Уйти, чтобы вернуться

- Так что же случилось?

- Вчера я был в городе, - сказал Марио.

- И что?

- Один, без этого вашего Джеймса.

- Понимаю, вас удивило, что без охраны. Мне тоже не нравится. Но так решил Он. Его распоряжение - приказ.

- Однако за мной шпионили: где я был, с кем встречался...

- Ах, вот вы о чем. Следили, бесспорно. Но кто? Может, вы подскажете, я тоже очень хотел бы это знать.

В горле у Марио пересохло.

Полковник встал, подошел к письменному столу, извлек из центрального ящика черную, без всякой надписи папку.

- Можете почитать. - Он раскрыл папку и протянул письмо. - Оранжевый конверт!

- Что это?

- Читайте, читайте, вас касается. Получил сегодня, с дневной почтой.

Это был донос. На него, на Марио. Все тот же Роджер Гликоу, назвавшись частным агентом заинтересованного лица (какого - умалчивалось), во всех подробностях расписывал его похождения в городе. Начинал он с того, что несколько дней назад (точная дата) назначил место и время встречи. Встреча состоялась на выставке бытовых приборов, где под видом сувенира (десятитысячный посетитель) ему предложили ценный нодарок (коллекционная зажигалка), и он (Марио Герреро) принял подарок. Затем встреча была продолжена в ресторане (название и адрес)... Читая, Марио словно шел по своим следам. Пунктуальная точность, никакой подтасовки или передергивания фактов. Пораженный всей этой бессмысленной, как ему казалось, скрупулезностью, он не сразу обратил внимание, что в доносе - ни слова о Силинде Энгл. Ее будто не было - ни на выставке, ни в ресторане. Он с ней не встречался, не разговаривал. Вообще не видел и не знает такую... Женшина вне подозрений.

- Что скажете? - Полковник отобрал письмо и тем же порядком - конверт, папка, ящик - водворил его в стол.

- Представьте, все так. Мне даже добавить нечего.

- Не сомневаюсь.

Его, казалось, не удивило признание Марио. Не был он обеспокоен и тем, что тот, не сказав, не предупредив, связался с какой-то сволочью и потом двое суток, нет, уже больше, помалкивал.

Полковник предложил еще кофе. Налил и себе.

- Я вот все думаю: зачем? - Он отпил глоток и, наклонив голову, как-то сбоку, по-птичьи уставился в чашку. - Искать встречи, установить связь, всучить нечто вроде взятки, к тому же камуфлировать, играть в конспирацию - а потом на тебе! - разоблачить. Зачем, с какой целью?

- Наверное, чтобы раскрыть вам глаза: вот, мол, посмотрите, что за птица этот Герреро.

- Нет, дорогой мой, не так все просто, здесь что-то другое... Что ж, будем думать.

Полковник поставил чашку с недопитым кофе, осторожно вытащил из кресла тощее тело, болезненно поморщился и вообще напустил на себя - и стар стал, и радикулит разыгрался, да и час поздний: пора, молодой человек, честь знать, сами видите, какой я... Получалось это у него, умел произвести впечатление, старый лис.

- И все же, будь моя воля... - Голос его, и всегдато слабый, едва шелестел, умирал прямо. - Я бы выдворил вас из Нью-Беверли. И немедленно, не дожидаясь утра... будь моя воля.

Марио пожелал ему приятных сновидений.

Побрившись, он вышел из ванной и тут же вернулся, чтобы взглянуть на себя в зеркало: как выглядит, не осталось чего на лице, цел ли нос, на месте ли уши. Надо же! Четверть часа, пока чистил зубы, умывался, брился, проторчать перед зеркалом, пялить глаза на собственную физиономию - и не знать, как выглядит. Понадобилось вернуться, еще раз, всего лишь мелькрм, бросить взгляд и удостовериться: все на месте. Где гуляют твои мысли, Марио? И думал он всего-то о том, идти ему завтракать или перебиться.

Завтракать - это сидеть за одним столом с яими. Не хотелось. Бывает такое: нет желания, и все тут. Душа не лежит, не то настроение. Лучше отыграться на собственном желудке, чем делать то, что тебе неприятно. Но тогда они решат, что тебе неловко показываться им на глаза, и ты, выходит, вроде как виноват, совесть тебя мучает... И почему так получилось? Он ничего такого не сделал, никому не насолил, не наподличал, даже резкого слова не сказал, хотя иногда и надо бы,- а кругом виноват. И потом - так сразу все изменилось, чуть ли не в один день. Не то что подозревают или косо смотрят, а подлавливают, уличают, травят. Их как с цепи спустили, набросились всей сворой, и не скажешь, чтобы случайно, само собой, совпадение такое. Природа и та совесть имеет: когда это было, чтобы разом все ненастья - и ураган, и землетрясение, и наводнение. А тут сразу, в один день, всей сворой. Кому-то, видать, нужно... Вот если предположить, что есть такой дирижер, тогда понятно. Взмахнул палочкой - они и заиграли. Тот же донос... Могли, конечно, и договориться, даже не договориться, а подогреть друг друга, воспылать к нему одной любовью. Причин на то хватает. Кого-то в Башню не пускают, кому-то карты смешал, а кто-то всего боится, как бы чего не вышло... Нет, дирижер есть, они только музыканты, слепые музыканты... Те, из "администрации"? И они музыканты... Увидеть бы, с какого пульта размахивают, заглянуть бы в партитуру...

В столовой уже сидели Сьюзен и Жан. Встретили никак, то есть ответили на приветствие и только, словно вошел официант сменить посуду. Они переговаривались, не замечая его. Ни слова, ни взгляда в его сторону. Ноль внимания... Ладно, переживем.

Марио налил минеральной воды, отпил. Особой неловкости он не чувствовал. Ну что, если не замечают? Пусть они сами по себе, ему и одному не плохо.

- Где же Доктор?

Жан постучал ножом по бокалу, как подзывают нерадивого официанта в каком-нибудь затрапезном кафе. Сьюзен засмеялась. Вот ведь как спелись: поощряет даже плоскую шутку.

Марио в полуха прислушивался к разговору. Проскользнуло что-то интересное. Вроде бы о той женщине, которая - как это сказал Эгон? - зачала Большой Мозг. Приезжает в Нью-Беверли. Любопытно, надо посмотреть. Но когда? Не сказали или он прослушал. И не спросить.

Жан вышел из-за стола.

- Потороплю.

Телефон стоял в углу, на столике, рядом с дверью. Жан набрал номер, продолжая болтать с Сьюзен. Из трубки - долгие гудки.

- Уже вышел.

Жан вернулся на свое место. Но разговор не возобновился. Шло время, а Доктор не показывался. И шагов не слышно. Из коридора несло тишиной.

- Схожу, - поднялась Сьюзен.