Страница 10 из 12
- Вы смогли бы отказаться от ваших... сказок? - Он долго искал слово и наконец нашел, и теперь ждал ответа. На лице Алисы были растерянность и недоумение, она словно еще не поняла, чего от нее требуют.
Она отступала от Рене мелкими шажками и зажимала ладонью рот, чтобы не закричать, а Рене глядел на нее и желал только одного: чтобы она согласилась. Пускай считает его мерзавцем, пускай Клод узнает обо всем и не миновать дуэли, пускай это согласие сломает Алису, а, значит, и Сабинку - все, что угодно, но только пускай она согласится. Потому что если нет, то как после глядеть в глаза Сабине?
- Алиса? Вы слышите меня? Вы согласны?
Он шел к ней, протягивая руки. Снежинки таяли на ладонях, превращаясь в холодные капли; пальцы были мокрыми.
Больше Алиса не отступала от него, и скоро Рене подошел вплотную. Ее лицо было так близко, что он ощущал на своих губах лихорадочное тепло ее дыхания.
- Вы согласны?
- Я люблю вас.
- Вы согласны?!
- Нет... - прошептала она и неловко осела в снег. Глядела на Рене снизу вверх обреченными глазами загнанного в ловушку зверя. Ждала.
- Мне очень жаль, - сказал Рене глухо и принялся натягивать перчатки. - Вы сами во всем виноваты. Прощайте.
Он уходил, не оглядываясь, аккуратно ступая по старым следам, чтобы не пятнать лишний раз такой чистый снег. Минуту спустя наклонился и, торопливо содрав перчатки, зачерпнул ладонями этого самого снега и долго оттирал руки. Снег таял и утекал сквозь пальцы, горячие капли буравили непрочную корочку наста.
Отойдя уже далеко, Рене оглянулся и увидел, как из-за сосен выезжают закутанные в плащи всадники. Стрелки, безликое воинство Одинокого Бога.
Он услышал, как вскрикнула Алиса. И обернулся.
Еще все можно было поправить, а он стоял и смотрел, как сужается вокруг женщины кольцо всадников, и думал, что даже и теперь Алиса не откажется ни от чего. А если так - то зачем?.. И значит, он не вправе помочь ей. Что с того, что эти губы шептали ему полубезумные, хмельные слова, и в горьком янтаре ее глаз плавилось и сияло такое, чего он никогда не видел в глазах ни одной женщины... и даже у Сабины. Что с того! Каждый должен рано или поздно расплачиваться за свои поступки. Чем эта девчонка лучше других?!
Когда все кончилось, он вернулся. Непонятно зачем. Удостовериться? Но он и так знал, что она мертва. Но повернуться и вот так просто уйти - было выше его сил.
Она лежала, скорчившись и подтянув к животу острые испачканные грязью колени, спрятав голову в заломленные руки - как будто старалась сделаться как можно меньше.
Рене пересчитал бельты. Пять из восьми - в снегу. Который из трех достигших цели оказался для Алиса смертельным - трудно было сказать, но, определенно, не первый.
Снег вокруг был истоптан копытами и перемешан с грязью. Рене постоял еще, поглядел и пошел прочь.
Больше здесь делать было нечего.
Я куплю тебе терновый венец.
Я подарю тебе терновый венец.
Делай с ним, что угодно:
Можешь повесить на стену,
а можешь носить каждый день
вместо шляпы...
Серо-лиловая туча, наползая с востока, медленно заволакивала небо, сглатывая и солнце, и предвечерние ласковые сумерки, и золотое мерцание далекой воды. Края у тучи были рыжие с красноватым хищным отблеском, и таким же тревожным багрянцем горело небо на закате. Солнце проваливалось в дымную бездну, умирало, тонули в предгрозовом мареве притихшие улицы. Город был оглушен и раздавлен, и первая вспышка зарницы - ярко-малиновая, с прожилкой синего огня, - была похожа на сигнал к началу осады. Грома не было. Молчаливая гроза душным кольцом обступила город, и город сдался, выбросив пыльно-зеленые стяги поникших тополей, как прошение о помиловании.
Одуряюще, горячо, пахли травы. Плакали горьким соком, словно перед концом времен.
