Пашкины колокола

- Ах, Арбуз, Арбуз! Неужто не видишь, что и взрослым не всем хватит? У тебя в руках винтовка без пользы окажется. Патроны станешь разносить по баррикадам - вот твое дело!

Не дали винтовку и Витьке Козликову, хотя он кричал, что это его отец, стрелочник на путях, помог найти загнанные в тупик вагоны и сообщил о них в Военно-революционный комитет...

Обиженные мальчишки потоптались возле, поглядели, как вскидывают к плечу винтовки кузнецы да литейщики, послушали, как щелкают затворами. Тут же из разбитых снарядных ящиков раздавали патроны - по две обоймы на брата.

Пашка бросился к Саше Кирееву, который и так и этак вертел в руках только что полученную винтовку.

- Сань, дай подержать!

- Ну, подержи, Арбузик. Только она, друг, потяжелее кузнечных клещей!

Оставив друзей, Пашка помчался в студенческую столовку. Но Люсик там не оказалось. Тетя Даша рассказала Пашке:

- Всю ночь тут шумели, как про эту питерскую телеграмму узнали. Утром на Калужскую подались, решено ресторацию поляковскую под какой-то комитет занять. Там Люсю и ищи, милый!

Лопух всячески ластился к Пашке, прыгал кругом, лизал руки и норовил вскинуть лапы другу на плечи. Пашка лишь потрепал пса по загривку и понесся на Калужскую.

На площади толпилась тьма рабочего народа. Сбежались сюда и двинцы, и только что вооруженные михельсоновцы. Кое-кто явился с охотничьим ружьем, а то с берданкой или даже просто с топором. У крыльца ресторана кто-то прибивал к жердине красное полотнище с неровными белыми буквами: "Вся власть Советам!"

На второй этаж, в ресторан Полякова, где собрался созданный ночью Военно-революционный комитет Замоскворечья, Пашку не пустили. У дверей караулил вооруженный солдат в шинели с сорванными погонами.

- Посторонним не велено! - сказал он Пашке, стоя на пороге.

Толпа на площади росла, подходили и женщины, и старики, шмыгали вездесущие мальчишки. Пашка отыскал Гдальку и Витьку, они бесцельно толкались между людьми.

- Шиповника не видели? - спросил Пашка. - Она сказала бы, что делать.

- Поди-ка, там! - Гдалька кивнул на окна ресторана.

Гудели громкие, возбужденные голоса. Кто-то кричал, что юнкера окружили Кремль и никого не пускают ни туда, ни оттуда, в Манеже их собралось больше тысячи.

Покрывая шум и усиливаясь, затарахтел в стороне моста мотор самоката-мотоцикла. Притихнув, толпа расступилась, давая дорогу.

Самокатчик в облезлой кожаной куртке и такой же фуражке подкатил к крыльцу поляковского заведения, соскочил и, козырнув часовому, вбежал по ступеням. Притихнув, толпа ждала. Тут и там слышалось:

- Не иначе, новости.

- Должно, приказ из Совета!

Ждать пришлось недолго. На втором этаже со звоном распахнулось окно, на подоконник вскочил чернобородый человек, размахивая бумажным листком.

- Товарищи! - Помолчал, пока не наступила тишина. - Товарищи! Я говорю от имени созданного ночью Военно-революционного комитета Замоскворечья! Временное правительство в Питере свергнуто! Министры-капиталисты, которые продолжали начатую царизмом войну, отправлены в Петропавловскую крепость!

Площадь отозвалась тысячеголосым "Ура-а-а!".

- Да, товарищи! - Человек в окне требовательно вскинул над головой руку. - Но это не значит, что победа над врагами революции одержана полностью. Вы, вероятно, слышали про разгром Калужского Совета. Там убито много наших товарищей! И здесь, в Москве, враг не сложил оружия!

Площадь отвечала и гневными, и тревожными, и радостными криками.

- Революция в опасности! - продолжал стоявший на подоконнике. Сейчас получен приказ из Военно-революционного комитета Москвы. Необходимо возводить баррикады! И в первую очередь вокруг осиного гнезда на Пречистенке! Вокруг их главного штаба, где засели рябцевы и грузиновы, куда сгоняются со всей Москвы юнкерские и казачьи силы! Дорогие, родные товарищи! Все, кто в силах взять в руки лопату, топор, лом, идем возводить крепости, которыми всегда защищала себя революция! На баррикады, товарищи!

