Страница 8 из 12
Пламя было высоким и сильным, страницы корчились в нем, уже коричневые, с обуглившимися краями; трещали, мгновенно испаряясь, чернила, и бумага осыпалась пеплом. Когда от пухлой стопки ничего не осталось, Алиса увидела бельт. Языки пламени лизали его яростно и неостановимо, и, по всему, сталь должна была бы уже раскалиться добела. А бельт оставался черным. Алисе даже почудилось, что, коснись она сейчас рукой - и ощутит под пальцами грозный холод металла. Ее передернуло от необъяснимого ужаса и отвращения, а в следующее мгновение, когда Алиса вновь взглянула в огонь, там ничего не было.
Только пламя и пепел, искры и свист ветра в печной трубе.
- Я не останусь здесь ни минуты! Ни за что!
Она стояла у раскрытого комода, швыряя из выдвинутых до отказа ящиков на кровать все: бумаги, связки писем, дневники в кожаных черных переплетах. Свитки хрустели под каблуками Алисиных туфель.
Хальк, сидя в кресле, с грустной улыбкой наблюдал за этим разорением.
- Ночь на дворе...
- Домой!
Он нагнулся и поднял с пола выпавшую из дневника сухую гроздь акации. Поднес к губам. Шершавые, изжелта-белые соцветия еще хранили сладковатый запах. Но сейчас он показался Хальку отвратительным.
- Ты разве не дома?
- К себе домой, - уточнила Алиса безжалостно.
- Ты полагаешь, там менее опасно, чем здесь? Да тебя пристрелят, едва ты высунешь нос на улицу.
Алиса опустила руки. Стояла над ворохом белья и бумаг, кусая губы, чтобы не разреветься от ужаса и ощущения собственной беспомощности. Ей казалось, что на нее отовсюду, изучая, словно диковинного зверя, глядят чьи-то глаза. Она совершенно не понимала, как может Хальк оставаться таким спокойным и усмехаться лениво и выжидательно. На самом деле, ему тоже было не по себе, Алиса догадывалась об этом краем рассудка, как догадывалась она и о том, что если Хальк расслабится и позволит своему и ее страху выплеснуться наружу, Алиса сойдет с ума. Еще мгновение она глядела на него, потом передернула, точно от холода, плечами и заявила:
- Я иду спать. Но утром ноги моей в этом доме не будет.
Хальк лишь усмехнулся в ответ.
Он разбудил ее на рассвете, уже одетый по-дорожному. Затолкал в брюки и куртку, завернул в плащ, пониже надвинул капюшон. Ничего не соображая, Алиса сонно огрызалась и даже пробовала вырваться, но это оказалось не так-то просто. Хальк решительно и несильно встряхнул ее за плечи и, наклонясь к самому ее уху, ласковым шепотом напомнил вчерашнее. Алиса отшатнулась, зажимая костяшками пальцев рот, чтобы не закричать. До этих пор все то, что случилось накануне, казалось ей сном - и не больше.
- Ну что? - осведомился Хальк. - Опомнилась? Тогда пошли.
И протянул Алисе спрятанную в ножны дагу.
Город остался позади. Оглянувшись, Алиса в последний раз увидела за полоской ощетинившегося сухим татарником поля крыши его домов и башен, столбы дыма над печными трубами, острую иглу шпиля Серебряной башни... и ей мучительно захотелось назад. Она никогда, в общем-то, не испытывала к этому городу особой любви, он не был для нее ничем большим, нежели жизненное пространство. Но там, в излучине реки, которая отсюда, с высоты холма, казалась далекой серо-стальной лентой, стоял дом, в котором ей долгое время было хорошо и покойно. Она привыкла к тому, что стены его служат ей защитой, она привыкла к шороху яблоневых ветвей по крыше.
Она привыкла к Хальку, наконец.
Тот новый Хальк, который встретил Алису сегодня утром, удивил и ошарашил ее. Он был резок, язвителен и беспощаден, и все, что она услышала от него в ответ на просьбу подождать, было такое же резкое, язвительное и злое:
- Оставайся - познакомишься.
С кем она познакомится, Хальк не уточнял. Надо полагать, с хозяевами вчерашнего бельта.
От недосыпания и встречного ветра слезились глаза, во рту стояла едкая сухая горечь. Начинало подмораживать, и раскисшая тропинка обещала в скором времени превратиться в мерзлые колдобины с островками льда. Алиса представила себе, как станет она спотыкаться, то и дело соскальзывая в колючий бурьян по обочинам, и как будет оборачиваться и сквозь зубы торопить ее Хальк, и ей сделалось неуютно и тоскливо. Любопытно, подумала Алиса, если бы не вчерашняя истерика, остался бы Хальк в городе? Пожалуй что, нет. Ну, может, повременил бы день или два. Так что придется примириться и со скверными дорогами, и с ветром, и с тем, что ночевать предстоит в лесу. Добро, если одну ночь или две - больше она не выдержит.
