительно крикнул ему:

— Это потом. В больницу надо. Cкорей!

Они втащили Миронова в салон, Мурзин плюхнулся на сидение шофера и спохватился: ключ где-то у Миронова. Перегнувшись, принялся шарить по карманам. Вытащил бумажник и в нем, в отдельном кармашке, нашел ключ.

Руки тряслись, и он никак не мог завести машину. Стартер орал, а двигатель молчал. Наконец вспомнил, как Миронов жаловался на особый норов машины: чтобы холодная задышала, надо поддать воздуху, — и до отказа выдернул ручку подсоса. Мотор взревел, машина дернулась, едва не налетев на сосну, затем сдала назад, круто развернулась и запрыгала по луговине.

Через какое-то время, показавшееся чрезмерно долгим, они выскочили на грунтовку. Пустынную спящую деревню с тускло поблескивавшими бельмами окон миновали, не сбавляя скорости.

— Может, тут медпункт есть? — запоздало крикнул Мурзин.

— Какая медицина в нынешних деревнях! — тоже в крик ответил Маковецкий и подался вперед, задышал в затылок. — Гони до райцентра, там больница.

— Вещи-то не собрали.

— Потом соберем.

Больницу нашли быстро. Какой-то ночной гуляка, которого они внезапно осветили фарами на перекрестке, показал куда ехать. И медперсонал оказался на месте: две белых фигуры сидели на скамье под единственным светящимся окном приемного покоя — молоденькая медсестра и почти такой же молодой дежурный хирург.

— Огнестрельное ранение, — сразу определил хирург. — В милицию надо заявить. Заявляли?

— Мы прямо сюда…

— Позвоните в милицию. Сами, — многозначительно добавил хирург, осматривая рану.

— Ты давай звони, а я съезжу, соберу там все, — предложил Маковецкий.

— Да кусты осмотри, найди… что за сволочь!..

— Обязательно.

Позвонив в милицию, суматошно и бестолково рассказав о случившемся, Мурзин выбежал во двор, к машине, но та уже исчезла в темноте. Он сунулся было в комнату, где на столе, страшно неподвижный, лежал Лешка Миронов, но молоденькая сестричка с неожиданной напористостью выставила его в коридор.

В коридоре тускло горела лампочка, пахло обычной для больниц смесью лекарств, было пустынно и тихо. Послонявшись по коридору, помаявшись в ожидании какое-то время, ему показалось — не меньше часа, Мурзин снова шагнул к двери. Но дверь сама открылась, и вышел врач. По лицу его ничего нельзя было прочесть, и Мурзин спросил шепотом:

— Ну, как?

— Плохо, — сказал врач и взял Мурзина за руку. — Вы кто ему?

— Друг… Как он?