Алиса сидела в плетеном кресле перед распахнутым окном, с ненавистью глядя на недвижную занавеску. Кроны тополей за нею были так же удручающе неподвижны, от духоты и зноя кружилась голова, и першило в горле. Комната тонула в багряных сумерках, Алисе казалось, она сходит с ума. Нужно было встать и пройти в умывальню, плеснуть в лицо теплой, пахнущей пылью воды, а потом вернуться сюда и затворить это проклятое окно, от которого все равно никакой пользы... Время словно бы вдруг утратило над ней свою власть: Алиса не могла вспомнить, сколько часов, минут или дней сидит она в этом кресле и, оцепенев, смотрит на охваченное пожаром небо.
Потом была гроза.
Ветер рвал занавеску, швырял в жалобно скрипящие створки окон потоки воды, стекла звенели и плакали. Бесконечные немые молнии полосовали небо, над самым домом прокатился и замер гулкий громовой раскат, и почти сразу же ночь за окном вспыхнула и полыхнула сине-малиновым, рыжим, золотым языком пламени.
Алиса подошла к окну.
Тополь, накрепко вмурованный в мостовую на перекрестке двух соседних улиц, горел, как рождественская свеча. Похожие на диковинных золотых бабочек, осыпались и плыли в дождевых ручьях тлеющие скорченные его листья. Как завороженная, Алиса стояла у окна и глядела, глядела - до тех пор, пока под веками не закружились черно-золотые пятна. Тогда она очнулась, захлопнула натужно скрипнувшие створки и, тыльной стороной ладони вытерев мокрое лицо, вышла из комнаты. Медленно, ссутулив плечи, словно враз тяжело, невыносимо устала.
- Вам плохо? - участливо-безразличный голос Феличе вывел ее из оцепенения. В коридоре было темно, холодная и шершавая стена все время норовила оттолкнуть ее от себя, половицы уходили из-под ног. Алиса была готова расплакаться, так скверно ей было и так не хотелось принимать помощь от этого человека.
- Я провожу вас, вам необходимо лечь в постель. Скверная погода, всю душу выворачивает...
- Оставьте меня в покое, - чужим голосом внятно сказала Алиса.
Хоть бы он ушел... Она ненавидела Феличе всеми силами души, на какие только была способна, и сейчас больше, чем когда бы то ни было. Странно, потому что он не сделал ей ничего, что могло бы вызвать даже тень неприязни: Феличе носился с ней, словно с любимой игрушкой любимого же хозяина, только что пылинки не сдувал. Смутным чувством Алиса подозревала, что за этим кроется нечто большее, чем желание угодить Яррану. Быть может, Феличе даже любил ее по-своему, непонятно, - и очень жалел, и за это Алиса ненавидела его еще сильнее. Она не верила, что кто-нибудь еще, кроме Яррана, способен так к ней относиться.
- Оставьте меня в покое, - повторила она раздельно и зло. Лицо Феличе было бесстрастно.
- Вы промокли, - сказал он.
- Какое вам дело...
Он помолчал, словно ожидая, когда Алисе надоест на него сердиться.
- Мессир приехал? - наконец спросила она.
- Нет. Такая гроза... Видимо, дождем снесло переправу, вам не стоит беспокоиться. Он приедет к утру.
- Вы думаете? - с сомнение переспросила Алиса.
- Так не раз уже бывало. Идите спать, это лучшее, что вы сможете сделать сейчас.
Алиса молчала.
- Мне страшно, - сказала она шепотом, непослушными, чужими губами.
- Я оставлю вам свечу. - Феличе, похоже, ничуть не удивился ее словам. Она будет гореть долго, часа два. А потом принесу другую...
- Вы не понимаете! - в голосе Алисы зазвенели отчаянные слезы. - Разве я темноты боюсь?!
- Тогда чего же?
- Я боюсь - не уснуть.
Полчаса спустя она, блаженно вытянувшись, лежала на прохладных, пахнущих лавандой простынях, укрытая легким шерстяным покрывалом. В скрытое тяжелой портьерой окно едва слышно барабанил дождь. Слабый сквознячок покачивал низкое пламя свечи.
- Все в порядке?
- Да, Феличе, - умиротворенно выдохнула она. - Спасибо вам.
- Теперь вы заснете?
- Хочется верить...
- Заснете непременно. Я обещаю.
- Доброй ночи. - Она закрыла глаза.
- Доброй ночи, мона, - эхом откликнулся он. Алиса услышала осторожный стук закрываемой двери.