Страница 192 из 253
Глава 29.
ПРОФОРИЕНТАЦИЯ
— Но почему ты больше не занимаешься окклуменцией? — нахмурясь, спросила Гермиона.
— Я же тебе объяснил, — пробормотал Гарри. — Злей говорит, теперь, когда я знаком с азами, то могу заниматься сам...
— Хочешь сказать, что сны у тебя прекратились, — скептически бросила Гермиона
— В общем и целом... — протянул Гарри, отводя глаза.
— А по-моему, пока ты не научился как следует ими управлять, Злей не должен был прекращать занятий! — негодующе воскликнула Гермиона. — Гарри, я считаю, тебе надо пойти к нему и попросить...
— Нет, — решительно отказался Гарри. — Всё, забудь об этом, хорошо?
Это было в первый день пасхальных каникул. Следуя устоявшейся традиции, Гермиона провела его, составляя расписания подготовки к экзаменам для себя и мальчиков. Гарри и Рон не сопротивлялись: во-первых, это было бесполезно, а во-вторых, эти расписания приносили определённую пользу.
Рон, узнав, что до экзаменов осталось всего шесть недель, пришёл в ужас.
— Как это ты ухитрился об этом забыть? — поразилась Гермиона. Она постучала волшебной палочкой по квадратикам расписания Рона, и каждый предмет засветился своим цветом.
— Не знаю, — промямлил Рон. — Столько всякого было...
— Вот, — сказала Гермиона, вручая ему расписание, — если не выбьешься из графика, то всё успеешь.
Рон мрачно воззрился на разноцветную таблицу, но потом просиял:
— Свободный вечер каждую неделю!
— Это для тренировок, — объяснила Гермиона.
Улыбка Рона увяла.
— А смысл? — скучно буркнул он. — У нас не больше шансов выиграть кубок, чем у папы — стать министром магии.
Гермиона не ответила; она смотрела на Гарри, сверлившего стену отсутствующим взглядом. Косолапсус трогал лапой руку Гарри, требуя, чтобы тот почесал ему за ухом.
— Гарри, в чём дело?
— Что? — встрепенулся он. — Так, ни в чём.
Он поспешно схватил «Теорию защитной магии» и притворился, будто ищет что-то по оглавлению. Косолапсус, образно говоря, махнул на него лапой и залез под кресло Гермионы.
— Я тут видела Чу, — осторожно начала Гермиона. — Она тоже вся несчастная... вы что, опять поссорились?
— Что?... А... Да, — Гарри охотно ухватился за это объяснение.
— А почему?
— Из-за её подруги-стукачки, Мариэтты, — ответил Гарри.
— И правильно! — гневно воскликнул Рон, положив расписание на стол. — Если бы не она...
Рон пустился проклинать Мариэтту Даблин, что очень устроило Гарри: ему оставалось лишь смотреть волком, кивать, изрекать: «вот именно», когда Рон замолкал, чтобы перевести дух, а самому тем временем думать, думать, думать об увиденном в дубльдуме — с каждой минутой испытывая всё большую тоску.
Воспоминания грызли его изнутри. Он никогда не сомневался в порядочности своих родителей и всегда категорически отметал «клевету» Злея, который, по его мнению, просто хотел опорочить память Джеймса. И разве Огрид с Сириусом не твердили постоянно, что отец Гарри был прекрасным человеком? (Да уж, а сам-то Сириус, возразил противный голос в голове Гарри, не лучше, если не хуже...) Конечно, однажды Гарри слышал, как профессор Макгонаголл назвала отца и Сириуса хулиганами, но, насколько он понял, имелся в виду некий прообраз близнецов Уэсли... а Гарри не мог себе представить, чтобы Фред и Джордж ради забавы подвесили кого-то вверх ногами... разве что Малфоя, кого-то, кто действительно заслуживает подобного обращения...
Гарри уговаривал себя, что Злей, возможно, как-то обидел Джеймса, но... разве Лили не спросила: «Что он вам сделал?» И разве Джеймс не сказал: «Нас не устраивает, скорее, самый факт его существования»? Джеймс затеял всё только потому, что Сириус пожаловался на скуку. Гарри вспомнились слова Люпина, сказанные на площади Мракэнтлен: Думбльдор, мол, назначил его старостой, чтобы он мог оказывать больше влияния на Джеймса и Сириуса... Но в дубльдуме Люпин взирал на происходящее молча...
Гарри то и дело напоминал себе, что Лили пыталась заступиться за Злея — по крайней мере, мама была приличным человеком. Но, вспоминая её лицо, Гарри переставал что-либо понимать; она явно презирала Джеймса, и Гарри не мог понять, почему они поженились. Неужели Джеймс её заставил?...
Почти пять лет мысль об отце служила источником утешения, гордости, вдохновения. Когда говорили, что он — вылитый Джеймс, Гарри млел от удовольствия. А сейчас... сейчас при мысли об отце Гарри испытывал горечь.
Дни становились ветренее, но теплее и ярче, а Гарри, вместе с другими пяти— и семиклассниками, приходилось сидеть в четырёх стенах и повторять пройденное, снуя челноком из общей гостиной в библиотеку и обратно. Гарри притворялся, что переживает из-за надвигающихся экзаменов — и его одноклассники, до тошноты уставшие от занятий, охотно в это верили.
— Гарри, я к тебе обращаюсь! Ау! Ты меня слышишь?
— А?
Он обернулся. К библиотечному столу, за которым он сидел в одиночестве, подошла Джинни Уэсли, вся растрёпанная после пребывания на ветру. Воскресный вечер подходил к концу; Гермиона уже ушла в гриффиндорскую башню заниматься древними рунами; Рон был на тренировке.
— Ой, привет, — поздоровался Гарри, придвигая к себе книги. — А почему ты не на тренировке?
— Она кончилась, — сказала Джинни, — Рон повёл Джека Слопера в больницу.
— А что случилось?
— Точно непонятно, но, кажется, он ударил сам себя клюшкой и потерял сознание. — Джинни тяжело вздохнула. — Ладно, неважно... Вот, видишь, посылка. Только что пришла... Спасибо Кхембридж — это всё её новая процедура досмотра!
Джинни не без труда поставила на стол коробку, весьма небрежно упакованную; посылку явно вскрывали. Сверху, красными чернилами, было написано: "Проверено главным инспектором «Хогварца».
— Это пасхальные яйца от мамы, — объяснила Джинни. — Вот твоё... на.
Она протянула ему красивое шоколадное яйцо, украшенное маленькими сахарными Пронырами и, судя по упаковке, с шипучими шмельками внутри. Гарри посмотрел на подарок — и вдруг, с растерянностью и ужасом, почувствовал, что к горлу подступает комок.
— Гарри, ты чего? — тихо спросила Джинни.