Страница 4 из 12
Так что я не удивился, когда узнал от Маршана, что в первых числах февраля 1821 года (за три месяца до смерти императора) над Святой Еленой появилась... да, комета!
Маршан рассказывал: "Комета! - воскликнул император с какой-то странной радостью. - Я ждал ее! Комета возвестила смерть Цезаря и возвещает мою..."
Третий час ночи. Император в вишневых шлепанцах и белом халате расхаживает по комнате. Он думает. Машинально тронул знаменитую треуголку, на этот раз переложенную им на камин рядом с часами Фридриха Великого, которые перенесли из "салона". Очередная крыса тотчас плюхнулась на пол. Как они полюбили его шляпу! И когда они только успевают туда залезть?
- Надо заделать, - бормочет он, глядя на пол.
В этой треуголке его похоронят.
Потом он сказал:
- Какой роман вся моя жизнь! - И добавил торжественно: - С сегодняшнего дня мы будем писать материалы к моему завещанию. Это непростая работа, к ней надо отнестись серьезно. Я хочу, чтобы после меня не осталось никаких долгов. Я должен отблагодарить по заслугам моих друзей. И врагов тоже.
И тотчас начал диктовать, продолжая ходить по комнате:
- "Я оставляю в наследство всем царствующим домам УЖАС И ПОЗОР последних дней моей жизни!" Вот начало моего завещания!..
Я хотел спать, я умирал... моя голова упала... Он засмеялся:
- Мельвиль, мой парижский секретарь, обычно падал именно в это время. Стоило мне задуматься, отвлечься... оборачиваюсь, а он спит. И рядом с ним мирно храпят мои министры.
Он посмотрел на мою голову, опять стукнувшуюся о стол.
- Ба! Вам пора спать.
Сегодня, повторюсь, он милостив.
Я вернулся к себе. Сон вдруг пропал. Я знал, что и он не ложится сидит на кровати, а дождь стучит по крыше... Я представлял, как в темноте его душит бешенство. Чем он занимается? С кем говорит? С этим ничтожеством Гурго, который посмел?.. Генерал спас его в России. Но и здесь, на острове, он, оказывается, тоже его спас. Киприани донес: Гурго рассказывал в городском кабаке, что второй раз спас императора, когда на него напал бык!.. Вот правда о его сегодняшней жизни, о ее опасностях, героях! О жалких людях, делящих с ним изгнание!..
Бедный Маршан ждет, не гасит свечу. Его мать служила нянькой римскому королю, и сам он с юности прислуживал императору. Маршан знает: пока он не спит, свечу гасить нельзя...
Наконец в тишине ночи сквозь тонкие перегородки я услышал звук император лег, точнее - грузно, ничком упал на кровать. И наверняка, как обычно, в то же мгновенье заснул.
И Маршан, услышав знакомое ровное дыхание, торопливо загасил свечу и ушел в свою каморку.
Короткий сон овладевает императором только под утро, а встает он с восходом солнца. Раньше он спал по три часа - и этого ему хватало. Теперь хватает получаса перед рассветом.
В ту ночь, уже засыпая, я вдруг снова явственно услышал его слова: "Я оставляю в наследство всем царствующим домам УЖАС И ПОЗОР последних дней моей жизни!"
Именно тогда мне и показалось...
На следующее утро - все как обычно. Солнце только поднялось, но я уже слышу голос императора. Он ждет, когда караульные уйдут с постов у нашего дома. Он не желает появляться в присутствии неприятеля. Он запрещает себе быть пленником.
Но солдаты не могут уйти, пока его лицо не покажется в окне. Император это отлично знает. И начинается молчаливая игра: он глядит в окно, будто хочет удостовериться, ушли ли караульные, а в это время их командир может разглядеть в окне лицо императора. Теперь он имеет право передать губернатору - пленник не сбежал. "Корсиканское чудовище" (так называли его в Англии, так именует его губернатор) на острове, все в порядке.
Губернатор Гудсон Лоу - средних лет, и все в нем среднее. Никакое лицо - одно из тысяч английских лиц: узкое, с узким носом, не отражающее ни пороков, ни страстей. Маленький человек, счастливый правом распоряжаться вчерашним повелителем королей. И мучить его.