Они шли весь день, то углубляясь в лес, то вновь выбредая к полю. Хальк, казалось, ни чуточки не устал, шагал все так же легко и ровно. Алиса плелась за ним следом, мысленно, а порою и вслух, проклиная все на свете. До нее только сейчас дошло, что все сказочные чудовища кажутся ненастоящими и совсем не страшными, пока слушаешь о них, забравшись дома под одеяло. Наяву все выглядит куда как иначе. Алиса вдруг остро пожалела героев всех своих страшных сказок, на чьи головы она столь бездумно и щедро насылала такие испытания, по сравнению с которыми предстоящая ночевка в лесу выглядела не опаснее и не страшнее глотка вина после легкой прогулки.
Она думала об этом, засыпая возле костра. В бок намертво впечатался извилистый корень, ворох сухих листьев, настеленный наверх елового лапника, и плащ нисколько не спасали от сырости. Вдобавок ко всему, Алиса была так голодна, что ее мутило. И когда Хальк заявил, что разжигать костер стал бы только сумасшедший, у Алисы не было сил ни просить, ни спорить. Она просто опустилась на землю и заплакала. Тихо и отчаянно. Хальк поглядел на нее, повздыхал и пошел за хворостом.
- Вставай! О Боже!.. Алиса, да проснись же наконец!..
Недоумевая и сердясь, она открыла глаза. Мир вокруг был седой и расплывчатый. На листве, укрывавшей ее поверх плаща вместо одеяла, тонкой корочкой намерз иней. В воздухе стоял морозный туман, рассветное солнце отражалось в нем розоватыми бликами, словно в спокойней летней воде. Костер давно потух, угли были укрыты пепельно-серым слоем снега.
- Вставай, - затягивая на дорожном мешке тесемки, сухо повторил Хальк. Мы уходим. Быстро.
- А что случилось? - Алиса, зевая, заозиралась по сторонам. Лес стоял, оглушенный внезапным снегом, кое-где меж стволами ярко и празднично светились гроздья рябины. Было тихо, даже птицы молчали. Потом Алиса услышала, как далеко скрипнула, ломаясь, ветка. Звякнула и замолкла зажатая в ладони уздечка, тихо всхрапнул конь.
Алиса вскочила. Ею двигал не страх - странная смесь из тревоги, бешеного нетерпения и застрявшей под средцем острой льдинки, жаркой и бьющейся в такт, словно наконечник стрелы в ране.
... Они бежали, задыхаясь и глотая ртами сладкий морозный воздух, падали, поднимались и снова бежали, тянули по снегу рваные цепочки следов. Алиса ослепла и оглохла, ей чудилось, что погоня совсем рядом, что еще чуть-чуть, и в спину ей ткнется древко копья, или ременная петля захлестнет ноги, заставляя упасть. Лицом в колючий, безвкусный снег...
Они свернули в густой бурелом, несколько лениво спущенных им вдогонку стрел ткнулись в сугроб. Полетели сшибленные с кустов снежные комья.
И сделалось тихо.
..."Мело, мело по всей земле, во все пределы..."
Она сидела, поджав под себя ноги и близко подавшись к свече, сплетя вокруг огонька мелко вздрагивающие пальцы. Рукам и лицу было жарко, волосы колебались над пламенем - вот-вот вспыхнут. Она мяла в пальцах податливый воск. Знала: совсем скоро внутри взорвется и хлынет наружу обморочно-черный ужас.
Хальк был рядом, близко, сразу же за гранью света и полутьмы, но эта грань нерушимо отделяла его от Алисы. Иначе Хальк помог бы ей... Алиса скосила тревожно-янтарный глаз. Хальк даже не смотрела на в ее сторону. Похоже, в эту минуту для него существовала на свете только Дани. Алиса задохнулась от возмущения. Надо же!.. Синеглазая умница, скромница, средоточие всех добродетелей... Алиса запоздало удивилась самой себе: как хватает у нее сил на такой яд. Должно быть, приступ еще не скоро. Любопытно, когда она упадет ничком, раскинув руки, и свеча, пролив на стол желтую лужицу воска, сломается под тяжкой медью подсвечника, - любопытно, что станет делать Хальк: бросится к ней или начнет целовать Дани, благо темно?..