Страница 3 из 5
Можно проследить его жизнь после ухода из Васильевки, найти ошибку и подумать о будущем. Еще нет беды в том, что он перестал быть деревенским и не стал городским. Но он, несмотря на свое трудолюбие, оказался без дела, которое бы было ему по душе. Литейку он не любил, она приносила лишь более-менее хороший заработок. Это была жизнь без стержня, без главного дела, вокруг которого выстраивались бы другие интересы. Без этого - пустота. Человек хватается за что попало, все ему нипочем... И Бунчук упал.
Потекли серые дни заключения, скучная работа - делали сейфы. Он и здесь работал на совесть. По-другому у него не получалось.
Бунчук был освобожден досрочно, через год и восемь месяцев. На его счету числилось свыше тридцати благодарностей и одно взыскание: он взял на себя провинность соседа.
На волю Бунчук вышел с некоторым удивлением в душе и стыдом. Судостроительный завод принял его обратно, и оттуда написали, куда следует, письмо, что обязуются содействовать моральному перевоспитанию Виктора.
Был ли Бунчук к тому времени новым человеком и насколько он извлек урок из своего прошлого, в Николаеве в полной мере не смогли удостовериться. Он в скором времени женился и уехал из города. Осталась после него недалекая память, мол, был вот такой непутевый паренек и работать вроде бы умел, имел характер компанейский, да не заладилась у него судьба с самого начала. Не повезло. Бывает такое.
Бунчук уехал насовсем, но в Васильевку он тоже не вернулся.
У жены тяжело заболел отец, и молодые поехали к нему, в село Ново-Дмитровку. Там и осели. Надо было устраиваться, обживаться на новом месте. Бунчук отвык от деревенской жизни, а здесь он был для всех покуда еще чужаком, к нему присматривались и гадали: что за человек появился?
Председатель местного колхоза "Большевик" Э.И.Печерский не больно интересовался прошлым Бунчука, когда принимал его.
- Вот что, хлопец, - сказал Печерский. - Я бы тебе с удовольствием сейчас дал хорошую машину. И я тебе ее дам. Но после. А сейчас у меня полный комплект шоферов. Поработай пока помощником комбайнера?
- Ладно, - ответил Бунчук, глядя в спокойные добрые глаза седоватого председателя. - Поработаем помощником комбайнера.
Дома Люда поинтересовалась результатом переговоров с председателем, стала утешать. Однако Бунчук несколько удивленно приподнял брови, словно спрашивая: "Зачем же меня утешать?"
- Ну что молчишь? - спросила Люда.
Она ждала ребенка. Ей самой было всего-навсего восемнадцать, а Виктору только на четыре года больше.
- Я не молчу, - улыбнулся Бунчук. - Завтра иду на работу. Убегал из деревни, убегал, а видать, дурень был, что убегал!
Он, кажется, шутил, но у жены на сердце сделалось тревожно.
Комбайнер дядя Вася, лысоватый крепкий мужик с опаленным тяжелым загаром лицом, встретил Бунчука без особой радости. Бригадир комплексной бригады Мисивьянцев подвел к нему новичка:
- Вот. Значит, это тебе помощник будет. Виктор Бунчук фамилия.
Бригадир был хмур, неразговорчив. Его серые глаза глядели из-под нависающих бровей тяжело.
- Здравствуйте, - сказал Бунчук, улыбаясь хорошей, приветливой улыбкой.
Дядя Вася тоже невольно улыбнулся, глядя на него. Мисивьянцев молча отошел. Бригадир уже кое-что разузнал о Бунчуке, он любил знать о людях побольше, чтобы не было неожиданностей.
Дядя Вася, Василий Петрович Каралуп, был опытный комбайнер. Машина у него содержалась правильно, и на ней можно было делать дело. Уборку начинают на ранней зорьке, а шабашат к полуночи. День длинный, но летит быстро, нервно. Страда! - и все забыто ради нее. Дядя Вася приходил на работу раньше других; комбайну нужен уход, где-то подтянуть, где-то смазать. Однако теперь, как приходил, встречал своего помощника.
Зорька розовела, и в воздухе пахло росой, промасленным металлом и дымком летних кухонь. Комбайнеры осматривали машину и трогались. Каралуп на поле уступал штурвал новичку, а сам завтракал на меже в тени лесозащитной полосы. Бунчук возвышался над полем спелой озими. Комбайн шел твердо, размеренно. Шумел двигатель, было пыльно, трясло.
Подходили грузовики, высыпалось из бункера зерно, которое шуршало и золотилось в утреннем свете.
Так прошел день, другой, перевалило за неделю. Бунчук исхудал, спал мало, ел больше всухомятку. Правда, в поле привозили обед. Ну а все остальное - ужин, завтрак - проходили кое-как, то в спешке, то в жуткой усталости. Лицо его было теперь будто выпеченное на южном солнце. Жена сперва удивлялась такой охоте и рвению, потом заволновалась: уж больно себя не жалеет, тоже ведь плохо. А он втянулся.
Каралуп привык к тому, что помощник раньше выходит на работу. Мисивьянцев не спешил менять настороженность на ласку, однако в душе принял Бунчука. Правда, случались у бригадира с новичком как бы стычки по разным поводам, и Мисивьянцев, человек крутой, многоопытный, понял, что Бунчук тверд в работе.
Бунчук возвращался к обычной деревенской жизни; простые вещи, раньше ему неизвестные, делали ее крепкой и надежной. Чем больше он узнавал эту простую жизнь, тем яснее становилось ему, что прежде он был беден. За это новое состояние Бунчук был готов платить самую большую цену.
Однако в Ново-Дмитровке, как там ни ощущал себя новичок, не забывали о его прошлом. Много работал Бунчук, - сдержанно похваливали. Пытался спорить, если видел непорядок, - Мисивьянцев напоминал: "Здесь тебе не тюрьма. Хочешь - работай..."
Шла следом за Бунчуком недобрая старая слава, и оправдываться в глазах людей было нужно не словами, не скорыми делами, а медленным ходом времени, долгим трудом. Тяжело человеку, когда ему не верят. Как ему быть?
Печерский помнил свое обещание, но свободный грузовик никак не случался, и тогда он спросил у Мисивьянцева:
- Я хочу послать Бунчука на курсы механизаторов. Как ты на это посмотришь?
- Конечно, он хлопец работящий, - уклончиво отвечал бригадир. - Но ведь сами про него знаете... Ну, выучим его, а он снова коник выбросит или вовсе уйдет?.. А так он хлопец ничего, подходящий.
- Ладно, скажи ему, чтоб пришел, - распорядился Печерский. - Я с ним хочу поговорить.
Он видел, что бригадир хитрит и не хочет говорить прямо. С осторожным Мисивьянцевым у председателя была связана история, памятная обоим.