Но и сам губернатор - тоже мученик. Призрак Эльбы преследует его. На каждом корабле, прибывающем к острову, ему мерещатся заговорщики, каждый день ждет он бегства императора.
Караул покидает нас. Теперь император может выйти в сад.
Он в белом сюртуке, шлепанцах и в шляпе с широкими полями. Нетерпеливо трясет большим бронзовым колокольчиком:
- Маршан, не спи! Выспишься, когда вернешься к себе домой.
Все тот же, но уже веселый намек на свою смерть.
Император в отличном настроении, он напевает:
- Мамзель Маршан, поднимайтесь, уже светло, встало солнце!
Несчастный, заспанный "мамзель Маршан" выходит из дома, неся серебряный тазик с водой, зеркало и походный несессер. Император замечает мое лицо в окне и говорит (уже для моих записей):
- Все стоящие правители вставали раньше своих слуг. И Фридриху Великому, и русской императрице Екатерине приходилось их будить.
Он садится на скамью. Выходят полусонные слуги. Один берет зеркало, другой растирает его жирную безволосую грудь полотенцем.
Император бреется сам. И говорит - опять же для моих записей:
- Убийцы начали охотиться за мной, как только я стал первым консулом. С тех пор я предпочитаю сам держать бритву.
Он бросает взгляд на наш жалкий сад.
- Цветник Жозефины в Мальмезоне был больше...
Это тоже для моих записей.
От порта, от утопающих внизу в райской зелени домиков, в наше обиталище Лонгвуд ведет дорога длиной в восемь километров. Несмотря на непрерывные дожди, земля здесь не плодоносит - редкая трава и маленькие деревца, стонущие под порывами вечного ветра.
Как всегда, император вынимает из кармана маленькую подзорную трубу и осматривает окружающий мир. Плато Лонгвуд окружено горными пиками. На одном из них сейчас видны красные мундиры - это один из сторожевых постов англичан. Там стоит пушка, которая бьет на закате и восходе и оповещает о прибытии кораблей.
- Все сделано грамотно, - говорит император.
Теперь его труба опущена вниз. Там виден лагерь и те же красные мундиры.
- Думаю, их сотен пять-шесть, - рассуждает император. - И расположены они так, чтобы видеть друг друга. А на холмах, - его подзорная труба вновь вскинута вверх, - стоят дозорные. Видите сигнальные флажки? Они сообщают о том, что я делаю, вниз, на командный пункт. И по всей горе, донизу, концентрическими кругами стоит охрана.
Он засмеялся.
- Когда-то я хотел отобрать у Англии этот остров и намеревался послать сюда десант в полторы тысячи солдат. А они, по моим подсчетам, свезли сюда около трех тысяч... может, даже на сотню-другую поболее. - (Недавно я узнал - три тысячи двести!) - Таким образом, куда бы мы ни отправились, мы будем внутри линии часовых. Четыре бухты острова также охраняются... - Его труба уставилась на море, где были видны два брига, медленно плывущих - один навстречу другому. - Я подсчитал: нас стерегут с моря семь судов: пять постоянно дежурят в порту Джеймстауна, а два, как видите, непрерывно курсируют вдоль берега. Однако их беда в том, что вся охрана вполне удовлетворена визуальным наблюдением за моей персоной. Пока они меня видят, они спокойны. Но есть ночь, когда я имею право быть невидимым... И тогда их главный страж - океан - легко может стать их врагом. Если ночью у берегов острова появятся несколько кораблей... хватило бы четырех...
Он снова засмеялся.
- Не записывайте этого, Лас-Каз. Клянусь, у меня нет никакого намерения бежать. - И добавил: - Поверьте, я здесь совсем не за этим...
Он работает (но немного) с лопатой в саду. Потом переодевается. Выходит в зеленом сюртуке с бархатным воротом, со звездой Почетного Легиона, в легендарной треуголке. Граф Монтолон подводит ему коня. Как обычно по утрам - прогулка верхом. Меня император не приглашает - считает, что я дурной наездник.
Я смотрю, как исчезает кавалькада всадников: граф Бертран, генерал Гурго и граф Монтолон. Сейчас они остановятся у какого-нибудь поме
стья и попросят приюта в саду от начинающего припекать солнца... Император любит поражать обывателей. Что ж, они на всю жизнь запомнят его приезд и знаменитую треуголку...