Страница 42 из 75
Боян толкнул дубовую дверь и вошел в холл бывшего дворца культуры. Ныне в этом здании, приватизированном фирмой "Гамма", размещалась студия "Ребус-саунд", принадлежащая на паях "Гамме", Кудрявцеву и ему, Анатолию Бояну. Пай Бояна был самым маленьким - в свое время, когда у Толика водились деньги, он вложился в звуковое оборудование: сам вывез из Америки хороший магнитофон, а из Австрии - пульт "Моцарт". Это стоило немалых денег, но выручили "голубые". Они Толику помогли, они же его и подвели. Хотя, конечно, трудно сказать, кто кого подвел...
Вообще все Толиковы неприятности последних лет были вызваны гомосексуалистами и Владимиром Ильичом Лениным. И финансовый крах, который он потерпел полтора года назад, и недавний уход жены - все это Ленин. Ленин и "голубые".
Как ни парадоксально, но история "голубого" падения Толика была прямо связана с историей его женитьбы.
Почувствовав, что у западных партнеров Алжира интерес к современному российскому авангарду начал потихоньку иссякать, Толик и Костик решили искать новые средства для поддержания собственного благосостояния.
Алжир уехал во Францию и пропал. Это была его манера - исчезнуть и не сообщать о себе старым друзьям. Впрочем, были ли у него друзья - тоже большой вопрос. Многим казалось, что они таковыми являются, но как только Алжир переставал испытывать в людях надобность, они превращались для него сначала просто в хороших знакомых, затем в знакомых не очень близких, а потом Костя просто переставал узнавать на улице человека, считавшего себя его близким другом.
Особенно быстро и бесповоротно Алжир рвал отношения с теми, кто застал его в период становления, когда он, нищий провинциальный парнишка, бегал точно так же, как несколько лет спустя Толик - за водкой для представителей ленинградской богемы, искал у них пристанища и пользовался их гостеприимством.
Перед тем как уехать в длительный зарубежный вояж, Алжир смотался по каким-то своим делам в Москву и прихватил с собой Толика. Дела Алжира были связаны с куплей-продажей икон, и в один из вечеров ребята оказались в московской квартире Романа Кудрявцева - большого специалиста в этой области.
Посовещавшись, пошушукавшись с хозяином, Алжир отбыл в Ленинград, а Толик с разрешения Романа остался, причем, по своему обыкновению, надолго он гостил у столичного плейбоя месяца два. Роману это было не в тягость: отличная квартира на Садовом кольце, дом в Пантыкино, дача на Николиной Горе - места для приема гостей хватало с избытком.
Кудрявцев любил энергичных людей. Сам Роман был ребенком богатых родителей и, начиная свое собственное дело, не испытывал нужды в стартовом капитале, привлеченном со стороны, но людей, которые вытащили себя за волосы из нищеты и поднялись выше среднего уровня благодаря собственной смекалке и деловым качествам, он уважал особо.
Толик как раз подходил под его определение "self-made man", и между Кудрявцевым и Бояном возникло даже некое подобие дружбы.
В ту пору деньги у Толика еще были. Тот самый вернисаж, на котором Алжир загнал ржавую железку за тысячу долларов, принес Бояну очень неплохую прибыль. На сей раз операция вывоза картин была проведена нетрадиционно Толик и Алжир сами заплатили Бурову в Ленинграде из своих сбережений, он обеспечил им беспрепятственный выезд и документы на беспошлинный провоз багажа в Швецию, Норвегию и Голландию, где их уже ждали покупатели. Доля Бурова была лишь малой толикой того, что компаньоны получили в Европе, и Боян чувствовал себя вполне обеспеченным человеком.
Москва пришлась ему по душе - может быть, знакомство с Кудрявцевым сыграло в этом решающую роль.
Если в Ленинграде Толик вместе с Алжиром постоянно находились в кругу очень милых, умных, обаятельных, но совершенно нищих, неустроенных и вечно пьяных артистов, художников и философов, то в столице Боян быстро привык к хорошим машинам, роскошным апартаментам, ухоженным, богато одетым девушкам и дорогим ресторанам.
Имеющий деньги, побывавший за границей и демонстрирующий каталоги известных галерей молодой человек - при этом модный, симпатичный и коммуникабельный - быстро нашел себе в столице новых друзей и еще быстрее понял, что жить должен именно здесь.
- Правильно, - заметил Кудрявцев, когда они сидели с Бояном у него на даче и с удовольствием курили отличную коноплю, не иссякавшую в доме Романа. - Правильно. Ты же родом из Вологды, а в Москве провинциалы - ведущая сила. По крайней мере, в искусстве. Здесь для талантливого человека из русской провинции лучшее место на земле. В Ленинграде публика замечательная, у меня там масса друзей, Толик, но...
- Все не в себе, - подсказал Толик.
- Нет, так резко я не стал бы о них говорить... Лучшие мои друзья ленинградцы. Но они, как бы это сказать... А в общем, ты прав. Действительно не в себе. Слишком уж одухотворенные. Это и хорошо. Иначе они не были бы настолько плодовитыми и талантливыми... Интересными... Своеобразными... Но жить, как они, извини, не могу... Да и ты, я вижу, не особенно жаждешь.
- Не жажду, - согласился Толик.
- Я знаю - тебе в столице нравится. Не думаешь переехать сюда?
- Ха! Рома!
"Рома" был старше Бояна на пятнадцать лет, но разница в возрасте не имела для Кудрявцева никакого значения. Он общался с Бояном, как со своим ровесником, и ценил в нем исключительно деловые качества. Всему остальному молодости его друга, наличию или отсутствию официального образования, происхождению - Кудрявцев не придавал ни малейшего значения.
- Ха-ха, - еще раз коротко рассмеялся Толик. - Переехать!
Он встал и прошелся по веранде. К дому Романа вплотную подступал сосновый лес. Солнце уже село, но июльский день еще не остыл, да и, судя по жаре, стоявшей над Николиной Горой, остывать не собирался. Разве что под утро, с первой акварельной синевой на востоке, очень быстро разливающейся по черному небу и светлеющей на глазах, придет сюда утренняя прохлада.
- Да-а... - протяжно выдохнул Толик. - Переехать сюда, жить здесь... Кто же откажется?
- А ты женись, - просто сказал Роман. - Женись, и все дела. Деньги у тебя есть...
- Пока есть, - подчеркнул Толик, делая ударение на первом слове.