Страница 7 из 21
— Законы существуют независимо от того, верят в них или не верят. Кто понимает, тот всматривается в 'исторические процессы, вслушивается в голоса природы, в самого себя, наконец, и живет в соответствии с увиденным и услышанным. Для понимающих безболезненно происходит восхождение на очередную, высшую ступень познания. Но много ли понимающих? Очевидно, что немного. Об этом свидетельствует полный потрясений двадцатый век, смятение умов, нравственное падение, какого в таких масштабах не знала история…
Андрей даже поотстал. Жутковато было слышать все это, говорившееся вроде совсем не к месту. К тому же голос был чужой, не Гиданны голос. Будто какой-то зануда лектор талдычил — свое, не очень интересуясь, слушают ли его. Хотелось забежать вперед, посмотреть, она ли говорит. Может, это лишь слышится ему?
— Что это? Может быть, предвестие конца человеческой расы? Может, это начало того, о чем говорили еще тысячелетия назад мудрецы Востока, предрекавшие гибель городов, вымирание целых народов? В священных книгах Древней Индии говорится о конце Кали Юги — темной эпохи, о жестоких ненасытных властителях, о всеобщем развращении и господстве лжи, о власти обезьян. Может, грядет смена эпох, гибель цивилизации, как это было с Атлантидой?..
— Вы верите в Атлантиду? — робко спросил ом. Гиданна не ответила, не обернулась, продолжала вса так же идти и говорить все тем же низким хрипучим голосом.
— Существуют исчисления. Они указывают сроки перелома — середина двадцатого века. Затем пойдут годы, когда будет решаться участь планеты. Мы не знаем, когда и как все решится. Ни ОНИ, возможно, знают и не потому ли зачастили к нам в последнее время. Зачем? Чтобы предупредить? Чтобы поглядеть на нас в последний раз?..
— Кто? — спросил Андрей.
— ОНИ, — повторила Гиданна и, не оборачиваясь, повела рукой влево и назад, показывая на отдалившуюся одинокую березу в поле.
И он поглядел туда. И опять почудилось ему какое-то сияние вдали. Сияние быстро угасло, из него вычленился силуэт человека, здоровенного детины с руками до колен и одетого странно, вроде как в телогрейке и шапке-ушанке на квадратной голове. Человек этот шел через поле, прямиком направляясь к ним, и Андрей забеспокоился: ну как алкаш какой? Не хотелось ему сейчас демонстрировать милицейскую сноровку, совсем не хотелось. Оглянулся на Гиданну. Та шла себе, удалялась. Он решил догнать ее, побежал по тропе, но вдруг запнулся и упал, сильно ударившись локтем о подвернувшийся то ли корень, то ли камень. Гиданна ничего не заметила, не остановилась, и это обидело его. То все знает наперед, а то не видит, что под носом. Поднимаясь с земли, со злостью оглянулся на приближающегося алкаша, но тот будто провалился — поле было пусто до семой насыпи, по которой все ползла, никак не могла уползти длинная электричка.
"Черт бы вобрал всех этих инопланетян. — мысленно выругался он, потирая руку. И тут же спохватился. Они-то при чем? С тобой пообщаться, поговорить хотят. По-людски. А ты вызверился? Показалось, что эту мысль вроде кто подсказал. И вдруг совершенно ясно понял, что инопланетян никаких нет, что он сам, всего скорей, и есть инопланетянин. И видения он вызывает сам, своим воздействием на чтото. Гиданна вон так и говорит: каждый видит то, что хочет видеть. И мысли не потаенно свои, а лишь часть какого-то вселенского мыслительного процесса. Ты мысленно подсказываешь кому-то, кто-то подсказывает тебе. И вообще, человек существует не сам по себе, он лишь частица чего-то громадного, всеобъемлющего. Частица, обладающая свободной волей, чтобы деяниями своими обогащать нечто всеобщее. Вселенский разум? Вселенский дух? Или и то, и другое, и что-то еще третье?..