Площадь колыхнулась, как одно большое, могучее тело.

- Веди!

- Куда идти?!

В этот момент Пашка и увидел выбежавшую на крыльцо Люсик. Черные волосы выбились из-под шляпки, глаза блестели. Пашка бросился к крыльцу.

- Шиповник!

Она услышала.

- Павлик! Миленький! И ты здесь?!

- Где же мне?! - засмеялся он. - Вы куда, Люсик-джан?

- Идем готовить санитарные пункты для раненых. Сейчас займем кафе "Франция". Попросим женщин принести кто что может! Подушки, простыни, полотенца...

Площадь пришла в движение. Люди в шинелях и матросских бушлатах формировали из добровольцев отряды, уводили их в сторону мостов через Москву-реку.

Мальчишки всегда мальчишки. Кого в детстве не тянуло к морю, если даже он видел море лишь на картинках, если о бурях и штормах знал только по страничкам книг? Наверно, поэтому-то Пашка и его друзья оказались возле моряка, на бескозырке которого блестели золотые буковки "Орел". Матроса все кругом звали просто Орлом, никто не знал и не спрашивал его имени: "Орел велел!", "Орел приказал!".

Через пять минут матрос шагал впереди отряда и бесцеремонно стучал, а если не заперто, без стука, по-хозяйски входил во дворы, требовал лопаты, топоры, ломы. Подчинялись его командам беспрекословно, хотя иные и смотрели не очень-то добро.

По пути, уже на мосту, Пашка оглядел тех, кто шел рядом. Да, Витька, Гдалька и Васятка здесь, и Яшка-газетчик из Сытинской, и другие знакомые ребята. Должно быть, и их потянуло к матросской бескозырке с развевающимися лентами.

Отряду Орла поручалось возвести баррикаду на Остоженке, помешать прорыву юнкерских и казачьих частей к Замоскворечью, к рабочим кварталам и заводам.

Работа кипела. Валили и вырывали из земли фонарные столбы, катили бочки, опрокидывали заборы. Из окон пустовавших буржуйских домов выбрасывали матрацы, шкафы, кресла. Из чьего-то двора выволокли и перевернули вверх колесами ломовую телегу. Вдали, поближе к Пречистенке, у главного штаба гарнизона, мелькали и исчезали неразличимые тени.

Левым концом баррикада упиралась в дом, на котором красовалась вывеска: "Чайная Бахтина". У входа висели жестянки с нарисованными на них медными самоварами и белыми чайниками.

Когда принялись отдирать жестянки с самоваром, дверь чайной распахнулась. На крыльцо вышел однорукий бородатый человек и, покачав головой, сказал Орлу:

- А ты, матросик, мое заведение не рушил бы! Глядишь, пока воюете, я вас чайком поить стану! Дождит здорово! И холодишко к ночи набирает силу.

Кто-то от баррикады крикнул:

- Да это же наш! Гришка Бахтин! С Михельсона!

Один из пожилых рабочих, рябоватый и тонкошеий, подбежал к крыльцу.

- В торговлю подался, Григорий?

- Да куда же я, братцы, с одной-то клешней?

Орел усмехнулся:

- Кому подарил вторую?

- А тому же Михельсону! Спасибо, адвокат зубастый попался, отвоевал пенсию! Ежели бы обе руки целы были, я бы с вами сейчас плечо к плечу стоял!

Орел похлопал Бахтина по плечу.

- Ладно! Оставим ему, братишки, его баржу? Согласны?

- Свой брат! Бывший литейщик! Душа-то рабочая жива в нем!

Баррикаду возвели меньше чем за полчаса, а оказалась она повыше человеческого роста.

- Флаг бы сюда красный! - мечтательно сказал Орел. - И тогда все!

Пашка побежал, постучался в дверь ближайшего дома. Открыла сморщенная старушка. Студенистые глаза равнодушно оглядели Пашку.

- У меня взять нечего, воители! Сама милостыней с паперти живу.

- Нам, бабушка, платочек бы какой красненький или другое что. Только бы красного цвета!

- И детишек в войну запрягли, - вздохнула старуха и ушла в дом, но дверь не закрыла. Через минуту вынесла Пашке красную, заношенную до дыр кофтенку.

- Вот, ежели сгодится на ваше дело...

Улыбнулась странно, будто смотрела на происходящее перед ее домом из далекого далека.