Даже о Гиданне забыл Андрей в эту минуту. Шел, не стараясь догнать ее, боясь отвлечься, потерять вдруг охвативший его восторг всепонимания, очень похожий на тот, что однажды испытал он здесь, неподалеку, во время ночевки в ароматной копне сена у тихой речушки. Место это было все ближе, вот сейчас пройти березняк, пересечь еще одно неширокое поле. оставив слева клин молодого ельнике. А там опять россыпь молодых березок, столпившихся вокруг светлой полянки у голубого глаза бочажка, неглубокого, по грудь, если зайти в самую середину. Андрей будто вновь ощутил нежное касание струй, и сам не заметил, как заторопился, догнал Гиданну. Та, похоже было, отошла уже от своих пророческих видений, оглянулась, ожгла его озорным взглядом.
— Почему они вас любят?
— Кто? — удивился Андрей.
— Да все.
— Интересно. — Он хотел добавить, что если бы его любили, так сейчас был бы совсем другой разговор, но не решился сказать такое, побоялся спугнуть наметившееся доверие.
— Вот и мне интересно. Жмет вот тут, — Она прижале руку к груди. — Что-то нас ждет, а что-не пойму…
— Тут?..
Он бесцеремонно положил свою пятерню на ее руку и ощутил частое и неровное дыхание. Отдал себе полный отчет, что обнаглел до крайности, но руку убрал не сразу. И она вроде бы не торопила его. Так он и шел некоторое время боком, полуобернувшись к ней, ловя ее ускользающий взгляд. Что-то одинаково поняли они в эту минуту, о чем-то важном договорились. Дальше шли, не касаясь друг друга, не разговаривая, — торопились. У знакомого бочажка никого не было. Копешка сена стояла на зеленом лугу, как и прежде, ровненькая, кем-то подправленная, только чуть примятая сбоку. Возле копны Гиданна остановилась, глянула на Андрея какими-то новыми, бездонными, почти безумными глазами. Он отшатнулся было, но Гиданна внезапно вскинула легкие руки ему на плечи, удержала…
— …О каких пространствах ты все время говоришь? Пространство одно-вот оно. Лежавший на сене Андрей поднял руку, показал на пушистые облака в блеклом знойном небе. Опустив руку, ощутил под пальцами округлую упругость, ту самую, которой еще полчаса назад так хотел коснуться и не смел. Он легонько, ласково сжал пальцы и собрался уж повернуться к Гиданне, лежавшей рядом, но та вдруг отстранилась, зашуршав сеном. Андрей объяснил ее резкость обычной женской стыдливостью и еще строптивостью, нежеланием выглядеть покорной. Подумалось даже, что она скажет донельзя банальное: "Ты меня больше не уважаешь". Но она спросила совсем о другом:
— Как твое сердце?
— Сердце? А чего ему? Работает, как насос.
— Я не о том.
Он и сам знал, что не о том речь, но все ломала его гордыня: как же, превозмог, не уронил мужского достоинства. — А что сердце? Оно свое дело знает.
— Да, оно свое дело знает. А ты вот не знаешь.
— Сердце — насос! — Гиданна насмешливо хмыкнула, — О нет, не только.
Помолчала и снова заговорила назидательным менторским тоном:
— А ведь зачем-то сердце оплетено сетью симпатической нервной системы, через которую тесно связано с головным и спинным мозгом. Зачем-то тянутся к нему бесчисленные плети церебральных волокон от блуждающего нерва. Для чего-то напрямую связано оно с центральной нервной системой. Сердцу до всего дело. Сигналы всех пяти органов чуств сливаются в нем в некое шестое, каким-то образом накладываются на сложные орнаменты мыслительных процессов и рождают предчувствие, прозрение… Она замолчала.
И вдруг спросила:
— Ты веришь в существование души?
— М-м… — замялся Андрей.
Менторский тон Гиданны и это новое для него обращение на «ты» так не вязались.
— Она в сердце или возле него, в сложнейшей системе чувственных и предчувственных взаимосвязей организма.
— Почему же ее никак не найдут? — ему не хотелось выглядеть глупым учеником перед всезнающей учительницей.
— Душа-опора духовности. Не знают духовности бездушные люди, и спит душа у особей бездуховных коллективов.
Повернуться бы к ней, обнять, и все мудрствования улетучатся. Но он не мог заставить себя сделать это. То ли мешала ее леденящая рассудочность, то ли что другое.
— Душа живет и здоровеет только в общении с другими душами. Тогда возникает духовность, как новое качество сонма душ. Закон перехода количества в качество разве тебе неизвестен?